Яна Сова
Вальпургиево проклятие
И вот угас жемчужный свет луны,
И не было извилистых тропинок,
Ни дерна, ни деревьев, ни цветов,
И умер запах роз душистых
В объятиях любовных ветерка…
Эдгар Аллан По, «К Елене»
1
С ранних лет дедушка говорил мне: «Элизабет, даже настолько незначительная мелочь, как взмах крыла бабочки, может стать причиной тайфуна на другом конце света. Будь внимательнее».
Фрэнк декламировал это всякий раз, когда по своей невнимательности я совершала непростительные промахи и, соответственно, не могла и близко подойти к желаемому результату.
И так день за днем стремительно проходило детство, со временем даровавшее мне заветную мечту: видеть то, чего не замечают другие. Отсеивать необычное от обыденного, а также обличать посредственность в тех «выдающихся» явлениях, которые люди привыкли причислять к чудесам. Возможно, многие найдут подобное занятие ребяческой глупостью, но, благодаря этому маленькому увлечению пристально следить за окружающим миром, моя жизнь – в отличие от рутинного существования большинства сверстников – превращалась в нескончаемую увлекательную игру. Так мне удалось развить одну важную способность, которая и останется со мной до скончания века, – наблюдательность.
Предпраздничный переполох – это и есть та сказочная пора, когда люди с воодушевленными глазами меняют маленькое обжитое пространство на живописный идеал с картинки и общими усилиями преображают обыденность до такой неузнаваемости, что кажется, будто ты и вовсе очутился в каком-то параллельном, фантастическом мире. Мне нравится наблюдать за людьми: как целыми семьями они едут в супермаркет на другой конец города и с нетерпением закупаются праздничным инвентарем в надежде, что в этом году их дом точно станет самым экстраординарным в округе, а атмосфера за его стенами пропитается торжественным уютом и ненадолго станет их личной, непохожей на другие, сказкой.
Вообще-то, все эти помпезные приготовления очень напоминают спортивные соревнования, только горожане борются не за золотую медаль и громкую славу, а за пестрые товары в магазинах и весьма необычное звание самого изобретательного жителя округи. Конечно, наблюдать за таким поединком, стоя в очереди супермаркета в канун праздника, – отдельный вид удовольствия!
С радостными улыбками они украшают жилища диковинной атрибутикой и мастерят непоседливым детишкам слегка неумелые, но очень даже симпатичные и живые костюмы. Я говорю «живые», потому что в эти костюмы, как ни в какие другие, люди вдыхают дух праздника и сами на какое-то время превращаются в действующих лиц, сошедших со страниц волшебной сказки. Организуя необычное торжество, даже самые серьезные и аскетичные взрослые – сами того не ведая – могут запросто отдаться во власть возвратившегося к ним духа детства и азартно спустить все сбережения, лишь бы подарить себе давно ушедшее чувство сказочной эйфории.
Хоть с беззаботной поры моего детства утекло много воды, лично я нахожу нечто потрясающее в том, что, как и прежде, праздник продолжает сохранять свои чудодейственные свойства, а главное – дарить особое предчувствие, что фантазия вот-вот воплотится в реальность.
Всю жизнь я смотрела на этот праздник с ошеломляющим наивным восторгом: мне казалось, что в недрах всех этих незатейливых обрядов и развлечений кроется некая таинственная истина, сакральный корень древнейших традиций и непостижимых постулатов.
Еще совсем маленькой я задавалась вопросом: почему бы людям почаще не украшать свои дома и не облачаться в красивые наряды? Почему бы всем разом не превратить свою жизнь в сказку? Ведь это же так просто!
Лишь с годами, с высоты своих лет, мне удалось проследить одну закономерность: если бы люди норовили преобразить обыденность в каждодневный маскарад – такое понятие, как «особенный» или «праздничный», просто потеряло бы смысл.
