Он выскочил из «мини» и запрыгнул в «Хонду» в тот самый момент, когда и ей настал момент трогаться с места.
* * *
Подмигнув Алисе, Гэбриэл решил немного поныть – так он надеялся разрядить обстановку.
– Лично я успел привязаться к нашей английской крохе. Куда до нее этой колымаге!
Алиса сидела напряженная, даже улыбнуться не могла.
– Чем паясничать, пошарили бы в бардачке.
Бормоча слова извинения, он нашел кое-что, чего ему больше всего недоставало с момента утреннего пробуждения: пачку сигарет и зажигалку.
– Слава богу! – воскликнул он, спешно закуривая.
Сделав две затяжки, он отдал сигарету Алисе. Та, не выпуская руль, тоже затянулась и испытала опасное для водителя головокружение. Нужно было срочно заморить червячка, иначе ей грозил обморок.
Она опустила стекло, но воздух сомнительной свежести был слабой заменой еде. Справа сияли несчетными огнями небоскребы Манхэттена, слева громоздились строения Нижнего Ист-Сайда – настоящая декорация из старых детективов, любимого чтива ее мужа Поля.
Поль…
Она отбросила воспоминания и посмотрела на часы. С момента их пробуждения в парке минуло уже больше часа. За это время они не узнали ровным счетом ничего. Загадка оставалась загадкой, более того, ее усугубили новые вопросы, сделавшие ситуацию еще парадоксальнее. Еще опаснее.
Расследование необходимо было переключить на повышенную передачу. Здесь прав был Гэбриэл: без денег они были бессильны.
– Какой адрес этого вашего ломбарда? – крикнула она на въезде в Манхэттен.
6
Чайнатаун
Состариться – это не что иное, как перестать бояться своего прошлого.
Стефан Цвейг «24 часа из жизни женщины»
За Бауэри они свернули на Мотт-стрит. Там Алиса нашла перед китайской лавкой лекарственных растений местечко для парковки. Несмотря на тесноту, она умудрилась влезть между фургоном доставки и автолавкой, торговавшей димсамами.
– Помнится, ломбард чуть дальше, – сообщил Гэбриэл, хлопнув дверцей.
Алиса заперла машину и заторопилась за ним.
Они почти бегом промчались по главной улице квартала, разрезавшей Чайнатаун с севера на юг, – узкому, запруженному людьми, полному толкотни коридору домов из темного кирпича, перевитыми железными лестницами. Вдоль тротуара тянулись, налезая друг на друга, бесчисленные лавки с расписанными иероглифами витринами: здесь набивали татуировки, лечили иглоукалыванием, ограняли драгоценные камни, торговали поддельными предметами роскоши, бакалеей, всевозможными мясными изделиями, в том числе потрошенными черепахами, над которыми висели на крюках утиные тушки.
Ломбард, манивший надписью «продаем, покупаем, ссужаем», располагался в сером здании, украшенном огромным неоновым драконом. Гэбриэл толкнул дверь. Алиса прошла следом за ним по темному коридору и оказалась в просторном мрачном помещении без окон, провонявшим кислым потом.
Все стены здесь были заставлены металлическими этажерками, заваленными разномастным барахлом: плоскими телевизорами, дамскими сумочками с поддельными фирменными эмблемами, музыкальными инструментами, плюшевыми зверюшками, абстрактными картинами.
– Снимайте часы! – потребовал Гэбриэл и протянул руку.
Алиса заколебалась. После смерти мужа она избавилась – явно поторопилась – от всего, от чего могла: от мебели, одежды, книг. Слишком все это напоминало ей о человеке, которого она так любила. Оставила только эти часы, «Патек Филипп» из розового золота с вечным циферблатом и фазами луны, доставшимися Полю от деда.
Месяц за месяцем часы превращались для нее в талисман, в память о Поле. Она надевала их каждый день, повторяя манипуляции мужа: застегивала на запястье медный браслет, вытягивала пусковую кнопку, протирала стекло. Часы действовали на нее умиротворяющее, дарили ощущение – немного искусственное, конечно, но такое нужное, – что Поль остается с ней, что он где-то рядом.
– Пожалуйста! – поторопил ее Гэбриэл.
