– Ладно-ладно, макаронина. Давай я тебе помогу – пока ты окончательно не запутался, – Дот остановилась и повернулась ко мне лицом. Я проделал то же самое. – Во время войны мистер Дрю, как и любой другой работодатель, лишился многих в своём штате. Сотрудники отправились сражаться за правое дело. Как и руководители других компаний, он нанял нас – «дам», как ты выразился. Война заканчивается. Не все парни возвращаются домой. А те, кто вернулись, ну… Мистеру Дрю понравилось, как мы работаем. Мне кажется, поначалу это его удивляло. Но затем он понял, что неосознанно не обращал внимания на многие таланты. А мистеру Дрю нравится талант. Ему всё равно, какой у таланта пол, возраст, цвет кожи или социальное положение.
– Ага. – Я кивнул, вспоминая о своём собеседовании с ним. Не то чтобы мистер Дрю на самом деле знал, имеются ли у меня хоть какие-то способности или нет. Я даже кружка не нарисовал. Если задуматься, это было странно.
– В общем ты понимаешь. Мужчины, которые вернулись с войны, вновь приступили к работе. Но мистер Дрю не уволил ни одну девушку. Некоторое время мы работали вместе. Часть мужчин осталась. Другим же не очень понравилось находиться в подчинении у женщин, так что… В конечном итоге всё сложилось так, как сложилось.
– С дамами-руководителями.
Теперь мне всё стало понятно.
– Просто с руководителями, Бадди. Женщины не являются каким-то особым сортом начальства. Они просто люди, Бадди. Просто люди.
Я снова кивнул. Всё это было мне известно. Правда. Дот на секунду задержала на мне взгляд.
– Тебе придётся выбросить всю свою одежду. Она безнадёжно испорчена.
Я снова посмотрел на себя, разглядывая пропитанную чернилами рубашку.
– Ага, – ответил я. Совсем не хотелось об этом думать. При таком раскладе в моём гардеробе останется только один хороший комплект одежды, состоящий из рубашки и брюк.
Дот коротко кивнула и вновь зашагала по коридору. Я последовал за ней. Девушка шла быстро, но каждые два её шага приходились на один мой. У меня не возникло ощущения, будто мы торопимся. Хотя я вроде понимал: следовало поспешить и вернуться к работе. Но было здорово: сейчас хоть что-то начало обретать смысл. Здорово завести друга. Мы же подружились? Я не был уверен.
В конце концов мы остановились у закрытой двери. Дот осмотрелась вокруг. От такого её жеста я ещё больше убедился в том, что мы совершали нечто запретное. Девушка достала из глубокого кармана своей юбки небольшой медный ключ и отперла замок.
– Где ты его взяла?
Дот снова пожала плечами в ответ.
Она открыла дверь и включила свет. Мы зашли внутрь и оказались в очередном складском помещении. По размерам оно едва ли превышало кладовку. Вдоль всех четырёх стен была навалена масса всего. Складывалось впечатление, будто бы места совсем не хватало. Посреди склада стояло несколько стульев и стол. На последнем выставили множество маленьких кукольных домиков. Подобные можно часто видеть в витринах магазинов игрушек. Я зацепился плечом за что-то выпирающее и обернулся. Это было колесо.
Колесо?
Именно в этот момент всё наконец обрело чёткость. Любопытно, как работает человеческий мозг. Он может видеть всё как одно целое. Мозг не различает составных частей и отдельных компонентов. Если ты видишь автомобиль, ты видишь автомобиль. Ты не замечаешь лобовое стекло, двери, фары. Их можно различить позже – после первого взгляда на «автомобиль».
Забавно: если ты целенаправленно не ищешь составляющие, то иногда вовсе их не замечаешь.
Из этих маленьких отдельных кусочков собирается целая картина.
Детали пазла.
Суть в следующем: до нынешнего момента я видел лишь «хлам». Но теперь заметил колесо и начал обращать внимание на всё остальное. Оказалось, колесо принадлежит небольшой тележке. Затем до меня дошло, что эта тележка сильно походила на бамперные машинки с Кони-Айленда. А потом я осознал: вся стена была забаррикадирована установленными друг на друга машинками. А ещё среди них торчала наполовину спрятанная вывеска, по контуру которой располагались лампочки. На вывеске можно прочитать: «Автодром Бе…». Я вышел в центр комнаты и огляделся кругом, попутно замечая и другие штуки. Например, чёрно-белую лошадь с карусели и Волка Бориса, который держит блюдо со словом «Еда» и указательной стрелкой.
