– Возможно, вы обратили внимание на то, что в выходные намечается марш протеста.
– Это проблемы полиции, – указал я.
– Только в том, что касается проведения самого марша. Но присматривать за протестными лидерами и прочими особо важными персонами – целиком наша работа. Что насчет Шварца?
– Он зануда? – предположил я.
– Я не это имела в виду. Вы верите в историю о том, как он стал адвокатом Белла?
– Почему нет? Шварц по-настоящему богат. Я проверил это, когда собирал данные о нем. С помощью «Акселеранта» наш адвокат подорожал по меньшей мере на двести-триста миллионов. А богачи совершают много репутационных сделок.
– Понятия не имею, о чем вы, – сунув в рот очередную порцию карнитас, заметила Ванн.
– Богатые люди выказывают свою благодарность услугами. Когда все твои знакомые имеют больше денег, чем знают способов их потратить, деньги перестают быть полезным инструментом сделки. Поэтому вместо них ты предлагаешь услуги. Соглашения. Ты – мне, я – тебе. То, что предполагает твое личное участие, а не деньги. Потому что, когда ты богат, самое ценное – твое личное время.
– Это из личного опыта? – спросила Ванн.
– Из опыта очень пристальных наблюдений, – ответил я.
Ответ, казалось, ее удовлетворил.
– Значит, по-вашему, со стороны Шварца это может быть любезным одолжением наемному работнику? – сказала она.
– Я бы этому не удивился. Если только вы не предполагаете что-нибудь еще.
– Именно «что-нибудь еще» я и предполагаю. Вернее, кого-нибудь. Лукаса Хаббарда.
Я задумался. Хм, Лукас Хаббард. А затем меня будто шлепнуло селедкой по лбу.
– О мой бог! – выдохнул я.
– Ну да. Председатель совета директоров и генеральный директор «Акселеранта», богатейший хаден планеты. Он живет в Фоллс-Чёрч и почти наверняка использует интегратора для собраний совета и личных бесед. При встречах лицом к лицу необходимо это самое лицо. Живое. Только без обид.
– Я и не думал обижаться, – заверил я. – А мы точно знаем, что Николас Белл его интегратор?
– Можно выяснить. В Вашингтоне не так много интеграторов, и половина из них – женщины, что автоматически исключает их из списка, судя по тому, что мне известно о Хаббарде.
– Я знаю людей, которые связывают интеграторов долгосрочными контрактами, – сказал я, – запрещающими их использование, кроме как в случаях общественных работ по требованию Национальных институтов здравоохранения. Если Белл на таком контракте, мы можем выяснить, с кем он заключен.
– Ну да, – процедила Ванн. – Как же я ненавижу это дерьмо.
– Вы же сами сказали Беллу про Абрамса—Кеттеринг, – напомнил я. – Закон прошел, и внезапно куча народу задумалась о том, откуда берутся их зарплатные чеки. Всем живущим за счет хаденов теперь придется искать новые способы заработка. Богатые хадены смогут платить за интеграторов. А интеграторам надо на что-то жить.
Ванн недовольно уставилась в тарелку.
– Вряд ли для вас это сюрприз, – добавил я и уже хотел спросить о ее собственном интеграторском опыте, но пискнул сигнал сообщения, прежде чем я успел это сделать. – Простите, одну минуту.
Она кивнула. Я открыл в голове окно сообщения и увидел Миранду, мою дневную сиделку. На заднем фоне был я собственной персоной в своей комнате.
– Привет, Миранда, что нового? – спросил я.
– У меня три пункта, – сообщила она. – Первый: тот пролежень на вашем бедре опять появился. Вы уже чувствуете его?
– Я сегодня работаю с трилом, поэтому переключил ощущения на него, – ответил я. – Никаких изменений со своим телом не заметил.
– Хорошо, – сказала Миранда. – Я на всякий случай поставила анестезию. Нам придется немного изменить расписание движений вашего тела, чтобы избежать воспаления, поэтому не удивляйтесь, если по возвращении домой сегодня обнаружите себя лежащим ничком на кровати.
– Понял, – сказал я.
– Второй пункт: не забудьте, что в четыре часа доктор Аль придет заниматься вашим коренным зубом. Возможно, вы захотите перед этим уменьшить чувствительность тела. Доктор сказала мне, что, скорее всего, работы предстоит много.
– Это нечестно – зубами не пользуюсь, а все равно кариес, – попытался пошутить я.
