Санчес помахал стоявшей у бара официантке. Та подошла. На небольшой аккуратной груди был приколот бейдж «Анжелика».
– Что будете заказывать?
– «Джеймесона» ноль семь, оливок без косточек, колы, пару стейков, горошек, лед, – потом перевел взгляд на Алексея и продолжил, – Ты что-нибудь будешь, Лемыч? – с чувством юмора у Пояркова было все в порядке, как и прежде.
Официантка отметила заказ в блокноте и ушла.
– Давно не виделись, Санчес, – сказал Мамин.
– Давненько. А ты, я вижу, стараешься держаться в форме, – Санчес кивнул на фигуру Мамина.
В отличие от своего друга, Мамин к тридцати годам изменился. Будучи среднего роста, он раздался вширь Скуластые щеки покрывала белая щетина. Мамин использовал образ известного миллиардера, владельца английского футбольного клуба, то есть образ трехдневной небритости. Когда-то изогнутые, надменные губы теперь были только изогнутыми и выдавали то ли покорность, то ли печаль. Голова безнадежно лысела. Теми же оставались только голубые глаза. Они не потухли тогда, семь лет назад, они переливались синевой и сейчас.
– Я больше, Санчес, по кихону, ката. По-стариковски, – улыбнулся Мамин. – Расскажи о себе. Потерялся так внезапно.
– Погоди, Лемыч, – Санчес повернулся к подошедшей официантке. Та поставила на стол бутылку «Джеймесона», стала раскладывать приборы. Наклонялась и изгибалась она чуть глубже и эротичнее, чем этого требовал этикет. Поярков без смущения ее разглядывал.
Когда официантка отошла, Санчес взял бутылку и разлил в стаканы.
– Давай, по писят. Все потом.
Они выпили.
Санчес в двух словах рассказал о себе. Женат, двое детей, живет в Москве. Служит в конторе. Уже полковник.
– Я, в общем, давно на связи с ними был. Еще с института, – пояснил Санчес. – Три года назад официально перешел, уволился из МВД.
– Так, ты, поэтому исчез?
– Лемыч, я никуда не исчезал. Ты к тому времени из Бреста вернулся. Здесь обосновался. Я время от времени интересовался. Только расшифроваться не мог. Служба. – Санчес пожал плечами.
– Значит, про себя могу не рассказывать. Контора пишет!?
– Пишет! – усмехнулся Санчес.
– Что изменилось? – напрямую спросил Мамин.
– Изменилось – уклончиво ответил Санчес.
К столу подошла официантка. Поставила колу и блюдце с оливками.
– Анжелика, когда будет горячее? – сладко пропел Поярков.
– Через двадцать минут, – пропела в ответ официантка. Санчес ей понравился.
Санчес вынул из внутреннего кармана пиджака непонятно как там оказавшуюся маленькую красную розу и подал официантке. Та кокетливо дернула короткой юбкой и, приняв презент, ушла.
– Что еще ты в карманах носишь? – спросил Мамин. – Фенобарбитал и гранаты?
– Гандоны и мирамистин, – заржал Санчес.– Ладно, давай! Похер! Пляшем! – добавил он и налил обоим виски.
– В культурной столице так не говорят, – сказал Мамин.
– Да? И как же говорят?
– Не похер! Пляшем! А, пренебречь! Вальсируем!
– О-о! Это тянет на тост.
Выпили еще. Внутри потеплело. Алкогольный яд медленно растекался по телу. Мамину захорошело. Он откинулся на спинку стула и смотрел на Санчеса слегка мутным взглядом.
– Давно в Бресте не был? – неожиданно спросил Санчес.
– А говоришь, контора пишет. Не все, значит, пишет!?
– Пишет, пишет. Когда нужно.
– С тринадцатого года не был. Как уехал и все.
– Ты мне рассказывал, что какое-то занимался историей города, – напомнил Санчес.
– Не историей города. Так. Созданием крепости и ее обороны в разные годы. Не серьезно и не систематически. От нечего делать.