– Потрясающе, правда? – спросила Дот.
Я обернулся и увидел её возле стола.
– Что это всё такое?
– Давай я тебе покажу, – предложила Дот и указала на кукольные домики.
Я встал рядом с ней у стола. Кукольные домики оказались вовсе не для кукол. Они являлись частью мелкомасштабного макета. В этом был смысл. Мы склонились над столом по разные его стороны. Я бросил быстрый взгляд на Дот. Её нос и рот исчезли за маленькой моделью здания и делали девочку похожей на великаншу, наблюдающую за блошиным цирком – только вместо блох там должны быть люди. Я опустил взгляд на макет, нависнув как раз над миниатюрной вывеской. На ней красовалась надпись: «Автодром Бенди». Я бросил взгляд через плечо на настоящую вывеску, которая теперь скрылась в тени.
– Я не понимаю… Это парк аттракционов Кони-Айленда? – спросил я.
– Бендилэнд, – ответила Дот.
Я вскинул на неё взгляд. Дот смотрела на меня со всезнающим видом.
– Он существует? – поинтересовался я. Но как только вопрос слетал с моих губ, я уже знал ответ. Всё стало очевидно – благодаря этому хламу на складе. – В смысле существовал?
Дот отрицательно покачала головой:
– Это следующий большой проект мистера Дрю. Он работал над ним в течение нескольких последних лет. Или, по крайней мере, столько же, сколько я здесь работаю. Но это секрет. Никто не знает об этом месте – никто из тех людей, что мне встречались. Раньше тут были только какие-то обрывки и намётки. Но со временем макет становился всё больше и больше. А в прошлом месяце эта комната начала наполняться. Мне кажется, что-то будет.
Я вспомнил о том мужчине, Томе, которого видел вчера. Вспомнил о картонном тубусе в его руке. Такой тубус обычно носят с собой архитекторы и дизайнеры. Может, он работает над этим проектом?
– Я не представляю, где он собирается хранить остальное. Даже в подвале места не хватит. С ума сойти, правда?
Я окинул взглядом весь макет перед собой. Здесь размещались аттракционы, между которыми располагались маленькие палатки с развлечениями. Предусмотрена зона, где можно перекусить. А ещё нечто напоминающее дом с призраками. Это был целый парк развлечений, полностью связанный с миром Бенди.
– Мистер Дрю всё это придумал? – спросил я с благоговением.
– Кто же ещё? – парировала Дот.
– А тебе не кажется, что кто-то ещё об этом знает?
– Я так не думаю. – Дот выпрямилась и скрестила руки на груди. Она продолжала рассматривать макет. Я тоже выпрямился.
– Откуда ты обо всём узнала? – поинтересовался я.
– Хороший вопрос, Бадди. – Дот выглядела довольной. – Продолжай задавать вопросы подобного рода. Это важно.
Я ничего не понял. В смысле понял, что она говорила. Просто не догадался, к чему это было сказано. Поэтому я спросил. Дот же сама мне сказала, что нужно задавать вопросы.
– Почему?
– Я не знаю, Бадди. Не знаю. Просто нутром чую. Всё это мне не нравится. Требуется лучше во всём разобраться. Мне нужна информация. Необходимы детали.
Мама часто поговаривала: дьявол кроется в деталях.
– Впрочем, не отвлекайся, Бадди. Ты задал мне вопрос. И смотри, что я сделала. Я на него не ответила, и мы сменили тему.
Я кивнул. Я запутался – только вот всё было понятно. И это путало ещё больше.
– Так откуда ты обо всём узнала?
– Я украдкой сую нос не в свои дела. Хочу собрать факты.
– Потому что так тебе подсказывает нутро.
– Ага.
Я понимал, что значит украдкой совать нос не в свои дела. Подобное я проворачивал в своём районе. И ещё когда шпионил за художниками в Центральном парке.
– Где ты достала ключ? – спросил я.
Дот лишь улыбнулась.