– Третий пункт: заходила ваша мама и просила напомнить вам, чтобы вы были у них ровно в семь вечера. Она хотела, чтобы я непременно передала, что прием устраивается в вашу честь по случаю вашей новой работы и вам не следует конфузить ее опозданием.
– Не буду конфузить, – пообещал я.
– А я хочу напомнить вам: скажите своей маме, что передавать сообщения – это не моя работа, тем более что ваша мама сама вполне способна с вами связаться.
– Знаю. Извините.
– Мне нравится ваша мама, но если она не оставит своих гребаных эдвардианских манер, мне придется отравить ее хлороформом.
– Справедливо, – сказал я. – Я поговорю с ней, Миранда. Обещаю.
– Ну ладно. Дайте знать, если пролежень начнет беспокоить. Вот же беда с ним!
– Непременно. Спасибо, Миранда, – сказал я.
Она отсоединилась, и я снова переключился на Ванн:
– Прошу прощения.
– Все в порядке? – спросила она.
– У меня пролежень, – сообщил я.
– Это опасно?
– Все нормально. Моя сиделка меня поворачивает.
– Представляю себе, – проговорила Ванн.
– Добро пожаловать в мир хаденов, – объявил я.
– Возможно, я не слишком разбираюсь в этом, но странно, что у вас нет одной из тех «колыбелей», которые создали специально, чтобы не допускать пролежней, поддерживать мышечный тонус и все такое прочее.
– Есть, – сказал я. – Просто я легко покрываюсь язвами. Такая болезнь. Никак не связанная с синдромом Хаден. Я бы страдал от нее, даже если бы не был, – я шевельнул рукой, показывая на свой трил, – вот этим.
– Да, не позавидуешь.
– У каждого свои проблемы.
– Ладно, давайте вернемся к Беллу, – предложила Ванн. – Что-нибудь еще мы можем придумать?
– Нужно ли нам принять во внимание его сестру? – спросил я.
– С какой стати? – удивилась Ванн.
– Не знаю. Возможно, потому, что Кассандра Белл – самый известный в стране хаден-сепаратист и в данное время организует общую забастовку и тот протестный марш, о котором вы мне напоминали?
– Я знаю, кто она, – заметила Ванн. – Я спросила, почему вы считаете ее причастной.
– Я так не считаю. Но мне кажется, когда прежде ничем не засветившийся интегратор оказывается братом лидера хаденского радикального движения, вовлеченным в дело о предполагаемом убийстве, и использует свое тело как оружие, нам стоит учитывать все аспекты.
– Хмм, – промычала Ванн и снова уставилась в тарелку.
– Ну что, – спросил я после минутного молчания, – я прошел тест?
– Какой-то вы колючий, – сказала Ванн.
– Нервничаю. Всего второй день на работе – и первый с вами. Вы мой старший напарник. Мне хочется знать, как вам со мной.
– Шейн, я не собираюсь выдавать вам каждую пару часов призы за участие. И я не такая уж загадочная женщина. Если вы меня взбесите или задолбаете, я уж как-нибудь дам вам знать.
– Договорились, – согласился я.
– Поэтому перестаньте беспокоиться о том, как вы что-то делаете, и просто выполняйте свою работу. Делитесь со мной своими мыслями, не ждите, пока я спрошу. От вас требуется только внимательность.
– Например, как сегодня, когда вы посмотрели на меня в офисе Дэвидсона.
– Когда вы собирались поспорить с Дэвидсоном на предмет того, что интеграторы и трилы, в принципе, одно и то же? Да, это пример. Я рада, что вы поняли намек. Не стоило помогать Шварцу.
– А ведь он прав. Шварц то есть, – указал я.
Ванн пожала плечами.
– По-вашему, мне следует помалкивать всякий раз, когда кто-нибудь несет ахинею либо попросту лжет о хаденах? – спросил я. – Просто хотелось бы прояснить, о чем именно вы просите.
– Я говорю о том, что надо правильно оценивать, когда стоит говорить, а когда молчать. Бывают ситуации, когда надо попридержать правду. Вы же, как я поняла, привыкли говорить кому угодно и когда угодно все, что думаете. Милая привычка любимого сына богатой семьи.
– Да ладно вам, – сказал я.
– Это не критика, а лишь наблюдение. Шейн, говорить когда угодно и кому угодно – не наша работа. Наша работа – наблюдать, учиться и решать проблемы.