Я помню, как умилялась при виде заботливых мастериц-мамочек, которые с любовью создавали своим детям пестрые образы, организовывали веселые гуляния и дарили незабываемое ощущение сказки. И временами жалела, что подобные впечатления мне совершенно чужды. Я никогда не чувствовала материнского тепла и заботы, не дурачилась с друзьями на костюмированной вечеринке, не наблюдала за торжественным сжиганием соломенного чучела, не водила хоровод вокруг ряженого Майского дерева и уж тем более не примеряла новенький костюм к школьному утреннику. А все потому, что родители относились к Вальпургиевым гуляньям с глубочайшим презрением и жгучей неприязнью. Они никогда не разрешали мне выходить из дома в канун праздника.
Мои родители – это бабушка Вера и дедушка Фрэнк, пришедшие ко мне на помощь в тот момент, когда надо мной нависла ужасная опасность остаться сиротой и отправиться в приют к таким же беспризорным и несчастным детям, в одного из которых норовил превратить меня жестокий рок.
Вместо того чтобы бросить меня на произвол судьбы и преспокойно продолжить размеренную тихую жизнь, они примчались по первому зову: проделали долгий путь в другую страну и увезли меня в Германию – в тихий провинциальный городок, в котором проживали последнее десятилетие.
Все дело в том, что мама умерла во время моего рождения, а отец, как оно частенько бывает, смылся еще задолго до того. Стоило мне появиться на свет, как жизнь самого дорогого мне человека трагически оборвалась. С первых секунд моего прихода в этот странный и жестокий мир я была лишена родительской ласки и заботы. Совру, если скажу, что с годами это перестало меня беспокоить, – всё было куда сложнее. Многие люди почему-то уверены, что нельзя скучать по тем, с кем ты никогда не был знаком и кого ни разу в жизни не видел. Конечно, это высказывание в какой-то степени имеет смысл и напрямую относится ко мне и моей маме, но… даже несмотря на то, что я ее не знала, а видела разве что только на старых фотографиях, я безумно скучала! И порой ловила себя на мысли, что пожертвовала бы очень многим, лишь бы оказаться рядом.
Когда на меня накатывали наиболее тяжелые приступы тоски, дедушка всегда говорил: «Элизабет, твоя мама так сильно любила и ждала твоего появления, что предпочла твою жизнь своей. Я уверен, она мечтала только о том, чтобы ее Лиззи была счастлива».
* * *
Во все времена Фрэнк и Вера относились ко мне – их единственной внучке – с добротой, пониманием и любовью. Я считала, что они – главные в моей жизни люди, а умиротворяющая атмосфера их дома только подтверждала эти убеждения. Не было на свете места роднее, теплее и уютнее, чем дом любимых бабушки и дедушки.
Дедушка никогда не пытался ни в чем меня обделить и всегда щедро давал деньги на карманные расходы и желанные покупки. Кроме того, Фрэнк был отличным мотивационным психологом, и каждый раз, когда ему приходилось потакать очередной детской прихоти, он произносил единственную важную фразу, в которой чувствовалась его искренняя любовь и вера в правильность своих решений: «Лиззи, я не хочу, чтобы ты в чем-либо нуждалась. Мы с бабушкой стараемся дать тебе все, потому что ты – хорошая девочка, заслуживаешь этого, как никто другой».
После этих слов на душе становилось очень уютно и тепло, а нежное детское сердце переполнялось благодарностью за то, что мне досталась такая потрясающая семья.
И я почти не печалилась из-за того, что меня не воспитывали настоящие родители. Лишь изредка, как уже упоминала, накатывала тоска по маме, но даже в такие моменты печаль не длилась долго. Дедушка всегда находил нужные слова, чтобы утешить и ободрить свою загрустившую внучку.
