– От моей ноги отпало! От имени своего приёмного сына, присутствующего здесь, объявляю, что такова есть наша царская почесть, которой тебя и жалуем!
Мухаммед-Буляк кивнул головой в знак своего согласия со словами своего приёмного отца. Захарий смиренно опустился на пол, благоговейно взяв башмак, и с трепетом поцеловал его. Как величайшее в мире сокровище спрятал его у себя на груди. Не поднимаясь с колен, на четвереньках, опустив голову, под смех присутствующих мурз и ханов, подполз к Мамаю и с таким же благоговением поцеловал полу его кафтана.
– Да живёт наш великий царь долгие лета! Да даст господь Бог наш им долгие лета царствования и лёгкой победы над их врагами!
Сказав это, Захарий смиренно, также на четвереньках, как побитый пёс, вернулся назад. Сев на прежнее место, с благоговением положил руки на свою грудь, в то место, где лежал подарок Мамая.
Поведение русского посла понравилось беклярбеку. Упрекнуть юношу было не в чем. Ведь слова его, формально, относились к Мухаммед-Буляку, но Захарий смотрел в это время на Мамая, обращая свои слова именно ему, беклярбеку Орды. Титул «царь» грело душу. Но на жалкую лесть прожжённого царедворца не купишь.
Мамай призадумался, погладил свою жиденькую бородку. Юноша, сидящий перед ним молод. А значит, глуп и горяч. Но с каким благоговением он принял стоптанный, вонючий башмак, с презрением брошенный ему, подобно кости, что бросают собаке! Если бы Дмитрий презирал бы Мамая, такой реакции бы не было. Нет, возможно, посол бы поступил бы точно также, но его неискренность, игра, была бы видна. А этот юноша так искренне восхищается! Так играть невозможно! Мамай сам много раз был на его месте, уж он-то знает правила игры, его не обманешь!
Если глупый юнец восхищается подобным подарком Мамая, значит, Москва его боится. И сам Дмитрий, и его окружение. А раз боится, значит уважает. И благоговеет. А значит, ей можно будет с лёгкостью навязать свою волю.
Мамай дал сигнал своим воинам, чтобы приняли дары Великого князя.
– Золото и серебро Иджим-Тюряя отнесите ко мне. Остальное возьмите себе, купите уздечки для своих коней.
Приближенные, как стервятники, мигом бросились на дары Великого князя. Глядя на их копошение и мелкие потасовки, Мамай откровенно потешался.
– Спрашивать о здоровье твоего господина не буду даже из вежливости, мне на него плевать! Слишком много возомнил о себе Иджим-Тюряй! Он что, думает, раз одна из его сестёр находится в моём гареме, то ему, на правах тестя, всё можно? Так могу напомнить, что и у Тохтамыша в гареме сидит другая его сестра. И что же, нам с Тохтамышем теперь надо любить друг друга?
Мамай рассмеялся своей шутке. Приближенные ханы поддержали смех. Мухаммед-Буляк позволил себе лишь широко улыбнуться, смеяться открыто над словами своего приёмного отца он боялся, даже зная, что это шутка. Ох, не любил он шутки своего благодетеля, слишком хорошо знал, как окончили своё правление его предыдущие ханы-ставленники. Мамай резко оборвал свой смех.
– Твой господин преступник! Он нарушил законы Берке выслав четыре года назад из Нижнего Новгорода в Казань главу сборщиков дани и главного таможенника! За это, по закону, его тестя Дмитрия Суздальского и Нижегородского надо казнить, а его самого лишить имущества и продать в рабство! Он что, думает, раз власти нет, то нет и ответственности?.. Нет-нет… за преступления надо отвечать! А за государственные преступления – тем более!
Мамай обвёл взглядом всех присутствующих. Уже никто не смеялся. Даже не улыбался. Лишь Джинтель-бей сидел, но не улыбка была на его устах – оскал! Как у собаки. Захарий же сидел молча, устремив свой взор в ноги Мамаю.
