Как-то раз Лидия пожаловалась, что Себастьян оставляет на кухонном столе грязные носки.
– Если бы я был твоим мужем, я бы никогда так не поступил! – воскликнул Хавьер.
– Конечно нет. – Лидия рассмеялась. – Ты был бы идеальным мужем.
– Я бы каждый день стирал все грязные носки!
– А то!
– Я бы каждую неделю сжигал все старые носки и покупал бы новые!
– Ага.
– Я бы и вовсе отказался от носков, если бы это сделало тебя счастливой!
Вопреки себе Лидия опять рассмеялась. В ответ на подобные заявления она просто закатывала глаза, потому что легкий флирт был лишь мимолетной тучкой на небосклоне их дружбы. Между ними разражались и настоящие грозы. Например, оказалось, что их отцы умерли примерно в одно и то же время и при похожих обстоятельствах – от рака. Это знание сделало их еще ближе. У обоих когда-то были хорошие отцы, и оба потеряли их в юном возрасте.
– Словно вступил в самый дерьмовый клуб по интересам, да? – заметил как-то Хавьер.
Отец Лидии умер почти пятнадцать лет назад, и хотя теперь она горевала лишь временами, в эти моменты скорбь оставалась такой же острой, как и в день его смерти.
– Я знаю, каково это, – говорил Хавьер, хотя она не упоминала об этом напрямую.
Так что она терпела его настойчивые заигрывания, а он, в свою очередь, принимал – вероятно, не без удовольствия – ее твердые отказы. Лидия считала, что это придает ему особенное обаяние.
– Но, Лидия, – галантно говорил Хавьер, прижав руки к сердцу, – исключая других моих возлюбленных, ты и есть la reina de mi alma.
Владычица моей души.
– Что бы сказала на это твоя бедная жена?
– Моей замечательной жене хочется только одного: чтобы я был счастлив!
– Да она у тебя святая!
Он часто рассказывал о своем единственном ребенке, шестнадцатилетней девушке, которая училась в частной школе в Барселоне. Стоило Хавьеру заговорить о ней, как в нем все менялось: голос, лицо, жесты. Его любовь к дочери была так сильна, что даже в разговорах он упоминал о ней в самых деликатных выражениях. Ее имя было словно хрупкий хрустальный шар, который Хавьер боялся уронить.
– Я часто шучу про своих многочисленных возлюбленных, но на самом деле любовь у меня только одна, – с улыбкой сказал Хавьер. – Марта. Es mi cielo, mi luna y todas mis estrellas[15].
– Я ведь и сама мать, – кивнула Лидия. – Я знаю эту любовь.
Ее друг сидел напротив на табурете, который она теперь считала его табуретом.
– Эта любовь настолько огромна, что иногда меня пугает, – продолжал Хавьер. – Я не надеюсь ее заслужить, поэтому мне страшно, что однажды она исчезнет, поглотит меня без остатка. И в то же самое время, кроме нее за всю свою жизнь я не сотворил ничего хорошего.
– Ой, Хавьер… это наверняка неправда.
Ее собеседник помрачнел. Покачав головой, потер глаза под стеклышками очков.
– Просто моя жизнь сложилась совсем не так, как я хотел, – сказал он. – Знаешь ведь, как оно бывает.
Но Лидия не знала. Они уже несколько недель как дружили и все лучше узнавали друг друга, но в этом вопросе не могли найти общий язык. Лидия не думала, что у нее будет только один ребенок, но в остальном ее жизнь сложилась именно так, как она хотела. Она давно оставила в прошлом надежду родить дочь, сумела смириться с этим разочарованием. Лидия была довольна выбранным путем, и даже более того. Она была счастлива. Но теперь Хавьер смотрел на нее через стекла своих очков, и в его глазах читалось отчаянное желание быть понятым. Сжав губы, она сказала:
– Расскажи мне все.
Хавьер снял очки, сложил их и, моргая, спрятал в нагрудный карман рубашки. Оставшись без привычной защиты, его глаза казались маленькими и уязвимыми.
– Я мечтал стать поэтом! – Он рассмеялся. – Нелепо, правда? В наше-то время! – Лидия накрыла ладонью его руку. – Я думал, что стану ученым. Буду вести спокойную жизнь. Меня бы вполне устроила бедность.