В нашем доме имелось два этажа и пять светлых комнат, а также излюбленный мною чердак со слуховыми окнами. С ноября по май я жила в восточной части дома, где и располагалась моя уютная детская спальня с нежно-розовыми стенами, широкой мягкой кроватью, огромными книжными стеллажами, которые были заставлены красочными изданиями сказок, комиксов и любимых приключенческих романов, с кучей игрушек и большим широкоэкранным телевизором. А в начале лета, когда в наш городок приходило долгожданное тепло, ночи выдавались невероятно теплыми, а небо было усеяно яркими звездами, я с удовольствием перебиралась на чердак, где и сосредотачивался весь мой мир. Я рисовала красочные фантасмагоричные картины зачарованных миров, сочиняла небывалые рассказы об отважных воинах, чудесных принцессах и злых волшебниках, играла в игрушки, а еще много-много мечтала.
Мечтала о том, что когда-нибудь я смогу придумать самый красивый костюм ведьмочки и прийти в нем на праздник.
Но в каких бы светлых и ярких оттенках вы ни рисовали образ маленькой любознательной девочки, я была отнюдь не простым ребенком. Именно поэтому мы изредка конфликтовали с бабушкой.
Она не одобряла пристрастие единственной внучки к чердачным ночевкам, походам в лес и играм с соседскими мальчишками в рыцарские сражения. Свою неприязнь бабушка всегда аргументировала так: «Лиззи, эти занятия не для девочки», и, к сожалению, переубедить ее казалось делом заранее проигрышным. Ну а дальше нетрудно и догадаться, что на многие вещи для меня автоматически накладывалось табу. Но знаете что? Мне это даже нравилось. Ее запреты только подогревали мой интерес.
За лихие яркие моменты из детства я могу благодарить любимого дедушку, который втайне от строгой бабушки позволял мне некоторые шалости. Например, из подручных материалов Фрэнк помогал смастерить рыцарский меч или щит, а в другие дни давал советы, по какому маршруту нам с ребятами лучше отправиться на прогулку в чащобу. В моих глазах дедушка был настоящим супергероем, поскольку никогда не препятствовал моим желаниям и не запрещал вещи, от которых я приходила в щенячий восторг.
Мы с Фрэнком были классной командой. Лучшими друзьями, которых объединяют блестящие идеи, общие тайны и кров.
К слову, специально для меня дедушка соорудил на чердаке двуспальную кровать с металлическим каркасом, где я лежала под мягким одеялом, наблюдая за свечением мерцающих созвездий сквозь толщу слухового окна. Мое детство – мое счастливое и беззаботное детство, проведенное в стенах этого дома, – запечатлелось в памяти летним благоухающим букетом пряностей и цветущей подле нашего дома яблоней.
Именно такой аромат обволакивал меня каждую летнюю ночь, и я никогда не просыпалась от кошмаров.
* * *
Дедушка Фрэнк никогда не разговаривал со мной на излюбленную тему Вальпургиевой ночи, отмахиваясь, что все это не более чем суеверные сказки. «Не забивай себе голову ерундой», – недовольно бурчал он, когда я приставала к нему с расспросами.
Несмотря на чрезмерную строгость бабушки, дед по-прежнему оставался главой семейства: его слово было законом для всех домочадцев. Никто не смел ослушаться указаний Фрэнка Шульца, и я не могла изменить ситуацию до того апреля.
Когда до рокового праздника оставалось всего ничего, я решилась в очередной раз попытать судьбу и постаралась выудить из деда какую-нибудь «страшилку». Я чувствовала: он что-то знает и просто-напросто испытывает мое терпение.
Думаю, что каждому родителю знакома детская любознательность, в особенности когда ребенок никак не хочет оставлять вас в покое, зная, что припасена интересная история, которую по какой-то причине от него утаивают.
Когда мы говорим ребенку «нет», то только подстегиваем интерес своего чада и настойчивость в докапывании до истины. Добровольно испытываем и проверяем границы своего терпения.
