– Два платья из кримплена, готовых, должны были забрать перед Новым годом, – стала объяснять заведующая. – За первым платьем не пришла заказчица, а на втором платье обнаружили при примерке недоделки и оставили доделывать. Этих платьев тоже не оказалось в мастерской.
После, как осмотрели кладовку и швейный зал, я спросил у заведующей:
– Зинаида Ивановна, скажите, как у вас с хранением денег, целы ли они?
– Пойдёмте со мной, Рудольф Васильевич, в мой кабинет, – предложила заведующая и направилась к кабинету. Я и Дёмкин последовали за ней. В кабинете Зинаида Ивановна показала на сейф, стоящий на небольшой низенькой тумбочке.
– Видите, сейф цел и невредим, – проговорила заведующая, обратив свой взор на меня. – Ключи от сейфа всегда держу при себе. – Зинаида Ивановна достала из сумки ключи от сейфа и отомкнула его.
– Я не вижу денег в сейфе? – сказал я.
– Да. Так и есть, – подтвердила Зинаида Ивановна. – Я, Рудольф Васильевич, деньги на ночь или на выходные в сейфе не оставляю. Крупную сумму сдаю инкассаторам, а мелочь забираю с собой.
– Хорошо. Значит, с деньгами у вас всё в порядке?
– Да.
– Претензий не будет?
– Нет. Не будет.
– Ну что ж, с одной проблемой вопрос решили. Это похвально с Вашей стороны, Зинаида Ивановна! С деньгами надо обращаться аккуратно и серьёзно. Я хотел бы дать Вам совет. Ни в коем случае крупную сумму денег не храните в этом сейфе и не берите с собой. Учтите, пожалуйста!
– Нет, нет! Я большие суммы денег никогда не беру с собой. Ко мне дважды вдень приезжает инкассаторская машина. Я сдаю их им. Домой я никогда таких денег не брала. Небольшая сумма, образующаяся после инкассаторов, – вот эту сумму забираю, на всякий случай.
– Хорошо, Зинаида Ивановна. Сейчас ответьте мне на такой вопрос: сторож, который дежурил в эту ночь, тот же, что дежурил в прошлую кражу?
Зинаида Ивановна изумлённо посмотрела на меня.
– А Вы разве не знаете?
– О чём я должен знать, Зинаида Ивановна? – уже я с удивлением спросил у неё.
– Тот сторож, который дежурил в прошлую кражу, на следующий день после кражи умер.
– Как умер? Что-то случилось с ним?
– Подробностей не знаю, но, как мне сообщили, якобы он был сильно пьян и во время сна задохнулся рвотной массой.
Я сделал строгий и серьёзный вид.
– Вы, Зинаида Ивановна, разве не присутствовали на похоронах?
– Нет. Меня никто не известил о его смерти. Я узнала только после его похорон.
– Интересно, интересно, – задумчиво проговорил я, глядя в окно, где в это время задрались голуби из-за куска хлеба. – Кто же сторожил мастерскую, когда сторожа не стало?
– Никто, – как-то неуверенно, слегка стеснительным тоном, проговорила заведующая. – Мне самой пришлось один раз сторожить. Второй раз вообще не было никого. Это длилось недолго, всего три ночи…
– Простите, Зинаида Ивановна, что перебиваю. Расскажите про умершего сторожа более подробно: фамилия, имя, отчество, год рождения, место жительства. Ну, и охарактеризуйте его?
Услышав мой вопрос, Зинаида Ивановна как-то странно посмотрела на меня. Меня это удивило. Потом она открыла ящик письменного стола, порывшись в нем, достала ученическую тетрадь. Полистала её и, глядя на исписанный лист, произнесла:
– Лупов Сидор Петрович, тысяча девятьсот двадцать восьмого года. Живёт в нашем городе на улице Каменной 9. Знаете, Рудольф Васильевич, характеризовать-то его по существу я не могу.
Я разочарованно посмотрел на Зинаиду Ивановну.
– Есть на то какая-та причина? Он ведь у Вас работал, и Вы должны же знать хоть что-то о нём? Я ведь не требую, чтобы Вы мне рассказали, как он вёл себя вне мастерской или в домашней обстановке. Расскажите, как есть. Как дежурил: хорошо или плохо. Чем занимался во время дежурства: пьянствовал, спал и так далее.