Ванн закинула в рот последний кусок карнитас и полезла в карман жакета за электронной сигаретой.
– Я попытаюсь, – пообещал я. – Но у меня не всегда получается заткнуться.
– Вот поэтому у вас и есть напарник, чтобы спустить на него пар. Потом. А пока давайте вернемся к работе.
– Куда теперь?
– Я бы хотела получше рассмотреть тот номер в отеле, – сообщила Ванн и затянулась сигаретой. – Тринх устроила нам слишком уж быструю экскурсию. А хочется потанцевать помедленней.
Глава 4
– Как-то не похоже на «Уотергейт», – заметил я, когда мы спустились на третий подвальный этаж здания Бюро.
– Мы не идем в «Уотергейт», – объявила Ванн и пошла по коридору.
Я поспешил следом:
– Я думал, вы хотели еще раз взглянуть на номер.
– Хотела. Но теперь возвращаться туда бессмысленно. Полиция там уже поработала. Тринх со своими людьми при обыске наверняка все безнадежно испортила, и никаких следов не найти. Я даже не удивлюсь, если она разрешила отелю провести в номере уборку. Это как раз в ее стиле. – Ванн остановилась перед какой-то дверью и добавила: – Поэтому мы взглянем на номер прямо здесь.
«Визуализационная аппаратная», – прочитал я на прикрепленной рядом с дверью табличке.
– Заходите, – пригласила Ванн и открыла дверь.
За дверью оказалась комната примерно шесть на шесть метров. Белые стены были абсолютно голыми, только в каждом углу висел проектор, а возле одной стены за выставленными в ряд мониторами стоял техник. Увидев нас, он улыбнулся:
– Агент Ванн, вы вернулись?
– Вернулась, – подтвердила она и указала на меня. – Агент Шейн, мой новый напарник.
– Рамон Диас, – махнув рукой, представился техник.
– Привет, – сказал я.
– Все готово? – спросила Ванн.
– Как раз заканчиваю диагностику проекторов, – ответил Диас. – Один последние несколько дней барахлил. Но у меня есть все данные, переданные полицией.
Ванн кивнула и посмотрела на меня:
– Вы загрузили свой скан номера на сервер?
– Еще до того, как мы оттуда вышли, – сказал я.
– Используем скан Шейна как основу. – она повернулась к Диасу.
– Понял, – сказал тот. – Дайте знать, когда будете готовы.
– Врубай, – попросила Ванн.
Вокруг нас возник гостиничный номер. Скан был не видеозаписью, а набором стационарных фотографий, соединенных так, чтобы получить статичное, насыщенное деталями воссоздание всего номера. Я посмотрел на него и улыбнулся. А ведь неплохая работа. Все на месте, четко, детализировано.
– Шейн, – Ванн указала на какой-то изогнутый предмет на ковре, не очень далеко от трупа, – смотрите.
– Гарнитура, – определил я. – Головной сканер и передатчик для нейронной информации. Похоже, наш неизвестный был «туристом». – Наверное, Ванн и сама это знала, но решила проверить, догадаюсь ли я.
– Хотел позаимствовать тело Белла, – добавила Ванн.
– Ну да, – подтвердил я и опустился на колени, чтобы получше рассмотреть.
Как и все гарнитуры подобного рода, эта была уникальной. По закону пользоваться услугами интеграторов могли только хадены. Но когда возникает спрос на не вполне легальные услуги, появляется черный рынок.
Гарнитура была одновременно и медицинским прибором, предназначенным для диагностики ранней стадии синдрома клетки, и средством коммуникации. Это была подделка, но очень неплохая. Она не давала «туристу» ничего даже отдаленно напоминающего настоящее и полноценное восприятие интегратора – для этого требовалась имплантированная в голову сеть, – но обеспечивала трехмерную картинку высокого разрешения, а также слабые, хотя и вполне реальные сенсорные ощущения. Само собой, в кинотеатре такого не испытаешь.
– Аппаратура довольно высокого уровня, – сказал я. – Сканер – «Фаэтон», а передатчик, похоже, от «Дженерал дайнемикс».
– Серийные номера?
– Пока ни одного не вижу. Они у нас изъяты как вещдоки? – спросил я.
Ванн взглянула на Диаса, тот оторвался от монитора и кивнул.
– Могу взять покрупнее, если хотите, – предложил Диас.