Вот и у меня в жизни наконец наступил этот миг. Фрэнк раскололся, хватаясь обеими руками за седую голову и причитая: «Господь всемогущий! Вера, ты только погляди на нее – этот ребенок мертвого достанет! Ну, ладно-ладно, иди сюда, кое-что я тебе расскажу. Только, ради всего святого, сядь на место и успокойся».
Дедушка Фрэнк поведал мне историю, после которой все встало на свои места.
2
С горящими глазами и широкой улыбкой во весь рот я запрыгнула в старое кресло и, устроившись в более-менее удобной позе, с нетерпением ждала первые слова дедушкиного рассказа.
– Элизабет, прежде чем я смогу начать рассказ, ты должна мне кое-что пообещать, – насупившись, проговорил дед, неотрывно глядя на меня пронзительными янтарными глазами. – Потому что это очень, я подчеркиваю, очень важно.
Меня пронзило искреннее недоумение от его слов, ведь обычно таким тоном взрослые разговаривают с несмышлеными малышами, пытаясь установить свои правила. Я себя к таковым не причисляла, поэтому едва не затаила на дедушку обиду из-за того, что ему вообще взбрело в голову заговорить со мной такими дурацкими фразочками.
Ситуация показалась мне нелепой, поэтому, не говоря ни слова, я просто буравила взглядом Фрэнка, стараясь всем видом показать, что его слова меня очень задели. Не дождавшись ответа и проигнорировав обиженный взор, Фрэнк продолжил как ни в чем не бывало:
– Элизабет, я всего лишь хочу, чтобы впредь мы к этой теме не возвращались. И прежде чем я заговорю, должен взять с тебя честное обещание больше никогда не допекать меня расспросами о Вальпургиевой ночи. – На долю секунды его тон переменился, а пронзительный янтарный взгляд произвел такой поразительный эффект, что я почувствовала необъяснимый леденящий озноб. – Надеюсь, мы договорились, Лиззи?
Пребывая в странном оцепенении, вызванном почти что гипнотическим взглядом дедушки, в ответ я смогла только кротко кивнуть.
– Вот и славно, – отозвался он, медленно отпив глоток воды из стакана на ближайшем журнальном столике. – На самом деле считаю, что эту историю тебе следовало услышать еще давно, просто… нам с бабушкой тяжело об этом вспоминать, поскольку традиции Вальпургиевой ночи имеют прямое отношение к нашей семье. – Неожиданно на его лице я прочитала горькую муку, граничащую с непереносимой, сдерживаемой болью, которая спустя долгие годы наконец-то отыскала выход наружу и вырвалась из долгого заточения. И от понимания, что его чувства вполне реальны, во мне вдруг пробудилась жалость. Ведь все-таки я любила дедушку. – Так что постарайся на нас не обижаться, ладно?
– Хорошо, дедушка, – пискнула я, а сама еще больше подобралась от нетерпения.
Фрэнк некоторое время не спускал с меня задумчивого взгляда и молчал, по всей видимости, что-то прикидывая у себя в голове. Но вскоре он сделал глубокий вдох, прочистил горло и начал рассказ.
– Много лет назад, когда я был юным, амбициозным и чересчур любопытным молодым человеком, кх-м, в точности как ты, крошка, и еще не успел познакомиться с Верой… то есть с твоей бабушкой, я…
На этом моменте Фрэнк внезапно оборвал свою речь, нахмурив кустистые седые брови и направив взгляд куда-то в пустоту. Мне показалось, что он к чему-то внимательно прислушивается. И действительно: стоило мне подумать об этом, как из коридора послышался приглушенный звук скрипящих половиц, а затем – приближающиеся шаги. Когда скребущий звук вдруг затих, мы синхронно обернулись к проходу и увидели, что бабушка наблюдает за нами из дверного проема. С легкой улыбкой на лице она застыла на пороге комнаты, надежно удерживая в руках алюминиевый поднос, где стояли две небольшие чашечки горячего шоколада с корицей, над которыми вился ароматный пар.