– Если твой господин считает, что Тохтамыш забудет это, то он ошибается! Тохтамыш сам юрист, причём, замечу, один из лучших юристов Орды, если не самый лучший! И, заметь, это говорю я, его заклятый враг! Так ты думаешь, что Тохтамыш его простит? Или сделает вид, что не заметил ТАКОГО преступления? А может, твой господин считает, что раз власть в Орде менялась, и менялась постоянно, то его оправдают? Мол, тогда ханом был Урус-хан, и Иджим-Тюряй, мол, действовал против него?
Мамай опять рассмеялся. Очень нехорошо рассеялся. С угрозой. И потому никто не поддержал его смех. И от этого присутствующим стало ещё страшней.
– Нет! Преступление против государства – это всегда преступление против государства! И совсем неважно, кто стоит во главе! И потому преступник должен быть наказан по всей строгости закона! И он будет наказан! Земли и должности Московии я раздам своим слугам. А самого Иджим-Тюряя назначу пастухом своего верблюжьего стада.
Оскалившись, Мамай с презрением и ненавистью смотрел на посла. Но это была маска. Мамай пристально следил за юношей. Ну, что скажешь? Что сделаешь? Великого князя в пастухи! Да не в простые! Верблюжий пастух! Ха-ха!!!
Захарий отрицательно покачал головой.
– Извини меня, о великий беклярбек! Но нехорошие речи говоришь ты по отношению к нашему Великому князю. Негоже так. Что было, то было. Главный таможенник совместно с начальником сборщиков дани был действительно выслан в Казань. И это действительно преступление против Орды Урус-хана. Вот пусть Урус-хан и судит, и наказывает. У него два года на это было. Осудил он? Наказал? Нет. А его сын? Тоже нет. Вот потому, хочу напомнить тебе, о великий беклярбек, что как Бог захочет, так и будет, всё в его воле. Но не в твоей. И потому будет так, как захочет Бог, но не как захочешь ты.
Стоявшие в окружении Мамая воины сжали кулаки. Были и те, кто взял палки и нагайки. Все ждали только одного – приказа беклярбека. Захарий смиренно сидел, ожидая своей участи. Вот сейчас Мамай сделает знак, и всё, кинутся на него татары. Пощады не будет. Сказать «нет, ты не прав» Мамаю! Это дерзость! Такое не прощается!
Мамай, сощурив глаза, смотрел на юношу, ликовал в душе. Итак, он проговорился! Да, верной собаке нельзя было стерпеть оскорбление своего господина. И собака гавкнула. Но как? Юноша сказал свои слова не зло, без ненависти. Он просто сказал, нет, допустил, что великий беклярбек может быть не правым. Ну и указал на недостойное отношение к сану!
Итак, значит этот юноша, во-первых, боготворит Мамая. Во-вторых, несмотря на это, предан своему господину. Как собака. Но собака будет служить тому, кто лучше кормит.
Мамай улыбнулся. Верные псы ему нужны. Их никогда не бывает много. Чем больше стая, тем она сильнее!
– Мне понравился твой ответ, юноша. Извинения принимаются. Ты прав, на всё Божья воля! Мне нужны такие люди. Умные и преданные. Иди ко мне в услужение. Если не ошибаюсь, то ты даже не боярин. Хочешь быть воеводой? А?
Захарий, продолжая держать руки на груди, скромно опустил голову, неловко улыбнувшись. Было видно, что он чуть было не задохнулся от такой неожиданной радости. Ещё бы! Быть воеводой – большая честь!
– Я назначу тебя воеводой на Руси, если будешь со мной.
Захарий заискивающе, едва сдерживая себя, улыбнулся. Было видно, предложение Мамая ему понравилось. А кому бы не понравилось бы? Но тень грусти легла на чело русского посла.
– Не дело, это, о великий беклярбек, чтобы служивый человек перешёл на службу к другому господину, не сложив с себя крёстного целования. Чтобы тот, кому дали землю для кормления по месту службы не сдал своего поместья перед тем, как перейти на службу к другому господину. Да и посольство я не завершил. Дело ли это, прийти послом и бросить посольство? Нет, царь, мне вернуться с твоим ответом надо, посольство сдать. Потому, господин, дай мне документы на свои земли, которые ты дашь мне за службу тебе, а я, сдав свои земли своему господину, к тебе вернусь, и буду служить тебе верно, как верно служил своему прежнему господину.
