Строгого подполковника нигде не было видно. Если честно, то рядом вообще не осталось ни одной живой души.
Георгий добрался до того места, где стояла их машина, и вскоре нашел свой полушубок. Благо что он был цел.
И вернулся к генералу, который уже открыл глаза.
– Это что же такое было? – тихо спросил очнувшийся генерал.
– По-православному это называется второе рождение, – ответил ему лежавший рядом солдат.
– Как это случилось?
– Бога вы недобрым словом помянули…
– Бога? Кто бы мне Его показал или сказал нечто такое, о чем я еще не знаю… Может быть, тогда я бы и поверил…
– Ну, тогда слушайте! Еще несколько минут назад вы, точнее сопровождающий вас полковник, грозились отправить меня в штрафной батальон. А потом был взрыв авиабомбы и нас взрывной волной отбрасывает в воду, где вы начинаете тонуть. И тот офицер, – он показал на Георгия, который в это время уже снял с себя мокрое белье и теперь выливал воду из валенок, – спас нам жизнь. А теперь ответьте для себя на один вопрос: зачем ему нужно было, рискуя своей жизнью, вытаскивать вас из ледяной воды, если он точно знал, что после этого окажется в штрафбате? Плыли бы себе сейчас преспокойно и дальше…
Генерал какое-то время обдумывал услышанное. А потом вдруг сказал:
– А ведь меня в детстве батюшка наш сельский окрестил. Вот только крестика на мне нет…
Услышав эти слова, Георгий снял с себя отцовский крестик, подошел и повесил на генеральскую шею.
Генерал в этот момент почувствовал вдруг тихую радость, как в детстве, от обретения чего-то давно утерянного и вдруг неожиданно найденного вновь.
– Спасибо тебе, сынок, за жизнь, что мне сохранил. И за крестик, коим меня сегодня увенчал. Самого-то как звать?
– Лейтенант Георгий Государев из рода Государевых… А если про жизнь, то вам ее как раз Бог и сохранил. Знать, нужна еще ваша жизнь родному Отечеству…
– Пока жив буду, не забуду этот день и тебя, Георгий Государев из рода Государевых…
А Государев, прикрыв генерала своим полушубком, стал разводить костер, хотя вокруг и без него все пылало ярким пламенем. Подтянул ближе к огню и солдата, которого вытащил из воды. Тут же развесил сушиться обмундирование и, разыскав лопату, стал углублять большую воронку, что образовалась от взрыва при дороге, в которой собирался похоронить боевых товарищей.
В одних трусах и валенках, но уже в поте лица, трудился, вгрызаясь в мерзлую землю.
В этот момент к горящей переправе подъехала, видимо, отставшая от виллиса машина сопровождения с группой вооруженных людей. Старшие офицеры быстро отыскали комбрига и, не сказав ни слова тому, кто все еще усердно вгрызался в землю, погрузили генерала в машину и быстро увезли…
Зимний день уже подходил к концу, когда Георгий начал подтаскивать трупы бойцов и опускать в ту самую воронку, предварительно разыскивая документы погибших, если таковые при них имелись.
После этого подошел к незнакомому бородатому солдату, которого вытащил из воды вслед за генералом, тот открыл глаза.
– Живой… – обрадованно сказал Георгий.
– Время мое еще не пришло, хотя понимаю, что совсем недолго мне жить на земле осталось, – ответил ему солдат.
– Ну так поживи еще, солдат. Ангела тебе хранителя.
– Так ты и есть мой ангел-хранитель. Не случайно же нас эта переправа соединила…
– Ты о чем? – удивился Георгий.
– Мы ведь теперь вроде как братьями стали. Породнил нас с тобой Господь!
– Чем же породнил?
– Какое сегодня число, лейтенант?
– 19 января…
– Правильно! День Богоявления… Или Крещения, как в народе говорят. Вот крещением нас и породнил…
– А ведь действительно, надо же такому случиться.
– Это уже не случай, лейтенант. Это Промысел Божий нас с тобой здесь свел и одной водной купелью повязал. Я, будучи в сане игумена, ушел на фронт вместе с сибирской дивизией и под Москвой начал свой первый бой. Слава Богу, что многие души удалось поддержать и укрепить в вере, в любви к Отечеству, на ратный подвиг подвигнуть, а скольких окрестить и в последний путь достойно проводить. А теперь вот Господь меня с тобой свел.