Они подошли к стойке, защищенной перегородкой из армированного стекла, за которой стоял молодой азиат, женоподобный и очень ухоженный: со сложной прической, в джинсах в обтяжку, в хипстерских очочках, узкой курточке поверх футболки кислотного цвета, разрисованной в стиле Кита Харинга.
– Чем могу быть вам полезен? – осведомился китаец, убирая за ухо длинную прядь. Его продуманный облик резко контрастировал с тягостной убогостью вокруг. Алиса с сожалением сняла часы и положила их на стойку.
– Сколько?
Парень взял часы и внимательно рассмотрел, повертев в пальцах.
– У вас есть документ с подтверждением подлинности? Какой-нибудь сертификат?
– При себе нет, – пробормотала она. Если бы взгляды могли убивать, китаец тут же расстался бы с жизнью.
Он небрежно поднял и опустил кнопку, подвигал туда-сюда стрелками.
– Это хрупкая вещь, – напомнила она.
– Я устанавливаю дату и время, – ответил парень, не поднимая головы.
– Они все показывают правильно. Хватит возиться! Берете или нет?
– Предлагаю пятьсот долларов.
– Вы с ума сошли! – взорвалась Алиса, отнимая у него часы. – Это коллекционная вещь! Она стоит раз в сто дороже!
Она уже готова была сбежать, но Гэбриэл остановил ее, схватив за руку.
– Успокойтесь! Вы же их не продаете, а просто закладываете. Мы заберем их, как только разберемся со всей этой историей.
Она покачала головой.
– Ничего не выйдет. Придется искать другой выход.
– Другого выхода нет, и вы прекрасно это знаете! – повысил он голос. – Учтите, время поджимает. Надо что-то съесть, иначе мы лишимся последних сил. И вообще, без денег мы все равно что без рук. Лучше подождите меня снаружи, я сам с ним договорюсь.
Алиса обреченно отдала ему часы мужа и поспешила на улицу.
Там одуряюще пахло пряностями, копченой рыбой и маринованными грибами – удивительно, как она не почуяла всех этих ароматов несколько минут назад. Сейчас они вызвали у нее приступ тошноты, и она согнулась пополам. Желудок был пуст, поэтому ее вырвало одной желчью. Что не упасть от головокружения, она привалилась к засаленной стене.
Гэбриэл был прав, первая забота – хоть что-нибудь съесть.
Она протерла глаза. Оказалось, что по щекам у нее катятся слезы. Она чувствовала растерянность, даже испуг: этот квартал действовал на нее гнетуще, а тут еще голод и упадок сил. Недавнее напряжение не прошло даром. Стертое в кровь запястье горело огнем, ныли все до одной натруженные мышцы.
А главное, ее мучило чувство страшного одиночества, горя, смятения.
В голове метались сполохи мыслей, от которых впору было ослепнуть. Эпизод с часами оживил в ее памяти болезненное прошлое. Невозможно было не думать о Поле, об их знакомстве, о том, какое сладостное безумие ею тогда овладело, о силе любви, вытесняющей любые страхи.
Хлынувшие воспоминания было не унять, они зафонтанировали, как гейзер.
Воспоминания о безвозвратно канувших в прошлое днях счастья.
Я помню…
Три года назад
Париж. Ноябрь 2010 г.
Дождь льет как из ведра.
– Здесь направо, Сеймур. Приехали: улица Святого Фомы Аквинского.
Включенные на максимальную скорость «дворники» бессильны против обрушившихся на Париж ливней. Как они ни елозят по лобовому стеклу, его полностью заливает за пару секунд, так что ничего не разглядеть.
Наша обычная с виду машина сворачивает с бульвара Сен-Жермен на узкую улицу, ведущую к церковной площади.
Небо чернее черного, со вчерашнего вечера бушует гроза. Впереди нас не осталось тверди, все растекается. Церковь прячется в облаках, все ее завитушки и барельефы смазаны туманом, из которого выступают только угловые ангелы – им этот потоп нипочем.
Сеймур описывает круг по маленькой площади и останавливается там, где стоянка запрещена, – перед дверью гинекологического кабинета.
– Думаешь, это ненадолго?
– Не больше двадцати минут, – обещаю я. – Гинеколог прислал мне вызов по электронной почте. Я предупредила, что могу опоздать.