– Этот вопрос ещё лучше.
– Спасибо.
– Уолли всегда теряет свои ключи. Это не значит, что я их ему верну.
Я снова кивнул, не определившись, что думать по поводу воровства. Я понимал: мне это не нравится. Однако мне нравилась Дот. Девушка казалась уверенной в себе и всегда знала, как поступить правильно. Может, сейчас совершить что-то неправильное и было правильным?
– Нам, наверное, лучше вернуться наверх – пока никто не заметил нашего отсутствия, – отозвалась Дот.
Я почувствовал прилив паники. Представил, что из-за опоздания меня уволят. Хотя, с другой стороны, я отсутствовал довольно долго, и, кажется, никому до этого не было дела. Но ведь многие вообще ещё не в курсе того, что я здесь работаю. Пока что.
– Можешь помочь мне добраться до художественного отдела? – спросил я, когда мы заперли за собой дверь и направились обратно к лифту.
– Конечно.
Тут я остановился. В задумчивости. Дот тоже замерла, заметив это.
– Что такое? – спросила она.
– Почему я? – поинтересовался я.
– Почему ты что?
– Почему ты пошла искать меня? Зачем показала мне всё это?
Дот искоса посмотрела на меня своим фирменным взглядом. У тебя есть этот особый взгляд, знаешь, Дот? Тот самый взгляд, который означает: нужно как-то разобраться во всём самому; якобы у меня есть ключ к решению.
Но у меня его не было. Тогда не было. И сейчас нет. Ты возложила на меня слишком большие надежды, Дот.
– Нутром почуяла, – ответила она.
5
В тот день я ни разу не встретилмистера Дрю. Меня это немного расстроило. И даже слегка беспокоило. Вдруг он предложил мне эту работу шутки ради? Или же успел забыть обо мне. Тем не менее когда я вернулся в художественный отдел, то почувствовал себя под светом прожектора. Определённо точно можно утверждать: я перестал быть невидимкой.
Когда твердят о том, чтобы с головой погрузиться в работу, не следует это делать буквально.
– Это какое-то концептуальное произведение искусства?
– Хочешь стать героем мультфильма, когда вырастешь?
Мне кажется, команда художественного отдела отпустила ещё какие-то шуточки по поводу моего внешнего вида. Но я их не запомнил. Помню только их смех и своё горевшее от смущения лицо. Я помню, что старался до конца рабочего дня как можно быстрее разделаться со всякими мелкими поручениями и по возможности ни с кем не разговаривать.
Время шло. Пять часов. Шесть. Я уже давно приготовился идти домой. Мне хватило по горло первого дня на работе мечты. Но никто не сказал, во сколько заканчивался рабочий день. Люди вокруг никуда не уходили. Они продолжали сидеть, склонив головы над своими столами и усердно чирикая по бумаге карандашами.
– Всё хорошо, Бадди, можешь идти, – сказала мисс Ламберт. Я подскочил на месте – она внезапно оказалась позади.
– Я могу остаться, – сказал я. Мне не хотелось показаться ленивым. Я был трудягой.
– Всё нормально. Художники работают, потому что сроки поджимают. У тебя сегодня был первый день. Не похоже, что он прошёл легко. – Мисс Ламберт улыбнулась мне.
Я не знал, что ещё следовало сказать или сделать. Мне просто хотелось сбежать. Мысль о том, чтобы выйти на улицу, с ног до головы испачканным в чернилах, совсем не воодушевляла. Однако я последовал совету мисс Ламберт. Взял свою куртку и направился домой, вперив взгляд в тротуар под ногами. Не было настроения встречаться взглядами с прохожими. Те таращились на меня.
Тяжелее всего оказалось игнорировать крики людей в моём квартале.
– Эй, Бадди! Ты в чан с шоколадом упал, что ли?
И тому подобное.
Я добрался до дома и взлетел вверх по лестнице, врезавшись в мистера МакКенна. Тот выходил из ванной комнаты. Вокруг его бёдер было обёрнуто старое измученное полотенце. Над тканью свисал живот мужчины.
– Смотри, куда прёшь, парень!
Я ворвался в квартиру и пронёсся к себе в комнату мимо мамы. Она мыла посуду на кухне. Я резко остановился.