Лидия скривила рот и провела пальцем по циферблату элегантных часов на его запястье.
– Что-то я сомневаюсь, – сказала она.
Хавьер пожал плечами:
– Я и правда люблю хорошие ботинки.
– И стейки, – напомнила она.
– Да, но кто же не любит вкусный стейк? – со смехом ответил он.
– Ты бы разорился на одних только книгах.
– Dios mío[16], Лидия, ты права! Из меня бы получился никудышный бедняк.
– Ужасный, – согласилась она и, немного помолчав, добавила: – Но если ты и правда несчастлив, еще ведь не поздно, правда? Ты ведь еще молодой.
– Мне пятьдесят один год!
Даже меньше, чем она думала.
– Да ты, считай, ребенок. Да и вообще, из-за чего ты так грустишь?
Хавьер опустил глаза на прилавок, и Лидия с удивлением увидела на его лице гримасу искреннего страдания. Склонившись к нему поближе, она негромко сказала:
– Ты можешь изменить свою жизнь, Хавьер. Точно можешь. Ты такой талантливый, такой способный человек. Что тебе мешает?
– Да ну. – Хавьер покачал головой и снова надел очки. Его лицо вновь приобретало привычные очертания. – Теперь это просто романтические мечты. Все кончено. Я сделал выбор давным-давно. И оказался, где оказался.
– Но ведь получилось не так уж и плохо? – спросила Лидия, покрепче сжав его руку. Так она могла бы говорить с Лукой, пытаясь настроить сына на более оптимистичный лад.
Хавьер медленно моргнул и слегка склонил голову набок. Этот жест было трудно истолковать.
– Сойдет и так, – ответил он наконец.
Тогда Лидия распрямилась и, глотнув из чашки почти остывший кофе, заметила:
– В результате теперь у тебя есть Марта.
– Да, Марта. – Глаза Хавьера заискрились. – И ты.
В следующий раз он пришел к ней с коробкой печенья кончас и уселся на свое обычное место. Лидия ходила между полками, помогая покупателям выбирать книги. Хавьер тем временем открыл свою коробку и выложил на салфетки два печенья в форме ракушек. Когда покупатели подходили на кассу, чтобы расплатиться, он здоровался с ними так, словно и сам работал в магазине. А потом предлагал им угоститься. Когда они с Лидией наконец остались вдвоем, Хавьер выудил из внутреннего кармана пиджака небольшой блокнот и положил его на прилавок.
– Что это такое? – спросила Лидия.
Тревожно сглотнув, ее друг ответил:
– Мои стихи.
Глаза Лидии широко распахнулись от восторга.
– Я никому раньше их не показывал. Только Марте. Она изучает в школе поэзию. А еще французский и математику. Она, конечно, намного умнее своего старого папаши.
– Ах, Хавьер.
Мужчина беспокойно теребил краешек блокнота.
– Я всю жизнь пишу стихи. С самого детства. Я подумал, может, ты захочешь их послушать.
Лидия придвинула табурет поближе и опустила подбородок на переплетенные руки. Между ней и Хавьером на промасленной салфетке лежало печенье. Он открыл блокнот и принялся листать потрепанные страницы. Хавьер переворачивал их медленно и осторожно, пока наконец не добрался до нужного места. Затем он прокашлялся и стал читать.
До чего же скверными оказались его стихи! Мрачные и в то же время совершенно пустые, такие ужасные, что Лидия еще сильнее полюбила своего друга – за то, что он доверился ей и предстал перед ней таким беззащитным. Закончив, Хавьер выжидательно посмотрел на Лидию. Его лицо исказила тревога. Но она искренне сказала с сияющим, теплым взглядом:
– Прекрасно. Очень красиво.
Их дружба крепла и развивалась на удивление стремительно. Вскоре заигрывания почти полностью сошли на нет, а вместо них возникло чувство близости, которое Лидия прежде испытывала только в кругу семьи. Связь с Хавьером была чисто платонической, но привносила в ее жизнь новые краски.
Благодаря ему Лидия поняла, что в возрасте степенного материнства жизнь по-прежнему может быть увлекательной, что всегда есть шанс встретиться с чем-то, с кем-то новым. В день ее рождения – хотя, как Лидии помнилось, она не сообщала ему эту дату – Хавьер вручил ей серебристый сверток размером с книгу. На ленточке было написано: «Jacques Genin».