Он перелистывает сообщения на экране своего телефона.
– Тут рядом есть забегаловка. Куплю себе сэндвич, позвоню в бригаду, узнаю, как продвигается допрос у Савиньона и Крюши.
– Пошли мне эсэмэс, если будут новости. Я мигом. Спасибо, что подвез! – Я хлопаю дверцей и шмыгаю под дождь.
Глупо было надеяться не вымокнуть. Я накрываю голову полой куртки и так преодолеваю десять метров между машиной и заветной дверью. Целую минуту приходится ждать, пока она откроется. Когда я наконец попадаю внутрь, секретарь, не отрываясь от телефона, знаком извиняется и жестом направляет в комнату ожидания. Там я падаю в кожаное кресло.
С утра меня мучает какая-то мочеполовая инфекция, давшая о себе знать совершенно внезапно: боли внизу живота, позывы к мочеиспусканию каждые пять минут, острое жжение при опорожнении мочевого пузыря, кровь в моче.
И если бы только это! Последние сутки моя следственная группа не знает покоя. Мы мучаемся с убийцей, пытаясь добиться от него признания при отсутствии надежных улик, – и тут на нас сваливается новое дело: женщину находят убитой у нее дома, в приличном доме на улице Фезандери, в 16-м округе. Молодая учительница, жестоко задушена дамскими колготками. 3 часа дня, мы с Сеймуром копошимся на месте преступления с 7 утра. Сами напросились, чтобы нам дали вести это дело – по принципу соседства. Я ничего не ела, близка к голодному обмороку, и так хочется по-маленькому, что хоть плачь!
Я нахожу в сумочке свою незаменимую пудреницу и, смотрясь в зеркальце, пытаюсь привести хоть в какой-то порядок свою прическу. Я похожа на зомби, одежду хоть выжимай, теперь понятно, как себя чувствует мокрая кошка.
Я глубоко дышу, чтобы успокоиться. Такими болями я страдаю не впервые. Больно, конечно, но лечится без труда: доза антибиотика – и через день все симптомы проходят. Штука в том, что, как я ни умоляла провизора в аптеке напротив, тот наотрез отказался продать мне хоть что-нибудь без рецепта.
– Мадемуазель Шефер?
Я вскидываю голову на мужской голос. Передо мной белеет халат. Вместо своего привычного гинеколога я вижу смуглого красавца, белокурого, курчавого, с квадратным лицом и смеющимися глазами.
– Я – доктор Поль Малори, – представляется он, поправляя очки в роговой оправе.
– Я записана к доктору Понселе…
– Моя коллега в отпуске. Она должна была предупредить вас, что ее буду заменять я.
Я начинаю злиться.
– Напротив, она подтвердила мне прием по электронной почте.
Достаю телефон и ищу доказательство своих слов – ее письмо. Но, найдя и читая его, я убеждаюсь, что красавчик прав: я была невнимательна, мне было важно только подтверждение времени, уведомление об отпуске я проглядела.
Вот растяпа!
– Проходите! – ласково приглашает он.
Я неуверенно мнусь на пороге кабинета. Слишком хорошо знаю мужчин, чтобы довериться гинекологу мужского пола. Мне всегда казалось очевидным, что женщину гораздо лучше поймет другая женщина. Это вопрос физиологии, чувствительности, интимности. Оставаясь настороже, я все же вхожу в кабинет, сказав себе, что прием не затянется.
– Давайте напрямую, доктор, – начинаю я, набравшись смелости. – Мне всего лишь нужен антибиотик для лечения цистита. Доктор Понселе обычно выписывает мне…
Он глядит на меня с прищуром и перебивает:
– Прошу прощения, вы же не собираетесь сами продиктовать мне рецепт? Сами понимаете, я не могу выписать антибиотик, не проведя осмотра.
Я пытаюсь обуздать злость, понимая, что возникло непредвиденное осложнение.
– Я же говорю, у меня хронический цистит. Тут нечего диагностировать.
– Без сомнения, мадемуазель. И все же врач здесь – я.
– Кто бы спорил, я точно не врач. Просто я служу в полиции, и у меня работы выше крыши. Так что не отнимайте у меня время анализами и прочей тягомотиной.