– Ну и что из всего этого следует?
– Послушай меня внимательно, лейтенант, так как жить мне осталось совсем немного. Как православному воину и как более старший даю тебе свое благословение, а как игумен – прошу исполнить последнюю волю умирающего монаха…
– Какова же будет ваша воля, святой отец?
– Послушание твое, Георгий, будет заключаться в том, что с этого дня и по всей твоей дальнейшей жизни, что отпущена тебе Господом, предстоит тебе теперь нести мой монашеский крест с именем святого Георгия Победоносца…
– Так я и сам Георгий…
– Ведаю, не перебивай. Данною мне Господом и Богом властью посвящаю тебя, воин Христов, в священный ангельский чин игумена земли Русской.
С этими словами он с трудом расстегнул ворот своей гимнастерки и вытащил золотой крест с украшениями, а затем, сняв его с себя, поцеловал и надел уже на шею лейтенанта, удостоив его, таким образом, права ношения на себе этой святыни.
Георгий замер, еще не веря в то, что это происходит с ним, и в то, что это вообще происходит.
А игумен продолжал:
– Мы с тобой одного сложения и роста. Возьмешь мои документы, а после выздоровления, когда тебя комиссуют, поедешь в Иркутск…
– У меня рана-то пустяковая. И не болит вовсе. Кто же меня во время войны комиссует?
– У тебя, лейтенант, пуля под сердцем. По всем правилам медицинской науки ты должен был быть уже давно захоронен, а ты, вот видишь, еще и разговоры умные ведешь. Ну так слушай и не перебивай. В 160 километрах от Иркутска, в уединенном месте, есть хутор Приют… – С этими словами он достает и передает Георгию свои документы. – Здесь же вместе с документами найдешь карту тех мест и крестик, отмечающий место еще до войны обнаруженного мною бесценного клада. Тебе предстоит распорядиться им по совести, помогая восстанавливать храмы и целить людские сердца.
– Да какой же я монах, если всю жизнь мечтал быть клоуном…
– Настоящий клоун – это тот же монах, что несет людям целительную для их натруженных сердец радость и надежду. Во время смуты и войны это бесценный дар. К тому же у тебя любящее сердце и открытый взгляд, ты внимателен к людям и умеешь отличить правду от наносной лжи. А начнешь с восстановления Заумчинского монастыря. Золотые монеты будешь обменивать на лес и камень; на деньги, что получишь за проданные украшения, сошьешь облачение для алтаря и одежду братьям. Кормите каждого, кто переступит порог монастырский, и проявляйте к ним внимание и заботу. Этих людей тебе Сам Господь будет посылать… Не забывай: гость в дом – Бог в дом. А уж дальше Господь тебе Сам укажет, кому и на что выделять эти несметные сокровища.
– Я и слов-то ваших не понимаю, хотя в церкви все детство провел. Наш спецприемник в храме размещался. А о том, что крещен был в детстве, так сам только перед войной узнал…
– Первые ученики Христовы простыми рыбаками были, а весь мир их слушал. Не беспокойся за слова и не думай, что будешь говорить. Доверься Господу, а все остальное приложится…
– Да как я жить-то по двум документам буду? – снова озадачился лейтенант.
– Как я понимаю, ты в данный момент и вовсе остался без документов…
– Не может быть… – Георгий обернулся на ту сторону, где только что лежал генерал. И ведь действительно, вместе с генералом забрали и его полушубок со всеми документами…
Игумен улыбнулся.
– Да и не генерал это вовсе. Но фамилию его лучше вслух не произносить. Дай Бог ему здоровья. Уж не ведаю, какими судьбами он здесь оказался, но в одну купель вместе с нами его Господь окунул… Это добрый знак. И еще! Думается мне, что эта нечаянная встреча еще обернется для тебя такой же нечаянной радостью уже в твоей будущей жизни… А теперь прощай, дорогой мой клоун. Сделай последнее усилие, опусти меня к братьям в общую могилу. А за упокой наших душ я еще с утра помолился…
– Но ты же ещё…
– Опускай. Пора.