Зинаида Ивановна внимательно выслушала меня и произнесла:
– Это всё так. Как я могу сказать что-то существенное, если он у меня проработал всего около месяца. Приходил на дежурство и уходил, вот так мы встречались. Могу сказать, что на работу он приходил исправно. Вот всё, что могу сказать о нём.
– Ну, хорошо. Если Вам нечего сказать о нём, то расскажите хоть, как у Лупова обстояло дело с алкоголем?
Дружил он с ним или наоборот? Боролся он с ним не на жизнь или на смерть? Или наоборот?
Мой последний вопрос явно рассмешил Зинаиду Ивановну.
– На этот вопрос я отвечу без затруднений. Употреблял. Приходил, бывало, на работу «хваченный» и уходил с работы тоже иногда с запашком. Водился за ним этот грешок. Чего греха таить – что есть, то есть. Вот так он боролся с алкоголем. Видимо, недоборол, смерть одолела.
– Вот видите, говорили, что не можете дать характеристику. Оказывается, есть о чём рассказывать. Зинаида Ивановна, перед тем, как нам зайти в мастерскую, Вы сказали, что сторож Лупов в ночь кражи из мастерской ушёл домой, бросив мастерскую открытой. Помните?
– Да. Так и оно было.
– Тогда поясните мне, Вам удалось установить причину такого поступка сторожа? Что заставило Лупова уйти домой, бросив мастерскую на произвол судьбы?
На лице Зинаиды Ивановны отобразилось тупое изумление.
– Нет. Я сама хотела бы узнать причину такого поступка. Ума не приложу, почему Лупов поступил так.
– Разве о таком поступке Вы не поставили в известность правоохранительные органы? И что – милиция на кражу не приезжала?
– Конечно, в милицию я сразу же сообщила. Приезжали на ту кражу работники милиции, – как-то странно, неуверенно проговорила заведующая. – Всё проверяли, осматривали, допрашивали почти всех работников, но окончательного результата до сих пор я не знаю.
– Много товара тогда было похищено?
– Да. На приличную сумму. Не меньше, чем и сейчас. Много дефицитного товара тогда похитили.
– У Вас, Зинаида Ивановна, есть акт тогдашней ревизии?
– Конечно, есть! – обрадованно воскликнула заведующая. – Показать его Вам?
– Вы, Зинаида Ивановна, приготовьте мне этот акт ревизии по прошлой краже. Я его заберу с собой, то есть я его изымаю. А теперь дайте мне данные на настоящего сторожа, то есть теперешнего. Кто он такой? Почему он тоже бросил мастерскую?
Зинаида Ивановна протянула мне обычную ученическую тетрадь. Я взял её и открыл: «Журов Матвей Ильич, – прочитал я в тетради. – Тысяча девятьсот двадцать седьмого года рождения, пенсионер, живёт по улице Речной, 19».
Во время записывания данных на Журова в кабинет зашёл опер Бобов. Я мельком взглянул на него. Лицо его сияло, и сам весь был бодр и весел, как будто не было у него новогодней ночи. Совсем был другой человек. Приятно было смотреть на него. Как только зашёл в кабинет, сходу, громким голосом на весь кабинет выпалил:
– Вам не кажется странным, что стекло окна вынуто так аккуратно, без порчи, и так же аккуратно и бережно прислонено к стенке? – Высказав, Бобов сияющими глазами обвёл нас и, остановив свой взгляд на моей физиономии, выкрикнул, – я Вам открыто и уверенно заявляю, что так мог поступить только сторож данной мастерской!
Я серьёзно, но с некоторым удивлением посмотрел на вознёсшегося до небес Бобова и слегка ухмыльнулся. Глаза у него продолжали сиять, а лицо изображало такое довольное выражение, как будто он раскрыл уже кражу.
– Отсюда следует вывод, – также восторженно и уверенно воскликнул он, – что кражу тоже совершил, кто вы думаете? Да, сторож!
Победоносная улыбка заиграла на всём его лице.
– Как вам моя догадка и великолепная версия! – воскликнул вдобавок.
Закончив говорить, Бобов с торжествующим видом снова окинул нас своим сияющим взглядом.
– Николай Никифорович, ты как всегда на высоте, на своём белом, великолепном коне! – похвалил я опера, сделав на своём лице притворно-весёлую улыбку. – Твоими устами пить бы только мёд и закусывать тоже тем же мёдом! Только вот жаль, что мёда тут нет. Искать его надо!