– Именно этим я и собираюсь заняться. – Он сует мне урологическую полоску. – Увы, нам с вами не обойтись без цитобактериологического лабораторного анализа.
– А вы упрямец! Что вам стоит выписать мне антибиотики, и дело с концом?
– Призываю вас к благоразумию. Не ведите себя, как токсикоманка! Свет не сошелся клином на антибиотиках.
Меня охватывает усталость, я чувствую себя дурой. А тут еще колющая боль внизу живота. Утомление, копившееся со времени поступления в бригаду уголовных расследований, вскипает у меня внутри, как лава в вулкане. Слишком много бессонных ночей, перебор насилия и ужасов, призраки, которых не прогнать.
Мой резерв исчерпан, я опустошена. Спасение – в солнце, в теплой ванне, в новой прическе, в уютном халате, в двухнедельном отпуске где-нибудь подальше от Парижа. Подальше от самой себя.
Я смотрю на врача – изящного, прекрасно владеющего собой, немного жеманного. Красавчик, само спокойствие, ласковая чарующая улыбка. Меня бесят его белокурые кудри. Кажется, даже морщинки вокруг глаз он завел специально, для обольщения. Я чувствую себя глупой дурнушкой. Угораздило же меня припереться с такому Аполлону с воспаленным мочевым пузырем!
– Например, вы достаточно пьете? Знаете, что в половине случаев цистит лечится просто-напросто двумя литрами воды в день?
Его слова пролетают у меня мимо ушей. В этом я сильна: всегда быстро собираюсь с духом. В голове мелькают вспышки. Я вижу труп женщины, утренней жертвы по имени Клара Матюрен, задушенной нейлоновыми колготками. Вижу ее вытаращенные глаза, застывшую маску ужаса. Мне нельзя терять время, нельзя отвлекаться. Убийцу надо обезвредить, помешать ему совершить новое убийство.
– Или возьмем фитотерапию, – не унимается прекрасный блондин. – Есть чрезвычайно полезные растения, например, клюквенный сок.
Я действую на опережение: сама подбегаю к его столу и хватаю незаполненный бланк рецепта.
– Вы правы, пожалуй, я сама выпишу себе рецепт.
Он ошеломлен и ничего не делает, чтобы мне помешать.
Я разворачиваюсь и покидаю кабинет, хлопнув дверью.
Париж, 10-й округ.
Месяц спустя, декабрь 2010 г.
7 часов утра.
«Ауди» выезжает на ночную площадь Колонель-Фабьен. Огромное здание из стекла и бетона, штаб-квартира Коммунистической партии, залито светом прожекторов. Стоит арктический холод. Я включаю на полный режим отопление, описываю по площади полукруг и сворачиваю на улицу Луи-Блан. Переезжая через канал Сен-Мартен, я включаю радио.
Франс-Инфо, Бернар Томассон с утренними новостями.
Привет, Флоранс, привет всем! В канун Рождества главная тема новостей – это, боюсь, ненастье. Метеобюро Франции только что выпустило предупреждение оранжевого уровня, указав на возможность снегопада в Париже ближе к полудню. В этом случае движение в регионе Иль-де-Франс будет серьезно затруднено…
Как все это надоело: рождественский ужин, семейные обязательства… Хорошо хоть, что Рождество бывает всего раз в году. Хотя для меня даже раза в году многовато.
В этот утренний час Париж еще не накрыло обещанной стихией, но ждать уже недолго. Пользуясь пока еще терпимым движением, я проскакиваю мимо Восточного вокзала и лечу по бульвару Мажента, пересекая 10-й округ с севера на юг.
Мне все обрыдли: и матушка, и сестрица, и братец. Обрыдли эти ежегодные посиделки, неизменно оборачивающиеся кошмаром. Беренис, младшая сестра, живет в Лондоне, у нее там галерея живописи на Нью-Бонд-стрит. Старший брат Фабрис работает в финансах в Сингапуре. Каждый год они на два дня притаскивают свои половинки и отпрысков на виллу моей матери под Бордо, чтобы отпраздновать Рождество, а потом улететь во всякие экзотические залитые солнцем места: Мальдивы, Маврикий, Карибские острова…