– Если ничего не найдете снаружи, попробуйте просканировать внутри, – сказал я. – На чипах процессора, вероятно, есть серийные номера – можно будет узнать, когда выпущена серия, а потом выяснить, кто владелец сканера и передатчика.
– Стоит попробовать, – согласилась Ванн.
Я встал и посмотрел на труп, лежащий на ковре лицом вниз:
– А как насчет него?
Ванн снова взглянула на Диаса.
– Пока ничего, – сказал тот.
– И как такое может быть? – спросил я. – Для получения водительских прав нужно сдавать отпечатки пальцев.
– Наши эксперты его только что получили, – пояснил Диас. – Полиция сняла отпечатки пальцев и просканировала лицо. Но в управлении иногда не спешат делиться информацией, если вы понимаете, о чем я. Поэтому мы проводим собственную экспертизу и прогоняем результаты через наши базы данных. Анализ ДНК тоже проводим. Думаю, пока вы здесь, мы успеем выяснить, кто он.
– Покажи мне скан лица, – сказала Ванн.
– Вы хотите только лицо или широкоугольный снимок, когда труп перевернули на спину?
– Широкоугольный.
Тело на полу мгновенно перевернулось. Оливковая кожа, лет тридцать пять – сорок. С этого ракурса разрез на горле выглядел намного страшнее. Косая рана тянулась от левой стороны шеи, рядом с челюстью, и уходила вниз и направо, до ямки на горле.
– Что скажете? – спросила у меня Ванн.
– Теперь понятно, почему все залито кровью. Рассечена артерия, хлестало сильно.
Ванн кивнула, но промолчала.
– И что? – поинтересовался я.
– Дайте подумать.
Пока она думала, я всмотрелся в лицо трупа.
– Он латиноамериканец? – спросил я.
Ванн все еще думала и никак не отреагировала на мой вопрос. Я посмотрел на Диаса. Тот подтащил отдельно лицо, присмотрелся:
– Хм, возможно. Мексика или Центральная Америка. Но не пуэрториканец и не кубинец, я думаю. Очень похож на метиса. Не исключено, что американский индеец.
– Из какого племени?
– Без понятия. Этнические типы – не мой конек.
Тем временем Ванн подошла к изображению трупа и стала смотреть на руки.
– Диас, битое стекло у нас в вещдоках? – спросила она.
– Да, – проверив, ответил тот.
– Шейн снял битое стекло под кроватью. Покажи мне его, пожалуйста.
Изображение номера сделало головокружительный виток, когда Диас повернул его; нас затянуло под кровать, и окровавленные осколки повисли прямо над нашими головами.
– Вот и отпечатки пальцев, – указала Ванн. – Мы знаем, чьи они?
– Пока нет, – ответил Диас.
– Что вы думаете об этом? – спросил я у Ванн.
Она снова проигнорировала вопрос и обратилась к Диасу:
– У вас есть запись офицера Тиммонса?
– Да, но плохого качества и с низким разрешением.
– Черт, я же сказала Тринх, что хочу видеть все.
– А может, она ничего и не скрывает, – сказал Диас. – Столичные копы теперь часто записывают всю смену целиком. Тогда они включают низкое разрешение, чтобы все уместилось.
– Да мне плевать, – буркнула Ванн. – Запускай, наложив на снятое Шейном изображение номера.
Комната снова крутанулась, вернувшись к привычному ракурсу.
– Включаю запись, – объявил Диас. – Из-за расположения Тиммонса картинка будет рельефной. Дрожь и скачки́ я убрал.
На кровати появился Белл с поднятыми руками. Запись пошла в реальном времени.
– Останови, – приказала Ванн.
– Сделано, – доложил Диас.
– Можешь четче показать руки Белла?
– Не уверен. Могу только увеличить, но особой четкости не будет из-за низкого разрешения.
– Тогда увеличь.
Белл дернулся и вырос, его руки потянулись к нам, словно какой-то великан решил поиграть в ладушки.
– Шейн, опишите, что вы видите, – сказала Ванн.
Я присмотрелся, но все равно не заметил то, что ожидал заметить. И вдруг понял, что имела в виду Ванн.
– Крови нет, – сказал я.
– Правильно, – подтвердила Ванн и указала пальцем. – У него кровь на рубашке и лице, но не на руках. Притом что на битом стекле полно кровавых отпечатков. Верни все назад, Диас.
Белл принял нормальный вид, и Ванн подошла к изображению трупа:
– Хотя у этого парня все руки в крови.