Магда на лету поймала папку и широким жестом вручила ее немцу:
– Благодарю вас герр Клоц. Вы немного льстите польским женщинам. По общему мнению, еврейские женщины намного красивее. В этом я могу вас заверить, как истинная полька, – мило улыбаясь, отвечала Магда на прекрасном немецком.
Архитектор, окончательно смутился и, пробасив слова извинения, быстро удалился, прижав документы к груди.
Глава 6
Магда лежала на животе, уткнувшись носом в упругую подушку и вдыхая чуть дурманящий запах лаванды. Ее вдруг развеселило, что Метек, верный аристократическому воспитанию, даже для этой квартиры он приобрел лучшее постельное белье и вдобавок не поскупился на прованский ароматический порошок. Эту небольшую квартиру в рабочем районе Кракова, из тех, что в Польше именуют квавалерками8, Метек приобрел еще лет десять назад для интимных встреч, ибо приводить девчонок в родительский особняк на улице Салваторской означало бы оскорбить шляхетскую честь старого графа Домбровского и довести до сердечного приступа воспитанную в строгих евангелических традициях мать.
Несмотря на малую площадь квартиры, молодой граф обставил ее по истине с аристократическим размахом. Но, к сожалению, нужно признать, потомственный аристократ Берлинг-Домбровский не отличался особо утонченным вкусом, что, по-видимому, и сделало его поклонником простеньких водевилей, которые ставили в театре «Миллениум». Квартиру заполнила купленная Метеком мебель в стиле фальшивого барокко, потолок украшала гипсовая лепнина, а на стенах висели картины, на которых было сложно было что-нибудь разобрать на фоне роскошных золоченых рамок. Но вот набор напитков, сигар и шоколадных конфет был действительно впечатляющим. В этом вопросе на вкус графа действительно можно положиться.
Граф долго что-то говорил, периодически покрывая поцелуями обнаженную спину Магды, в то время как та силилась понять, что же заставило ее принять его предложение работать в его инженерной конторе, а потом принять его предложение приехать сюда…
Метек, пустой, ни на что не способный человек, который и шагу не может ступить без семейных денег и связей… Да по сравнению даже Тадеуш, который без очков натыкается на дверь – образец мужества, хотя и не имеет ни атлетической фигуры, ни красивых синих глаз, ни обволакивающего голоса. О своем дипломе инженера он вспомнил только, когда пришли немцы… Магда не была уверена, видела ли она Метека, занимающегося чем-либо кроме приятного времяпровождения в краковских клубах, ресторанах и спектаклей театра Миллениум. Но почему-же с ним так хорошо, что не хочется уходить…
Она внезапно села на кровати и обвила руки вокруг шеи Метека, так что ее груди прижались к его спине. Это произошло так неожиданно, что граф даже застонал от удовольствия.
– А как твои родители? Извини. Я так и не поинтересовалась.
Граф обхватил колени руками и опустил голову.
– Мама в порядке. Старается держатся подальше от своих обожаемых соплеменников. А отец арестован…
– Арестован?! Ты это серьезно? – искренне удивилась Магда, хотя события последних месяцев приучили ее, что последнее, чему стоило бы удивляться, это аресты, казни и просто бесследные исчезновения абсолютно невинных людей.
– Ты помнишь, как эти ублюдки закрыли Ягеллонский университет? Как «рассадник ненависти к германской нации и тысячелетней германской культуре».
– Помню… Они арестовали всех профессоров… Всех, кто тогда провел занятия, несмотря на запрет.
– Так вот… Мой отец был председателем попечительского совета юридического факультета. Когда это случилось, он надел свой парадный мундир полковника императорской армии, нацепил оставшиеся еще с той войны австрийские ордена и поехал прямо в Вавельский замок, дабы выразить протест самому генерал-губернатору…
– Писали, что Ганс Франк сам доктор юриспруденции… – вспомнила Магда.
– Это да. Но думаю, отец такому «доктору» не доверил бы и полы мыть на кафедре. В общем, не знаю, смог ли он пробиться к самому Франку, но его быстро скрутили и отправили в гестапо со всеми его орденами. Нашлись доброхоты, которые вспомнили как он разглагольствовал на тему величия польской нации и насмехался над немцами с их чертовым фюрером…
– Вы знаете, где он сейчас? – спросила Магда.
– Скорее всего в Освенциме. Недалеко от Кракова. Немцы свозят туда польских заключенных из всей Силезии, размещают в старых армейских казармах. Мы с мамой пытались выяснить, можно ли его навестить, но нам засмеялись в лицо и сказали, что поляки могут туда попасть только в качестве арестантов.