И прежде чем навсегда закрыл глаза, одарил Георгия таким трогающим душу взглядом, что отпечатался тот взгляд в сердце клоуна на всю оставшуюся жизнь. Белого клоуна, которому теперь предстояло надеть черную монашескую мантию…
В военном госпитале Георгий обзавелся красивой бородой. И она ему нравилась. Врачи не особенно и настаивали на том, чтобы он ее сбривал, понимая, что жить солдату осталось совсем немного. Когда его все-таки довезли до областного госпиталя, то рентгеновские снимки показали, что немецкая пуля действительно своим краем чуть не задела сердце солдата. И по всем правилам медицинской науки солдат давно «был более мертв, чем жив»… – но это уже из сказки о консилиуме вокруг Буратино…
На этом же снимке местными хирургами было обнаружено, что вокруг самой пули образовался некий жировой пласт или нарост в виде кокона, в котором пуля уютно себя чувствовала. Таким образом, без хирургического вмешательства сам организм раненого лейтенанта, пока его везли до госпиталя, справился с опасностью и сохранял жизнь Георгия. Главный врач больницы связался со своими товарищами – фронтовыми хирургами, и после обсуждения они решили не вторгаться в чужую плоть со скальпелем, дабы не разрушить того, что сделала за них сама природа.
Георгию сказали о пуле, которая останется в его сердце как напоминание о войне. И при этом намекнули на то, что не могут ничего гарантировать и в любой момент… А потому просили его поменьше беспокоиться и беречь свое сердце.
Но лейтенант, а теперь по новым документам – рядовой Георгий Любомудров, хорошо понимал, что это напоминание более о том тезке игумене, о взятом послушании нести на себе его крест. И еще что заметил Георгий, когда по каким-то вопросам общался с ранеными бойцами: если боец должен был идти на поправку, то его сердце было спокойным. А если солдату суждено было в ближайшее время умереть, то сама пуля начинала проявлять некое беспокойство, которое отзывалось резкой болью в сердце.
Когда это произошло в первый раз, Георгий не понял этого подаваемого ему знака. И только утром следующего дня узнал, что солдат ночью умер… А когда смерть забрала еще две жизни при аналогичных обстоятельствах, а пуля исколола в ночи всю душу, то тут он все про себя понял и даже плакал в ночи, что не смог выполнить данного ему послушания и три души отошли в мир иной без покаяния.
Утром следующего дня, перекрестившись и с молитвой на устах: «Господи, помоги!», он стал обходить палаты тяжелораненых бойцов.
О, как затрепетало сердце, отозвавшись на эту готовность Георгия к спасению душ своих собратьев и товарищей по оружию! Весь день, даже не заходя в свою палату и не прикасаясь к пище, он подсаживался к тем, на чьих лицах уже была маска неминуемой смерти. И беседовал, расспрашивая о доме, о родных и близких, о детях. А потом, выпросив бумагу и карандаш, стал записывать адреса отходящих в мир иной, обещая написать… И лишь после этого тактично подводил к разговору о Боге, о вере, о покаянии…
И вот, что любопытно, стоило лишь Георгию вслух произнести слово о Спасителе, как лица умирающих солдат оживали, в глазах появлялась несказанная радость и душа расцветала в несказанной, но памятной сызмальства любви к Творцу, а искупительные слезы покаяния сами навертывались на их глазах. И еще Георгий почти каждый раз отчетливо слышал, как их губы сами начинали шептать знакомые слова: «Господи, помилуй меня, грешного!»
Врачи, а более сестры, стали замечать, что появление Георгия в той или иной палате часто было связано с последующей смертью того, с кем солдат начинал беседовать.
И вскоре главный хирург больницы попросил, чтобы раненого рядового Любомудрова привели к нему в кабинет.
– Товарищ полковник, рядовой…
– Садись, солдат. И давай как на духу. Почему после общения с тобой умирают даже те, кто уже шел на поправку? Люди стали бояться, когда ты мимо их палат проходишь. Какой такой магией ты владеешь?