Неожиданно Бобов быстро-быстро заморгал глазами и деловым, серьёзным тоном выкрикнул:
– При чём тут мёд, Рудольф Васильевич? Ты что, не понял меня? Я говорю, что немедленно надо брать сторожа и колоть! Вот и вся кража! – Оставшись довольным своей сообразительностью, Бобов снова победоносно улыбнулся и кинулся штурмовать меня. – Что, я не прав? Скажи, прав я или нет?
В душе я снова ухмыльнулся, но сделал серьёзный вид и, чтобы не обидеть Бобова, миролюбиво сказал:
– Николай Никифорович, поменьше надо хотеть, а побольше думать, чтобы у нас с тобой не возникли разногласия, типа того: кто прав или кто не прав. Давай поступим следующим образом: чтобы проверить твою версию, как только вернётся участковый Иванченко, пошлём его к Журову. Пусть Иванченко поработает с ним. А если ты пожелаешь убедиться, кто прав, кто нет, то можешь присоединиться к нему. Вдвоём будет веселее и надёжнее. Результат будет конкретный и однозначный. Согласен? Не отпирайся, по глазам твоим вижу, что ты согласен, не так ли?
– Я согласен, – не совсем уверенно прозвучал ответ Бобова.
– Вот и хорошо. Пока нет Иванченко, доложи-ка, какие сведения удалось выудить у сторожа кафе «Металлург» и у постового проходной завода?
Бобов слегка ухмыльнулся, лицо его приняло смешное выражение, и с улыбкой на губах он сказал:
– В том то и беда, товарищ следователь, что всевидящие ока ночного сторожа кафе в эту замечательную новогоднюю ночь оказались невидящими!
Я подозрительно и явно изумлённо посмотрел на Бобова. «Решил и тут выделиться!» – подумал я, глядя на весёлого опера.
– Как предлагаешь понять твои слова, товарищ опер? Растолкуй, пожалуйста.
Бобов с ухмылкой ответил:
– Понимай хоть в прямом смысле, хоть – в косвенном.
– Ты, Николай Никифорович, ненароком, не пропустил в свою душу «хмельного»? Уж очень твой язык на то похож. Мелет, что вздумается. Сторож что, действительно оказался слепым? Как же его приняли на работу? Вот это новость! Такой случай в моей практике тоже впервые. Как же он работает, не видя ничего? Ты, Бобов, шутить надумал?
Довольная улыбка расплылась на лице Бобова.
– Я пошутил, Рудольф Васильевич. Это, конечно, шутка! А ты подумал, что я всерьёз?
Я всерьёз рассердился на Бобова.
– Нашёл время шутить! Не до шуток сейчас, говори по делу! Тоже мне шут гороховый нашёлся!
Бобов, чтобы исправить свою оплошность, быстро, уже без лишнего юмора, нормально, как подобает, проговорил:
– Он, конечно, не ослеп, даже чересчур был зрячий. За ночь не пропустил ни одной полной рюмки. В результате, как говорят в народе, оказался «пьян в стельку». Дрыхнет, не пришёл ещё в себя. Не получилось у меня с ним человеческого разговора, а только животное мычание исходило от него.
– Хорошо. Ты, Николай Никифорович, о стороже не забывай. С ним, так или иначе, придётся состыковаться. Он может быть важным свидетелем! А что говорят… – успел только произнести я, как к нам в кабинет ворвался, как бешеный, запыхавшийся, как будто какое-то страшилище гналось за ним, кинолог Бакланов. Пот мелкими ручейками стекал по его раскрасневшемуся лицу. И не успев толком закрыть за собой дверь, сходу, едва переводя дыхание и боясь, что тут же издаст последний выдох, выкрикнул:
– Рудольф Васильевич! – успел только произнести, и неожиданно голос его прервался.
Дыша из последних сил, он насильно проглотил слюну и пытался возобновить разговор:
– Сначала собака повела по следу к речке Гнилуша… – снова голос прервался, и он стал шарить глазами по кабинету – как я догадался, искал воду.
Я, поняв, что Бакланову трудно говорить из-за сухости в горле, быстро поднялся, подошёл к шкафу, где стоял графин с водой. Налил в стакан воды и подал Бакланову.
