Однако есть и примеры развитых стран, на чье развитие ресурсное богатство не оказало значительного негативного эффекта. Это и Канада, и Австралия, и Норвегия. Нефтяные бумы в Норвегии не приводили ни к «голландской болезни», ни к деформации демократических институтов и институтов государства в целом.
При межстрановом анализе оказалось, что именно развитые государственные институты оказались препятствием для потенциальных негативных последствий. Исследователи говорят об определенном пороге институционального развития, преодоление которого позволяет избежать «ресурсного проклятия». Один из предложенных механизмов указывает на различные издержки рентоориентированого поведения при различном уровне развития институтов. При высокой ренте ожидаемые доходы от рентоориентированного поведения увеличиваются. Если институты слабы и не пресекают рентоориентированного поведения (которое выливается в такие формы, как лоббирование, коррупция и нечестная конкуренция), то инвесторы вкладывают средства в дележ ренты, что негативно сказывается на экономическом росте. Наоборот, при сильных институтах риски рентоориентированного поведения превышают ожидаемую выгоду от борьбы за ренту, что заставляет инвесторов вкладывать в нересурсное производство, а это положительно влияет на экономический рост.
Особую роль в проявлении эффекта «ресурсного проклятия» играет степень концентрированности ресурса. При высокой концентрированности, как в случае нефти и газа, указанный механизм работает фактически «как часы». В случае, если речь идет о более распределенных ресурсах – древесина, водные ресурсы, рыбная ловля, – механизм может работать не так явно. По этой причине некоторые исследователи, основывавшие анализ не только на углеводородах, но и на распределенных ресурсах, приходили к выводам, что высокая доля ресурсов в экономике страны вполне может способствовать экономическому росту, и институты здесь не играют значимой роли. Этот эффект связан, видимо, с тем, что неспособность концентрировать ресурсный капитал в руках узкой элиты приводит к существенному росту конкуренции за власть и, как следствие, к позитивному естественному отбору как персоналий, так и подходов к управлению государством. Однако даже авторы этого наблюдения обращают внимание на небольшие отличия распределенных ресурсных экономик от концентрированных.
Другой подход к теме сформулировали Полин Джонс Луонг и Эрика Уайнтал. По их мнению, существенное влияние ресурсного богатства на экономическое состояние страны оказывает структура собственности в ресурсном секторе. К самым плохим последствиям приводит такая структура, где государство оказывается основным владельцем и при этом оно же в сильной степени ограничивает возможности частным компаниям (дальше совместного предприятия государство не идет). Напротив, при доминировании частной собственности (как в России конца 1990-х и начала 2000-х годов) или даже государственной, но с большими правами частного сектора на разработку недр, негативное влияние ресурсного сектора на экономику смягчается. Надо заметить, что выводы эти, как часто бывает у современных экономистов, носят весьма спорный характер – не потому, что в них нет логики (более или менее очевидно, что частный сектор эффективнее государственного), а потому что исследование основано на анализе всего пяти стран постсоветского пространства: России, Азербайджана, Казахстана, Туркменистана и Узбекистана – это слишком малая и слишком зависимая выборка, чтобы делать выводы.
Наконец, есть и любопытные частные эффекты «ресурсного благословения». Некоторые исследователи говорят не только про консервацию патриархального строя в рентных экономиках, но и про механизмы, приводящие к развитию патриархальных отношений в ранее менее консервативных обществах при появлении «ресурса». Майкл Росс рисует следующую картину: в статус-кво мы имеем определенный уровень занятости как мужчин, так и женщин, а ресурсный сектор не находится в состоянии бума. Когда же происходит ресурсный бум, начинается переток рабочей силы из промышленности в сектор добычи (а это в основном мужская работа), в то время как женщины теряют работу в страдающем от падения конкурентоспособности промышленном секторе. Соответственно, увеличивается доля женщин, занимающихся домохозяйством, что способствует развитию (восстановлению) патриархальных отношений.
Реальный мир, конечно, шире любого исследования, а проявления ресурсных зависимостей значительно более многообразны – как часто бывает в жизни, лучше изучать этот феномен на примерах. Научиться распознавать перспективы в дне сегодняшнем можно, только зная историю и сопоставляя текущие события с аналогами дней минувших. При этом надо оговориться – нет ничего более спорного, чем история, особенно древняя. Поэтому вместо «ученые доказали» воспринимать историческую информацию лучше под лозунгом «сказка ложь, да в ней намек» – даже (и именно) в такой интерпретации история учит лучше всего.
Глава 3. Исход из госэкономики
Об одной библейской легенде, сохранившей для нас первые описания краха государственной системы, и о том, почему и тысячи лет назад большое государство было проблемой для общества
Начать экскурс в историю придется со сказки, которой как минимум 2300 лет.