И опять ответ Захария понравился Мамаю. Да, предавать этот не будет. Он не стал предавать своего господина сейчас, а значит, не предаст Мамая, перейдя на его сторону. Все формальности должны быть соблюдены! Это хорошо. Удара в спину не будет. А вольному – воля! Такие люди нужны Мамаю.
– Мне понравился твой ответ, юноша! Я позволяю тебе вернуться к Дмитрию. Сдашь свои земли, и переходи ко мне на службу. Но поедешь ты не один, а вместе с моим послом, который отвезёт твоему господину наш ответ.
Мамай хлопнул в ладоши.
– Эй, писарь, Урай, ты где?
Неизвестно откуда появился маленький сгорбленный человечек.
– Я здесь, о повелитель, готов слушать и служить!
Как по волшебству появилась доска, на которую тут же положили лист пергамента и чернильницу.
– Пиши! От царя Большой Орды, властелина многих орд и их государя, хана Мухаммед-Буляка и беклярбека Мамая. Наша десница простёрлась над многими государствами и повелевает ими. Пишем мы Дмитрию, сыну Ивана, князю Владимирскому и Московскому. Ты знаешь, что обладаешь нашими улусами, ибо тыл утверждён нами для управления оных для поддержания спокойствия и порядка, преклонения и подчинения, с коих обязан ты собирать для нас положенную дань. Ты дань собираешь, и всю себе оставляешь. А царству нашему не идёшь на поклон. Так будет же тебе известно, что мы недовольны тобою и действиями твоими. И потому наша десница хочет тебя покарать! Но ты ещё молод, а потому, слушаешь глупцов, чьи пустые и льстивые речи внесли смуту в твой разум.
Мамай медленно, не спеша, взял в руки ягоду винограда. Обтёр её, положил в рот, и медленно прожевал, выплюнув косточки. Его гордый и грозный вид смягчился. О да, Захарий, безусловно, перескажет весь разговор Дмитрию, ничего не забудет. И о Тохтамыше тоже. И о дальнейшей судьбе Дмитрия при Тохтамыше. Он улыбнулся и дал знак писарю продолжать писать послание.
– Но мы великодушны. И в своём великодушии мы прощаем тебя и все твои прежние прегрешения, обиды и неправды против нас! Будь мудрым и приди к нам на поклон. Тогда мы смилуемся над тобой, простим тебя и пошлём тебя снова на твоё место княжить. Но если ты этого не сделаешь, то скоро все земли твои мы предадим огню и заберём себе, а тебя самого жестоко покараем!
Закончив писать, и проверив написанное, Мамай приложил свою печать к документу. Мухамед-Буляк также приложил свою печать. То же сделали и другие доверенные лица – свидетели. На этом приём был окончен.
Мамай решил отпустить Захария к московскому князю со своим послом, дав тому своё послание Дмитрию. В качестве сопровождающий беклярбек назначил четырёх своих приближенных князей – Козым-бая, своего постельничего, Урая писаря, Ачища конюшего и Индюка-ключника, вместе с их личными слугами и выделил пятьдесят человек охраны. Отправиться все должны были на следующий день.
Однако этому не суждено было сбыться. В тот же день неожиданно от рязанского князя Олега прискакал гонец – боярин Епифан Кореев с плохой вестью – не может сейчас князь Олег Рязанский собрать войска, и великий князь Литовский Ягайло задерживается. А потому, намеченную встречу на первое сентября необходимо отсрочить. Впрочем, Олег и Ягайло не мешают и не запрещают своим охотчим людям добровольно приходить в стан к Мамаю, и наниматься к татарам в частном порядке. Так уже тысяча рязанских воинов примкнула к казанскому тумену.
Как разозлила эта весть Мамая! Ни жив, ни мёртв, Епифан, вжавшись в землю, ждал своей участи. Ведь чёрных вестников татары могут и убить. И лишь былые заслуги боярина перед Мамаем спасли ему жизнь.
Но после донесения рязанского посла, Мамай решил попридержать Захария у себя на несколько дней, заодно понаблюдать за ним. А когда всё-таки отпустил, то решил своих ближайших князей с ним не посылать, слишком рискованно.