– Что ты слышал о Брест-Литовском мирном договоре?
– Что я слышал? Мирный договор, подписанный третьего марта восемнадцатого года между Советской Россией и Тройственным Союзом. В Белом дворце на территории Брестской крепости подписали. На первом этапе переговоров Троцкий отказался подписывать договор, в итоге подписали Сокольников и Чичерин. Ленин назвал его «поганым».
– О секретных протоколах к договору что-нибудь слышал? – спросил Санчес.
– Слухи ходили. Но их никто не видел, – пояснил Мамин. – А что, они есть?
– Не знаю, – ответил Санчес. – Но очень хочется узнать.
– С каких пор контору история интересует?
– А нас все интересует, чем Родина прикажет интересоваться.
– А все же, – настоял Мамин.
– Четырнадцатого марта открылся четвертый Чрезвычайный Всероссийский съезд Советов. Часть левых эсеров Карелин, Штейнберг вышли из ЦК после опубликования текста договора. Полемика была жуткая. Ленин всерьез опасался раскола.
– Ну, да. К моменту подписания Советская власть существовала сто двадцать девять дней всего, риск был, – согласился Мамин.
– Вот! – подчеркнул Санчес. – Договор на съезде ратифицировали, семьсот четыре против двухсот восьмидесяти четырех при ста пятнадцати воздержавшихся.
– Во, где демократия была. А еще говорят – диктатура. Это сейчас диктатура. Единая Россия голосует, остальные подмахивают, – засмеялся Мамин. – Но все равно не понял, тебе, что за дело?
Санчес замолчал и внимательно посмотрел на Мамина. Не вдаваясь в подробности, Санчес пояснил, что работает в Управлении специальных операций. Одним из направлений их работы является установление возможности выполнения задач в прошлом.
– Чееего? – протянул Мамин.
К столу вновь подошла официантка. В руках она несла две широкие дымящиеся тарелки.
– О! Как кстати! – воскликнул Санчес. – Анжелочка, какой у вас номер?
– Я не даю телефон клиентам, – парировала Анжелика.
– А я не про телефон, – щурился Санчес.
Девушка смутилась.
– Ну, хорошо, – соглашательски продолжил Поярков. – Телефон так телефон, говори номер.
– Я не могу, нам запрещают, – девушка кивнула на бармена.
– А мы тихонько, – заговорщически прошипел Санчес.
– Нет, нет! – официантка попыталась уйти.
– Анжелика! – резко повысил громкость Поярков, демонстрируя намерение продолжать добиваться телефона на весь зал. Эффект сработал. Официантка вернулась.
– Не кричите, пожалуйста, – умоляюще прошептала она.
– Восемь, девятьсот… – без предисловий начал Санчес.
Официантка продиктовала номер и ушла.
– Технично, – сказал опьяневший Мамин.
– Ерунда. Это безболезненно.
– Значит, в прошлое заглядываете? – спросил Мамин.
Поярков неопределенно покрутил ладонью, мол, пытаемся.
– И ты хочешь, чтобы я в это поверил?
– Лемыч, с каких пор ты решил, что меня интересует вера? Я – служивый! Выполняю задачу. Вот и все!
– Знаешь, а я бы хотел вернуться назад, – Мамин мечтательно откинулся.
Поярков скучающе посмотрел на Мамина.
– И зачем же, позвольте поинтересоваться, сударь?
– Ну, скажешь. Зачем?! Если бы вернулся, нашел бы зачем.
– А все же.
– Да глупости все это, – попытался уйти от разговора Мамин.
– Давай с темы не соскакивай. Ты чего?
– Долго рассказывать. Давай еще по писдесят.
Мамин потянулся к бутылке.
– Погоди, не гони. Значит, интересна тебе идея возврата в прошлое? – спросил Поярков, останавливая руку Мамина. За столом он вел себя как начальник. Мамин подчинился.
– Ну… – неопределенно сказал Мамин.
– Зачем тебе?