– Это тебе от главного шоколатье Парижа, – объяснил он.
Поколебавшись, хотя и не очень убедительно, Лидия приняла подарок (шоколад она обожала). По чистой случайности она съела эти крошечные шедевры все до последнего прежде, чем за ней явились Себастьян и Лука, чтобы отвести ее на праздничный ужин.
Из-за участившихся стычек между картелями семья Лидии – как в общем-то и большинство семей Акапулько – почти перестала ходить по ресторанам. Установленный порядок нарушила молодая группировка «Лос-Хардинерос». Поначалу это название не вызывало среди населения должного страха, впрочем, эта проблема быстро была решена. Очень скоро жители города узнали, что эти «Садовники» редко используют огнестрельное оружие, давая волю своей фантазии. Им импонировали более уютные орудия: лопаты, топоры, серпы, крюки и мачете. Простейшие инструменты ручного труда. С их помощью «Лос-Хардинерос» могли перевернуть землю; с их помощью они выкорчевывали и погребали своих соперников. Кое-кому из свергнутых правителей удавалось выжить; некоторые присоединялись к рядам захватчиков, но большинство бежали прочь. В результате кровопролитие почти прекратилось, и победитель набросил на плечи города покров тревожной тишины. На протяжении четырех месяцев на улицах Акапулько было относительно спокойно, и жители стали осторожно выходить на улицы, в рестораны и магазины. Они горели желанием восстановить разрушенную экономику. Они мечтали выпивать в барах. И поэтому Лидия с семьей отправилась в ресторан, выбранный скорее из-за соображений безопасности, а не качества обслуживания, в самом приличном районе, где деньги туристов накладывали на бандитов определенные ограничения. Там, в окружении сияющих лиц своих родных, она задула свечи на торте в свой тридцать второй день рождения.
Чуть позже тем же вечером, когда Лука отправился спать, а Себастьян открыл бутылку вина, они снова завели разговор о текущем положении дел в Акапулько. Лидия стояла за кухонной стойкой, отставив чуть в сторону винный бокал.
– Здорово, что мы сегодня выбрались, – сказала она.
– Словно снова все в порядке, правда? – Себастьян сидел на диване, закинув скрещенные ноги на журнальный столик.
– На улице было много людей.
В тот вечер они впервые за год побывали в ресторане вместе с Лукой.
– Теперь осталось только вернуть туристов, – сказал Себастьян.
Лидия тяжело вздохнула. Для Акапулько туристы всегда были главным источником жизненной силы, но почти всех их отпугнули бандитские разборки. Она не знала, как долго продержится ее магазин, если в скором времени они не вернутся. Хотелось верить, что недавнее затишье предвещает смену курса.
– Как думаешь, все действительно налаживается?
Себастьяну было известно о картелях буквально все – что одновременно и восхищало, и расстраивало Лидию. Ее муж знал множество подробностей. Большинство людей были как Лидия: они не хотели знать. Они пытались отгородиться от жуткой реальности наркомира, потому что не смогли бы жить с этим знанием. Напротив, Себастьян жадно поглощал информацию. Он часто говорил: свободная пресса – последняя линия обороны, единственное, что стоит между народом Мексики и полным уничтожением. Таково было его призвание, и по молодости Лидия восторгалась его идеализмом. Она была уверена, что любой ребенок Себастьяна выйдет из ее утробы с достоинством и полным набором непогрешимых моральных принципов. Этим детям даже не придется объяснять разницу между добром и злом. Но теперь картели каждый месяц убивали какого-нибудь журналиста, и принципиальность мужа ужасала Лидию. Такое поведение казалось лицемерным, эгоистичным. Лидии больше хотелось видеть его живым, чем верным своим убеждениям. Она мечтала, чтобы Себастьян сменил работу на что-то более спокойное, безобидное. Конечно, она пыталась его поддерживать, но порой начинала злиться от того, что муж подвергает себя такой опасности. Когда в Лидии вспыхивала эта злость, они с мужем с трудом обходили ее, словно огромный шкаф в тесной комнате.