7000 лет до нашей эры, за две тысячи лет до того, как шумеры в Месопотамии начали строить свои первые города, в Северной Африке, вдоль русла реки Нил, начали возникать первые стационарные поселения. Их жители уже умели разводить скот и примитивно обрабатывать землю. Нил, как и реки Междуречья, в разливы выносил на свои низкие берега огромный объем ила, который является идеальным удобрением. На прибрежной территории отлично росли зерновые. Тростник, покрывавший густыми зарослями берега, был и топливом, и строительным материалом, и материалом для постройки лодок, плетения корзин и создания мебели. В пойме Нила жила масса животных (от крокодилов и бегемотов до различных копытных и птиц), на которых охотились местные жители.
К 3100 году до нашей эры (примерно на 800 лет раньше Саргона I в Месопотамии) Нармер (так же прозванный Менес) объединяет все поселения вдоль Нила и становится первым правителем («Фараоном») новой страны – Египта. Независимая Египетская цивилизация пройдет через множество преобразований, взлетов и падений, хаосы и моменты жесткой самоорганизации до VI века до нашей эры, когда войска Александра Македонского придут в Северную Африку. Как минимум трижды в истории Египет будет погружаться в периоды многовекового упадка – страна будет делиться на более или менее крупные части, управляемые местными (а подчас – пришлыми) правителями, а развитие цивилизации, монументальное строительство, создание литературных произведений будут прекращаться. Эти периоды в наше время называются «промежуточными», но тут есть одна неточность: последний, третий такой период закончился вместе с концом египетской истории. Когда эллинские войска вошли на территорию Египта, перед ними лежала не великая цивилизация, а ее жалкие остатки – множество мелких княжеств, враждующих друг с другом. Памятники и крупнейшие города были в запустении, и даже религиозный культ стал практически номинальным: правление на территориях как бы осуществлялось из двух центров – религиозного и светского, на практике же оно видимо не осуществлялось вообще, поскольку распоряжения этих двух центров противоречили друг другу. С V века до нашей эры культура, а затем и этничность Древнего Египта меняются кардинально, и великая цивилизация исчезает навсегда.
Последний «промежуточный» период начинается задолго до прихода соратника Александра Македонского – Птолемея к власти в Египте. Примерно в XI веке до нашей эры Египет распадается на два царства. Обычно моментом распада считают переход власти к XXI династии после смерти Рамзеса III, но уже царствование сына Рамзеса II было омрачено целым набором не вполне обычных проблем.
Не осталось документальной хроники тех времен, которая сообщила бы сухо и бесстрастно, что происходило и почему страна пришла в упадок после 400 лет процветания, давших миру имена Ахмоса, Хатшепсут, Эхнатона, Тутанхамона и, наконец, Рамзеса II, великого победителя хеттов при Кадише. Начнем с немногих известных нам фактов. Существенную часть информации можно почерпнуть из Papyrus British Museum EA 9999. В этом папирусе, длиной около 41 метра, известном в литературе как The Great Harris Papirus (в честь коллекционера, который купил его в свое время), подробно и очень хвалебно описывается правление Рамзеса III. Но за похвалами скрываются сведения о ситуации: великий победитель народов моря, «последователей Ирсу», ливийцев и эдомитов, Рамзес III впервые за сотни лет крайне серьезно укрепляет Мединет-Хабу – свой административный центр.
Подобного рода укрепления не строят просто так вокруг города в центре процветающей империи, – они явно были ответом на существенно возросшую военную опасность. Папирусы того времени сообщают еще о нескольких примечательных особенностях периода. Почти всё царствование Рамзеса III сопровождается плохими урожаями пшеницы – основной зерновой культуры в Египте. Параллельно падают доходы казны – государственным служащим и рабочим на государственных стройках с завидной регулярностью нечем платить. В 1159 году до нашей эры папирус фиксирует первую в мире документированную забастовку – строители мемориального комплекса Сет-Маат (строящейся при жизни фараона его усыпальницы) отказываются работать из-за сокращения рациона питания [7]. Цены на зерно сильно растут.
Удивительное дело. Рамзес III успешно ведет войны на границах, остановил и расселил на окраинах «народы моря». Казалось бы, новых рабов должно быть в избытке. При этом же цены на еду растут, значит, содержать рабов становится дороже – цена на них должна сокращаться, а она тоже растет!
Из папирусов времен Рамзеса III мы не узнаем причин катастрофы. Не узнаем мы ее и из учебников. Современные историки ссылаются на целый набор невнятных идей – от нашествия «народов моря» (уподобляя Египет микроскопическим городам – государствам Малой Азии, которые были разрушены в конце медного века) до извержения вулкана Гекла. Между тем вероятный ответ на вопрос лежит у нас под носом, вернее, в каждом книжном магазине и даже прикроватной тумбочке любой западной гостиницы. Обратимся к Библии, к легенде, повествующей о временах, примерно на сто лет предшествующих царствованию Рамзеса III.