– Так, ясно же зачем. Что-то вновь пережить, что-то поменять. У меня вся жизнь в прошлом осталась. А настоящее – когнитивный диссонанс между представлением об устройстве мира и реальностью. Я ценю справедливость и порядок. Сегодня – это «чушь и дичь». То, во что верил, оказалось химерой. Книжные иллюзии. Друзей нет и неоткуда появиться. Ну, кроме тебя. Вот если бы вернуться и по-новому сыграть. О, я бы прожил жизнь!!
– Слышал что-нибудь про «стрелу времени»? – спросил Саня.
– Ммм. Нет.
– Это трудно объяснить на пальцах. Но если без подробностей, то в начале двадцатого века возникло учение о ноосфере. Одним из основоположников которого был Вернадский. Это ты конечно знаешь. Суть учения о неотделимости и взаимовлиянии человека и биосферы. С того времени много воды утекло. Наука сильно продвинулась вперед. Сейчас базовой проблемой является коэволюция биологических видов. То есть, изменения, затрагивающие какие-либо признаки особей одного вида, приводят к изменениям у другого. Мы это наблюдаем на протяжении всего двадцатого века. Так вот, существуют закономерности этого процесса и механизмы, позволяющие его направлять.
– Это то, чем ты занимаешься? – усомнился Мамин.
– Не совсем. В рамках научного исследования коэволюции было выявлено явления обратимости времени. Целое НИИ этим занимается. Внутри этих исследований достигнута возможность управления обратимостью. Это назвали «стрелой времени».
– Вы, что? В прошлое научились летать? – съехидничал Алексей.
– Летают птички и «еропланы». Мы путешествуем, – ответил Поярков.
– Без обид, Сань. Хрень какая-то. Читал я про «попаданцев» в прошлое. Сказки это. Да и смысла в таких «попаданиях» не вижу. Приключения, мля.
– Ты, погоди. Не горячись, – хладнокровно заметил Саня. – Мы не на прогулку, а по вполне конкретным заданиям. У нас узкоспециализированная работа: документы, информация, люди. Все по профильному ведомству.
– Контора пишет. Не далеко лезете? – иронично заметил Мамин.
Поярков промолчал.
– И что? Прям, вот так в прошлое можно вернуться? И что-то изменить? – продолжал Мамин.
– Знаешь. Вернуться то несложно. Есть только одна заковыка.
– Какая?
– В своем прошлом ты рассчитываешь на то, что будешь сегодняшний. Сможешь поступить по-другому. Исправить. По новому прожить пройденный когда-то этап. Это не так. Все будет, как тогда, в тот первый раз. Все будет тем! И – ты!
– А смысл?
– Я и не предлагаю тебе искать смысл. И, кстати, в вернуться в свое прошлое тоже – хладнокровно заметил Поярков.
– А ты вообще, что-то предлагаешь?
– Погоди, давай закончим с этой темой. Ни при каких условиях свою жизнь перекроить не получится. Надеяться на это – утопия, – Саня странно усмехнулся. – Жизнь это цепь связанных и не очень связанных событий. Природа слишком велика, чтобы свое развитие соотносить с пожеланиями каждого существа на Земле. Природа движется к своей цели. И путь этот неумолим. Вся цепь даже случайных происшествий подчинена выполнению главной задачи. Приближать к цели! Человек, как песчинка природы, заложник этой цели. И нам, человекам сложнее, чем, скажем дереву или слону.
– Потому что человек способен к осознанному творчеству, может предвидеть отдаленные последствия своих действий, а животные нет, они подчиняются своим инстинктам, а действия запрограммированы – монотонно и книжно забубнил Мамин.
– Да – невозмутимо продолжил Санчес. – Развитая кора головного мозга. Мы, как и любое животное, в ходе ряда случайностей, добавляем капельку к приближению конца. Но в отличие от них, нам может казаться, что каждый из нас это субъект, представляющий особую ценность. Кора головного мозга позволяет нам нарисовать любую значимость и даже убедить себя в этом. Вот и получается, что живем в иллюзиях.