– И ты так спокойно об этом говоришь? – разозлилась Магда. – Не попытаешься, что-нибудь предпринять? Ты же офицер!
– Что я мог сделать?! Что?! Боже мой, я всего лишь инженер, никакой не офицер… – сказал Метек с горечью и внезапно заплакал.
– Когда немецкие части подошли к Кракову, мы не сделали не одного выстрела. Нас поставили в оборону возле Дояздува. Нас было от силы два десятка ополченцев чуть ли не с мушкетами времен короля Сигизмунда против пехотного батальона. Я сказал своим ополченцам не стрелять…
Воцарилась тишина, нарушаемая только тиканьем настенных часов.
– Если бы вы стали стрелять, немцы бы вас убили? – хрипло спросила Магда.
– Нет. Угостили бы шнапсом… – огрызнулся Метек. – Ты пойми, Краковская армия к тому моменту почти что перестала существовать. У меня не было никакого приказа или плана действий…
Глава 7
Первые месяцы оккупации прошли, как в тумане. Магда в конце концов поддалась на уговоры графа Домбровского, то есть, разумеется, герра Берлинга, и перешла на работу в инженерную контору, расположенную недалеко от Главного Вокзала. О недолгой работе на каменоломне ей напоминала только огрубевшая кожа на руках.
«Вот и все… Теперь ты – любовница-секретарша у своего начальника. Ниже этого – только быть содержанкой у какого-нибудь богатея» – угрюмо думала Магда, приступая по утрам к своим не слишком утомительным обязанностям. Она представила себя в качестве любовницы пана Густава Вроницкого – многолетнего директора театра Миллениум, и только усмехнулась… Несмотря на расхожее мнение об около богемной, театральной публике, директор Миллениума обожал свою не очень здоровую жену и троих детей и никогда не был замечен ни в чем предосудительном.
В конторе у Метека постоянно ошивались немцы. Магда ощущала на себе их откровенно похотливые взгляды и с трудом заставляла себя вежливо улыбаться в ответ на однообразные липкие комплименты о красоте славянских женщин. Во всем этом было что-то до тошноты унизительное, словно она согласилась на гнусное предложение, которое сделал ей негодяй с биржи труда.
Немецкая администрация, едва освоившись в Вавельском замке, погрузилась с головой в наполеоновские планы превращения Кракова, «исконно немецкого города», в идеальный город будущего, откуда германские чиновники будут управлять дикой восточной колонией – с величественными административными зданиями, широкими проспектами и стадионами, вместо всех этих костелов, синагог, лавочек и лабазов, несущих печать восточного убожества, еврейской алчности и славянской лени. Первыми должны быть снесены памятники, увековечившие дегенеративное искусство и польский анти германский национализм, как, например, памятник Грюнвальдской битве, особенно оскорблявший нежные чувства тевтонов.
Контора Метека была привлечена к этой масштабной работе, как и некоторые другие польские фирмы, сумевшие найти взаимопонимание с новыми хозяевами. Но, как заметила Магда, немецкие гости Метека, в основном мелкие и средние чины Вермахта и СС, приходили в контору не столько корпеть за чертежами, сколько приятно провести время за бутылкой зубровки или шнапса в компании соплеменника.
Но немцы наконец убирались, и Метек с виноватым видом, как нашкодивший подросток, приходил к ней и, даже не пытаясь сказать что-либо в свое оправдание, жадно прилипал к ее губам. Магда на несколько мгновений чувствовала прилив отвращения, но очень быстро страсть захватывала ее. Закончив дела в конторе, она покорно садилась в Паккард Метека и ехала в эту чертову «кавалерку»… Ну в самом деле, не возвращаться же домой, где пьяный Тадек осоловело смотрит на пустой холст или того хуже, погружается в мрачные рассуждения о бренности жизни, собственной ничтожности и несостоятельности.
«Ну почему я стала ходить в эту проклятую „кавалерку“ к Метеку? Почему мне так хорошо с ним? Может быть, когда привычная жизнь рушится, как карточный домик на ветру, необходимо что-то, за что можно зацепиться… Что-то постоянное.» – не раз задавала себе вопрос Магда.
И действительно, эти встречи возвращали ее в то ослепительное время, когда был театр, когда после премьер всей труппой шли в ресторан, где кутили до поздней ночи, когда Метек после спектакля ждал ее, Беату и Аду на своем ослепительно белом Паккарде, в то время как несчастный Тадек пропадал в театральной мастерской, работая над декорациями. В те времена у ворот Барбакан играл оркестр городской пожарной охраны, а на Рыночной площади еще стоял памятник Адаму Мицкевичу. Сейчас, главная площадь города была, разумеется, переименована в площадь Адольфа Гитлера, а памятник Мицкевичу снесен, как представителю «дегенеративной» литературы. Новые хозяева, подобно своре псов, стремились пометить территорию и стереть многовековую историю Польши…
– А театр? С тех пор, как немцы закрыли все театры, я даже не была в том районе города… Отвратительно смотреть на руины прошлой жизни – закурив, произнесла Магда.