– Анатолий, давай-ка, выпей воды и постарайся успокоиться. Отдышись, расслабься и, как успокоишься, расскажешь всё подробно! Договорились? – Бакланов молча кивнул головой, соглашаясь. – А теперь пей! Пей не спеша. Мало будет, я ещё налью.
Бакланов мгновенно дрожащей рукой схватил стакан и одним дыханием опорожнил его. Не успел сделать последний глоток, тут же протянул стакан мне за следующей порцией. Я налил ему полный стакан. Он выпил второй стакан. Поставил его. После сделал небольшую паузу, видимо, успокаивал себя. И, наконец, сделал глубокий вдох и только тогда заговорил:
– Новый год же был. Ну, сами должны понимать. Ночь без сна. Тут ещё рано подняли… Жажда, жажда… замучила!
– Ты, Анатолий, давай, успокойся. Когда почувствуешь себя в норме, начинай рассказывать.
Мы все притихли и стали ждать. Бакланов несколько секунд сидел без движения. Потом рукавом куртки вытер пот с лица.
– Я всё, успокоился, – сказал Бакланов примерно через минуту.
– Вот и отлично, Анатолий! Ты не спеши. Расскажи всё по-порядку.
– Я и говорю последовательно, что сначала собака повела по следу к речке. Потом пошла вдоль речки в сторону насосной, а от насосной вышла на мост через эту же речку. На мосту Лада потеряла след. Там уже было много разных следов: как людских, так и автомашинных. Я дал собаке немного отдохнуть. И сам заодно отдохнул. После отдыха я решил повторить след. Начал снова от мастерской. Собака точно, как и в первый раз, довела до речки. На этом месте, куда она довела меня, я случайно поскользнулся и упал. Стал подниматься и тут вижу, что подо мной лежит носовой платок. Раньше, то есть первый раз, когда Лада привела меня к речке, этого платка на этом месте не было, то есть я не видел. Потому что он лежал под снегом, и не видно было.
Перестав говорить, Бакланов полез в карман куртки и оттуда достал скомканный носовой платок.
– Вот этот платок! – сказал он и протянул его мне. Я развернул его: платок обыкновенный, носовой, хлопчатобумажный, светлого цвета с чёрными крапинками по всей поверхности материи. По внешнему виду платок выглядел не свежим, был в употреблении.
Когда я закончил визуальный осмотр платка, заговорил Бакланов:
– На всякий случай, я этот платок дал понюхать собаке. Как она обнюхала, дал команду: «След!» Она обнюхала место, где лежал платок, и вдруг резко пошла совсем в другую сторону по чистому снегу. Собака повела меня вдоль речки в обратном направлении. Я последовал за ней, придерживая собаку за поводок, так как она очень резво побежала по следу. Когда мы двинулись по новому следу, нас догнал Иванченко. Вначале собака вела вдоль речки, и когда мы прошли довольно-таки приличное расстояние, она резко повернула влево от речки, как бы в сторону заводского забора.
Правда, забора от речки не видно было, так как мешали холмы и крутые бугры. Мы прошли по этим холмам и буграм, пересекли пешеходную тропу, и собака привела нас к заводскому забору. Везде лежал чистый снег. Возле забора собака остановилась, и больше, как я ни старался и ни пытался направить на след, никуда от этого места сдвинуть не удалось. Смотрит на меня молящими глазами, как будто просит, чтобы я её не заставлял больше искать следов. Я не стал больше её тревожить.
Закончив говорить, Бакланов посмотрел на меня, видимо, пытаясь понять, какое впечатление воспроизвело его сообщение на меня, или ожидая моего нового указания.
Я с полным одобрением посмотрел на Бакланова и спросил:
– Где сейчас Иванченко?
– Иванченко и моя собака остались там, возле забора. Хотел было Иванченко прийти сюда, но меня так сильно мучила жажда, что я и прибежал сюда, чтобы заодно сообщить вам о проделанной работе.
– Ты совершенно правильно поступил, Анатолий. Я доволен. Вы с Иванченко проделали очень большую и полезную работу. Теперь скажи-ка мне, Анатолий, собака твоя вела тебя постоянно по чистому снегу, не было ли на вашем пути других следов?
– Собака шла постоянно по чистому снегу. Никаких следов обуви по пути следования, на поверхности снега, не попадались.
– Отлично, Анатолий! Ещё хочу уточнить. По пути следования собака не сбивалась?