37 глава книги Бытия рассказывает легенду о сыновьях Иакова – прародителя еврейского народа (до сих пор, когда еврея просят объяснить, что означает слово «еврей», в ответ, как правило, услышишь – «бен Иаков», «сын Иакова»; евреи объясняют принадлежность к еврейству как принадлежность к семье, исторически восходящей к легендарному патриарху). Среди братьев был один по имени Иосиф, проданный остальными братьями в рабство в Египет. Далее (глава 39) Иосиф оказывается рабом Петепре (Потифара в русском переводе) – приближенного фараона. Пройдя весьма романтические и драматические перипетии (здесь это слово идеально подходит в своем исконном значении – Иосиф ведет себя слишком самоуверенно и из-за этого страдает), Иосиф оказывается сперва в тюрьме, а потом – по счастливому стечению обстоятельств – на личной встрече у фараона.
Фараон делится с Иосифом проблемой – ему снятся дурные сны на тему «жизнь переменчива». Придворные мудрецы не могут истолковать его сны – еще бы, попробовал бы кто-то из придворных заикнуться фараону, что в его царствование что-то может быть не так! Иосиф же – человек посторонний, да и терять ему особо нечего (он продан в рабство подростком, а когда он говорит с фараоном, ему 30 лет, то есть он с десяток лет провел в тюрьме), и он прямо говорит фараону: «Наступают семь лет, которые по всей земле египетской будут временем великого изобилия. Но за ними придут семь лет голода, и в те годы забудется былое обилие плодов земли. Голод истощит Египет. И когда его время наступит, прежнее изобилие в стране станет совершенно незаметным – таким жестоким будет этот голод» (Бытие, 41).
Фараона приятно удивляет искренность Иосифа, и он спрашивает: «А что же делать?». У Иосифа, который в тюрьме долго думал над основами экономической теории, готов ответ: «Пусть фараон подыщет человека рассудительного и мудрого и поставит его управлять Египтом. И фараону надо позаботиться о том, чтобы по всей стране назначить и других чиновников, дабы все семь лет изобилия собирать пятую часть того, что вырастет на земле египетской. Они должны собрать весь избыток богатого урожая грядущих лет благополучия и, пользуясь властью, данной им фараоном, сделать запасы зерна в городах и хранить его там. Запасы этого зерна в стране потребуются на те семь лет голода, что придет на землю египетскую. Так страна переживет этот голод».
Иосиф по форме предлагает фараону создать «резервный фонд» – тот самый, который создавался в свое время в Чили, тот самый, за который ратовал и который создал в России Алексей Кудрин. По форме, но не по сути.
Фараон, в естественной логике легенды, ставит Иосифа тем самым человеком – управлять Египтом. Иосиф успешно справляется с обязанностями – он создает громадный («даже считать перестали, ибо было не сосчитать») зерновой фонд. Когда наступает период неурожая, он продает зерно из хранилищ тем, кто в нем нуждается и может за него заплатить.
Скотоводы засушливой и гористой Палестины (тогда называвшейся Ханааном) давно уже ведут с Египтом торговлю, покупая пшеницу и продавая скот, ремесленные изделия, добытые металлы, рабов. В период неурожая, естественно, больше всего поднимаются цены на «внешнем» рынке – и голод наступает так же и в Ханаане. Племена кочевников устремляются в Египет с целью «добыть» зерно. В легенде братья Иосифа приходят в Египет купить зерна, но продавец теперь один – государство в лице Иосифа. Иосиф принимает братьев (проведя их через положенные для легенды трудности, вызывающие в них раскаяние), открывается им и предлагает вообще переселяться в Египет, что те с радостью и делают.
Конечно, нельзя воспринимать легенду как исторический документ. Однако эта история отлично отражает суть событий, которые происходили в Египте, и (как мы позже увидим) происходили неоднократно. Египет – страна, богатая пшеницей (и спустя тысячелетие Египет будет житницей Древнего Рима). Пшеница – классический ресурс, достающийся дешево благодаря плодородности почвы и дешевому труду. Пшеница отлично экспортируется благодаря тому, что вокруг Египта нет пойм больших рек, а значит, нет высокоурожайных полей. Египет благодаря отличным урожаям может прокормить большое население, а значит, может иметь большую армию, много строителей, чиновников, писцов, содержать много рабов – в общем, быстро и успешно развиваться.
Но землей, а значит, и конечным продуктом, владеют землевладельцы типа Петепры, упомянутого в легенде, или храмов, каждый из которых тоже владеет землей. Землевладельцы богатеют, «независимый капитал» угрожает централизованной власти в стране. К тому же, как ни плодороден Египет, но если случается засуха или болезнь пшеницы, или пожары уничтожают посевы, цены на зерно сильно вырастают (и сегодня, спустя три тысячи лет, падение урожая зерновых вызывает такой подъем цены на рынке, что производителям неурожайные годы намного выгоднее урожайных). Землевладельцы еще и придерживают часть зерна в такие годы, что вызывает протесты населения (и все, конечно, недовольны фараоном). А землевладельцы наживаются и в тучные, и в тощие года, и доходы от экспорта идут к ним, в то время как казна страдает.