– Я был… – сказал Метек. – Здание заколочено, окна разбиты… Только ветер играет с занавесками. А афиша «Веселой пастушки» так и висит…
– Боже мой… Мне тяжело поверить в то, что всего лишь несколько месяцев назад все было по-другому… Казалось, в жизни будут только премьеры, вечеринки с друзьями, покупки во французских магазинах… А потом случится что-то такое необыкновенно-прекрасное, ради чего и стоило бы все это начинать.
– Что, например? – скрестив под собой ноги и затянувшись сигаретой, спросил граф.
– Ну к примеру наш спектакль увидит какой-нибудь известный режиссер из Америки и пригласит меня, Беату и Аду в Голливуд. Или на худой конец в Париж!
– Сразу всех троих? – усмехнулся Метек. – Боюсь, польский театр не оправится от такого удара…
– Но зато все увидят, что американки и в подметки не годятся нам, полькам! – в запальчивости вскрикнула Магда, запустив в графа накрахмаленной подушкой.
– Огонек, что за снобизм? По-моему, все женщины одинаковы – во всяком случае без одежды. – засмеялся тот.
– И немки?
– Не знаю. Вероятно, тоже. – пожал плечами Метек.
– А мне говорили, что когда они орут «Хайль Гитлер» и поднимают руку, то их соски тоже твердеют и устремляются ввысь!
– Кто может нести такую чушь? – раздраженно сказал Метек.
– Да так… Есть такой Ромек. Немного чокнутый. Вчера рассказывал на рынке.
– Этого Ромека упекут в тюрьму за такие россказни. – сказал граф.
– Ты мог бы перестать на них работать? – тихо спросила Магда, уткнувшись головой в его покрытую густыми светлыми волосами грудь.
– На кого- на «них»? – осторожно спросил граф, хотя прекрасно знал, что Магда имеет в виду.
– На немцев.
– Я не работаю на немцев. – устало сказал Метек, понимая, что разговор вновь касается ненавистной ему теме. – Мы выполняем заказ магистрата. Это все. От нас им требуется проект строительства дороги и план работ. И наняли они нас только потому, что в Германии не так легко найти инженеров, которые бы согласились сюда приехать.
– План строительства дороги, по которой поедут германские танки на восток для завоевания мирового господства! – ехидно заметила Магда. Метек давно заметил, что во время подобных разговоров ее голос становился из теплого и невероятно сексуального в холодно-насмешливый.
– Я только делаю свою работу. Или, по-твоему, я не должен зарабатывать на кусок хлеба? И не должен содержать маму?
– Для этого не обязательно брать у них деньги. И не обязательно напиваться с эсэсовцами, как будто это твои лучшие друзья. Куда подевалась ваша шляхетская честь, граф Домбровский? —
Магда отстранилась от него и стала искать рукой брошенную на пол одежду. В такие моменты она чувствовала брезгливое отвращение к самой себе за то, что не устояла перед мужским обаянием молодого графа. Как прекрасно было бы продолжать работать на каменоломне, записывать в толстую тетрадку количество тележек с камнем, сжимая в заиндевелых руках огрызок карандаша, а во время перерыва вести умные разговоры с этим юным философом Войтылой.
– Магда, я не мог отказаться! У них мой отец, наконец. И нет больше никакого графа! Есть только польский инженер Мечислав Берлинг! За графский титул можно запросто угодить в гестапо! Мы должны пережить все это! Потом будем выяснять, где же моя шляхетская честь!
Магда молчала. В словах Метека был свой резон. До Магды доходили слухи, что во многих воеводствах, в особенности на Западе Польши, представителей польской аристократии попросту уничтожали, как и многих других представителей польской элиты. Эти земли должны были присоединены к Рейху, и никакого польского присутствия на них не предполагалось.
Примечания
1
Chochlik (пол.) – чертенок
2
Польская армейская фуражка с четырехугольным верхом. То же самое, что конфедератка.
3
Газета на польском языке, издаваемая в Кракове во время оккупации
4
Городской район Кракова.
5
Административная единица в Польше.
6
Dziewucha (пол.) – девка
7
Хлеба и зрелищ (лат)
8
В Польше- маленькая квартира