– Ну, кое-что уже наладилось, – задумчиво ответил Себастьян, поднеся к губам бокал вина.
– Да, стало поспокойнее. Но действительно ли стало лучше?
– Наверное, зависит от того, как посмотреть. – Он поднял на нее глаза. – Если хочется ходить по ресторанам, то да, стало лучше.
Лидия нахмурилась. Да, ей действительно хотелось ходить по ресторанам. Неужели она была такой легкомысленной?
– Новый хефе не дурак, – продолжал Себастьян. – Он понимает, что главное – стабильность. Он хочет мира. Кто знает, может, под «Лос-Хардинерос» все будет лучше, чем раньше.
– В каком смысле лучше? Думаешь, он наладит экономику? Вернет туристов?
– Не знаю, может быть. – Себастьян пожал плечами. – Если он сумеет положить конец насилию. По крайней мере, сейчас оно распространяется только на других наркодилеров. Никто не стреляет по невинным людям ради забавы.
– А как насчет того парня на пляже? На прошлой неделе?
– Случайность. Просто попал под руку.
Лидия поежилась и жадно глотнула вина. Ее муж вовсе не был таким уж циником. Она терпеть не могла, когда он так разговаривал. Заметив, как ее передернуло, Себастьян поднялся с дивана, протянул руку и крепко сжал ее ладонь.
– Знаю-знаю, это ужасно. Но тот парень на пляже – просто несчастный случай. Они охотились не за ним. – Он легонько потянул ее за руку. – Давай посидим?
Лидия обошла кухонную стойку и села рядом с ним на диван.
– Я знаю, что тебе не нравится такая точка зрения, но в конечном счете эти ребята – обыкновенные бизнесмены, и новый хефе – поумнее многих. – Себастьян обвил жену рукой. – Я бы не назвал его типичным наркодельцом. В другой жизни из него бы получился Билл Гейтс. Или еще кто. Какой-нибудь предприниматель.
– Отлично. – Лидия провела рукой по груди мужа и положила голову ему на плечо. – Думаешь, ему стоит пойти в мэры?
– Нет, такому самое место в Торговой палате, – ответил Себастьян со смехом.
Но Лидия не могла последовать его примеру. На мгновение в комнате воцарилась тишина. А потом Себастьян сказал:
– Ла-Лечуса.
– Что?
– Так его называют. Сова.
Тут женщина не выдержала и расхохоталась.
– Ты что, серьезно?
Она подняла голову и заглянула мужу в глаза, пытаясь определить, не шутит ли он. Иногда он рассказывал ей всякие глупости, просто чтобы посмотреть, как далеко простирается ее доверчивость. Но сейчас он смотрел на нее невинным взглядом.
– Сова? Какое ужасное имя! – воскликнула Лидия. – Совы совсем не страшные.
– Да ты что? Жутко страшные.
– Ну нет.
– Уу-ху!
– Боже мой, прекрати.
Себастьян пробежал пальцами по ее волосам, и Лидия вновь прильнула к его груди. В его дыхании сквозил сладкий аромат красного вина.
– Я люблю тебя, Себастьян.
– Уу-ху!
Они рассмеялись. Начали целоваться. Вино осталось стоять на столике.
И только поздно ночью, когда муж уснул, подложив под голову локоть; когда его посапывание окутало комнату уютной пеленой; когда Лидия сидела, пытаясь читать в круге света, заливавшем только ее сторону кровати, – она ощутила в груди странный укол тревоги. В памяти всплыли слова Себастьяна: «В другой жизни из него бы получился Билл Гейтс». Захлопнув книгу, Лидия отложила ее на тумбочку.
В другой жизни. Слова отдавались у нее в голове неприятным эхом. Она откинула одеяло и свесила ноги с кровати. Себастьян вздрогнул, но не проснулся. В своей мешковатой футболке, которая едва прикрывала ей зад, Лидия направилась в коридор и ступила на холодную, залитую лунным светом плитку. На цыпочках она прокралась на кухню, к столу, за которым они часто ужинали втроем. Рядом стоял полурасстегнутый рюкзак мужа. Лидия вытащила оттуда ноутбук и зажгла свет над плитой. На дне рюкзака виднелись блокноты и несколько папок с фотографиями и документами.