Я совсем забыл.
Про дедушку.
Он стоял в узком пространстве между изножьем кровати и стеной. Старик разглядывал гигантскую картину. Наверное, сама картина не была такой уж огромной – просто её размер казался чересчур внушительным в сравнении со стеной. Я всегда подозревал: больше всего места в комнате занимала именно картина.
– Мне бы лишь рубашку сменить, – сообщил я.
Однако дедушка не шевельнулся и вообще виду не подал, что услышал меня. Даже ничего не пробубнил себе под нос.
– Koszula, – сказал я. По-польски я говорил ужасно – мои знания языка были, мягко говоря, поверхностными. Я даже не был уверен в том, откуда в голову пришло слово «рубашка».
Кажется, и это не сработало.
Я осторожно направился в сторону дедушки в попытке сделать так, чтобы он меня заметил. Старик не обратил внимания. В итоге я просто перелез через кровать, чтобы добраться до комода. По пути к своей цели я бросил беглый взгляд на картину. На ней был изображён пейзаж с горами и деревьями. Он не был написан реалистично, подобно фотографии. Напротив, казалось, будто художник густо шлёпнул краской на холст, и у него случайно получилась картина. Я привык к ней – такой знакомой каждым мазком и линией. Известна мне не только сама картина, но и тяжёлая золотая рама. Когда я был маленьким, то спросил у мамы, настоящее ли это золото. Она ответила отрицанием. Я заявил тогда: если бы то оказалось настоящее золото, мы могли бы его продать и купить новую квартиру. И побольше еды. Мама улыбнулась на это: «Нужно ценить не раму».
Тогда я не понял смысл этих слов. Однако несколько лет спустя Томми Шарп сообщил мне, что видел в газете новость: картину, похожую на одну из наших, продали на аукционе за десять тысяч долларов. Я ему не поверил. Мы из-за этого подрались. Тем не менее когда я пришёл домой весь в синяках, то первым делом взглянул на картину. В тот момент мир вокруг меня обрёл чёткость. Вдруг стало заметно: в нашей квартире висят и другие холсты. Те, которые располагались друг над другом по всей длине коридора. Я обратил внимание: эти картины занимают всё пространство до самого потолка – словно их так хранили. Все они висели криво и под слоем пыли. Я прожил в окружении картин так долго, что не обращал на них внимания – хотя стоило бы.
– Мам, мы можем продать эти картины, – сказал я. – Мы заработаем денег. Ты сможешь перестать каждый день трудиться до изнеможения у мистера Шварца.
– Ну и идеи у тебя, – засмеялась она, вставая из-за стола, чтобы взъерошить мне волосы – словно я был малышом, а не тринадцатилетним парнем.
– Деньги – это важно, мам, – сказал я и развернулся на стуле, чтобы взглянуть на неё.
– Не нужно говорить мне, что деньги – это важно. Как будто бы я этого не знаю. – Мама прислонилась спиной к раковине и посмотрела на меня. – Картины мы продавать не будем.
– Они ведь ценные. Ты сама мне как-то об этом сказала, – спорил я. – Ты видела новость в газете?
– Нет. – Она отвернулась обратно к раковине. Но на этом всё. Мама просто стояла там. Молча. Слёзы не создают шума. Людям кажется, будто это неверно – ведь когда люди плачут, звук выходит из горла. Но на самом деле можно плакать так, что никто об этом не узнает.
Но я знал. Я всегда знал.
Чего я не понимал – так это причин её слёз. Сердце от этого болезненно щемило.
– Это из-за папы? – тихо спросил я. Мы не получали от него письма уже несколько недель.
Мама резко обернулась. Её покрасневшие глаза были широко распахнуты. Она казалась напуганной – но так, что я не в состоянии объяснить. Готов поспорить, Дот, ты бы смогла подобрать нужные слова. Затем внезапно лицо мамы смягчилось. Она сказала:
– А, из-за твоего папы? Нет, дело не в нём.
Я устремил взгляд на дедушку, когда добрался до комода и открыл ящик.
Внезапно всё встало на свои места в том воспоминании. Она решила, что я спрашиваю о её отце, а не о своём. Мама всегда что-то скрывала от меня, когда дело касалось её семьи.