И хотя сам Захарий, по понятной причине на данном приёме отсутствовал, все детали переговоров стали ему известны в тот же день. За совместным распитием из пиал кумыса и вина, мёда и пива, у многих ханов, присутствующих в тот момент в шатре Мамая, развязывался язык. А уж когда к напитку прилагалась золотая монета, так ханы начинали болтать без умолку! И Захарий их, не перебивая, слушал. И лишь время от времени задавал уточняющие вопросы.
А уж если хан был обижен беклярбеком или кем-то из его любимчиков… О, это был ценный источник знаний! Много, ой много узнал Захарий о Мамае!
Лишь одно огорчало. Как не старался, не мог узнать русский посол ни о численности татарского войска, ни о том, где же брат Мамая Камиль. Едва услышав этот вопрос, ханы вмиг ссылались на свою неосведомлённость и отвечали лишь общими фразами, мол, войско большое, растянуто, сосчитать нельзя. Вот сколько у них войска, они, пожалую, знают. Ну так, в общих чертах… а вот у беклярбека… Нет, не знают…
Да, по всей видимости, Мамай строго настрого запретил своим подчинённым разглашать данную информацию московскому послу. Под страхом смерти запретил!
Итак, Рязань стала посылать войска Мамаю. Неофициально. Пока. И уже тысяча их примкнула. Но это уже сейчас. А что потом будет? Захарий в туже ночь скрытно послал гонца в Москву.
За Захарием следили. Он знал это. Спиной чувствовал взгляд. В любую минуту ожидая удар ножа в спину. Такое бывало с русскими послами, и не раз!
Но юноша ни видом, не взглядом не показывал своего состояния, все дни играя роль скучающего посла, который не знает, чем ему заняться, и потому лишь ходит в гости к ханам, знакомства заводит, дружбу, да кумыс с заморскими винами за свой счёт с ними распивает, да праздные разговоры ведёт.
Но перед самым отъездом его ожидал приятный сюрприз. Рязанский посол, Епифан, поймав в укромном месте Захария, шепнул ему:
– Дмитрий уже собрал рать под Коломной, не сегодня, так завтра уже сам туда явится. Учти это.
Захарий удивлённо посмотрел на рязанского боярина.
– Спасибо…
– Не за что. Это не моя воля. Князь Олег велел тебе это передать.
– Всё равно, спасибо. Ведь ты мог бы и ослушаться своего князя.
Епифан криво усмехнулся.
– Да, мог бы.
Захарий пристально посмотрел на рязанского боярина.
– Ты не знаешь, где Камиль? Почему его нет здесь?
Епифан посмотрел на посла московского князя. Призадумался. Или сделал вид. Внезапно золотая монета блеснула в руках у Захария. Епифан улыбнулся. Монета исчезла, что-то звякнуло, и кулак Захария протянулся к открытой ладони рязанского посла. Посыпались монеты. Епифан не спеша пересчитал их, молча спрятал.
– В июне Мамай соединился с ордой Софона Полтавского, двинулся на Сарай. По пути в городе Алмыше, на реке Алмыш, он оставил часть своего войска во главе со своим братом Камилем, и казанский тумен Сабана Кашани. Едва Мамай перешёл Дон, как на Камиля напал Бахта-Мохаммед. После первой же стычки, войска Камиля отступили в Елецкое княжество. В начале июля орда Мамая встретилось в Сарычина с ордой Тохтамыша. Там была очень ожесточённая битва, много людей полегло с обеих сторон, и лишь на третий день битвы, когда на сторону Тохтамыша перешёл эмир Астрахани, Мамай отступил.
– То есть он был разбит?
Епифан улыбнулся.
– Я сказал отступил, а не был бит. Да, он оставил поле боя. Формально, Тохтамыш победил. Потеряв при этом треть армии Нарыковых и Газана.
– Ого!
– Вот именно, ого! Нарыковы спрятались в крепости Барсыл. Чтобы запутать Тохтамыша, Мамай разделил свою армию на две части – одну, под предводительством бека Багуна, численностью в двенадцать тысяч, он направил вдоль левого берега Дона к Хазару, а вторую часть возглавил сам, двинулся к Донецку. Но там уже стоял с войском Бахта-Мухаммед, который города не сдал, и бился так отчаянно, что Мамай решил отойти. И вот он здесь.