– Недавно у меня на руках умер монах, священник…
– Ну, только не начинай про переселение душ…
– Хорошо, тогда давайте подойдем с другой стороны. У вас же есть списки больных. Дайте мне их, пожалуйста.
– Фокусы показывать будешь? Ну, давай посмотрим…
И раскрыв папку, что лежала у него на столе, передал Георгию несколько отпечатанных на машинке листов.
– И карандаш, пожалуйста…
Военврач дал и карандаш.
– А теперь, с вашего позволения, я сделаю здесь некие приписки у тех, кто может умереть в ближайшее время… Эти списки будут у вас, а я в эти дни постараюсь не выходить из своей палаты… – сказал и задумался. – А впрочем, сделаем иначе. – И склонившись над столом, начал делать какие-то записи около каждой фамилии.
Главный хирург за это время успел выкурить папироску и выпить стакан чаю…
И Георгий вернул ему его же бумаги со своими поправками.
Главный хирург лишь бросил беглый взгляд на его записи. А потом надел очки и уже более внимательно стал вчитываться в пометки, сделанные Георгием. Там рядом с каждой фамилией стояли отметки о характере ранения, дополнительные записи о тех болезнях, что требуют оперативного хирургического вмешательства, и, конечно же, крестиками были отмечены те, кто не выживет в ближайшее время…
Хирург снял очки. И откинулся в своем кресле.
– Тебе же, сынок, цены нет… – произнес он, глядя на своего пациента.
– Если бы вы меня сегодня не спросили, то я бы и не знал, что владею этими знаниями. Это всё не иначе как по молитвам умершего у меня на руках монаха.
Тогда хирург вдруг процитировал следующие строки:
– Не нам, не нам, а имени Твоему, Господи!
После чего хирург, внимательно посмотрев в глаза солдата-монаха, спросил:
– Скажи, солдат, как на духу, сколько мне осталось жить?
Георгий, спокойно выдержав его взгляд, твердо ответил:
– Два года… А уточнять не стану…
– Слава Тебе, Господи, и за этот дар… Значит, кое-что успею в этой жизни еще сделать…
– Но и это лечится молитвой и постом…
– Спасибо тебе, солдат! Ступай с Богом, а мне нужно еще о многом подумать…
Когда Георгий покидал госпиталь, то все, кто мог и даже не мог, прильнули к окнам. Весь медицинский персонал вышел проводить того, кто укрепил в них веру в завтрашний день и любовь к жизни, поддержал дух и помог изнемогающему телу.
Георгий стоял и чувствовал то, что они все хотят от него услышать.
И громко крикнул:
– Скоро! Ровно через год! Ибо с нами – Бог!
И вдруг, неожиданно для себя самого, осенил возликовавшую толпу широким крестом, благословляя их на новые подвиги во имя веры и родного Отечества.
И еще какое-то время с удивлением смотрел на свою ладонь, на то, как ладно и сами собою сложились по-церковному его пальцы в момент этого самого благословения.
И потом вдруг смутился и прижал эту ладонь к груди, дав ей прикоснуться и почувствовать игуменский крест, что был у него на груди…
А потом шел и плакал от радости соприкосновения с этими удивительными людьми, не щадящими себя и давно работающими в этом госпитале на втором дыхании…
До хутора Приют он добрался уже в июне 1944 года. В рубленой келье монах нашел добротное, словно для него сшитое облачение и книги – наставления о монашеской жизни и монастырском укладе. И несколько дней провел, словно в затворе, в чтении и привыкая к новому для себя образу.
Лишь после этого вышел к указанному месту, отмеченному крестиком, и просто обомлел. Между замшелыми валунами прямо на земле высотой чуть менее метра, а в диаметре не менее двух лежало то, что в книжках называлось воистину несметным сокровищем: золотые монеты и украшения, драгоценные камни и церковная золотая утварь, нити жемчуга и россыпями крупные алмазы, – все это периодически омывавшееся дождями и согреваемое солнцем просто так лежало на открытом месте, и его до сих пор никто не обнаружил. Непостижимо! Непонятно! Странно! Просто невозможно, но факт оставался фактом, хотя Георгий шутя и произнес классическую магическую фразу из любимой сказки: «Сезам, откройся!»