– Погоди – не унимался Мамин, когда они опрокинули еще по пятьдесят. – Вот, к примеру, я в прошлом. Я ведь могу не обидеть человека в ситуации, в которой обидел; или не уйти, когда ушел. Разве это не изменит мое настоящее?
– Конечно, нет. В любой момент жизни ты всегда делаешь лучшее из того, что мог сделать. Если тебе дадут, скажем, сделать ход повторно в шахматной партии. Кажется, это изменит партию. Может быть. Но если ты сделал ход, ведущий тебя к поражению, то значит, ты должен прийти к поражению. И ты к нему придешь. Не в этой, так в другой партии. Иными словами, путь к своему концу ты можешь сделать каким угодно зигзагообразным, если у тебя будет возможность ходить снова и снова. Но итог все равно будет таким, какого ты заслуживаешь, исходя из заложенных в тебе предрасположенностей. Каким бы эрудированным ты не стал, ты не проживешь свою жизнь лучше, чем ты ее прожил. Я понимаю твое желание исправить ту ситуацию, с Ириной. Лемыч, забудь про это! Импоссебл!
Лицо Мамина потемнело.
– С этим закончили, – жестко продолжил Санчес. – То, что я дальше скажу, Лема, это важно и конфиденциально. Степень секретности максимальная. Готов слушать?
Мамин колебался мгновение, потом кивнул.
– У меня есть проект, который экспериментально я могу протестировать в ближайшее время. Официальных лиц и действующих сотрудников привлекать к нему не могу. Кроме того, нужны специальные познания. В том числе, географические, знание местности. Перемещаться никуда не придется. Все будет происходить, если на пальцах, под гипнотическим эффектом. Цель – секретные протоколы, их существование и место хранения. Время эксперимента от нескольких дней до двух недель. Подробности, бонусы и вознаграждение после подписания контракта. Что скажешь? – Санчес взял бутылку и разлил по полному стакану. Виски кончилось.
Мамин почувствовал себя на ступень ниже. Даже не зная последних лет жизни Сани, ясно ощущалось, что тот ходит в начальниках и занят чем-то серьезным. Алексей отметил, держится уверенно, чуть надменно, но деликатно. Не ищет возможности показать свою силу, наоборот, старается говорить без административного апломба.
– Тебе кролик нужен? – спросил Мамин.
– Мне не просто кролик нужен. Мне кролик с биографией нужен. Породистый, обученный и свободный от житейских обязательств, поскольку тестирование предполагает время. Мне боевой кролик нужен. Такой кролик, который тигру, если придется, голову отвернет. Ты мне нужен, Лемыч! – потом добавил. – Надежность и доверие тоже никто не отменял.
– Слушай, я вспомнил. Полгода назад в «Аргументах» статья была о том, что в секретных лабораториях ФСБ проводятся исследования со «стрелой времени». Агентов засылают куда-то, а они не возвращаются. Исчезают люди. Бред сивой кобылы. Это не про вас случайно? – спросил Мамин.
– Случайно про нас. Но ты прав, только сам факт имеет место, остальное бред.
Мамин хотел продолжить тему бреда, но Поярков перебил.
– Пакты до настоящего времени нигде не всплыли. Возможно, лежат у кого-то в частной коллекции. А нам важно знать, что там было изложено. Международная обстановка сам видишь какая. Неровно дышат в нашу сторону с запада. Под брюхом повстанцы окопались. Есть сведения, что документы могут «всплыть». Нужно подготовиться.
– И ты мне вот так, просто раскрываешь гостайну? – усомнился Мамин.
– А что ты с ней сделаешь? Расскажешь? – Поярков рассмеялся. – Рассказ свой закончишь в дурдоме.
Мамин задумался, хотя о чем тут думать. По сути, пьяный бред. Санчес просто измывается. Стебется. Но с другой стороны, если Санчес не врет – это шанс. Шанс изменить жизнь. В каком-то смысле вернуться в систему. Пусть в таком качестве. Но это пока. Тут же главное зацепиться. А зацепиться сейчас было бы ой как неплохо, в свете развивающихся отношений с Машей. Но что-то его смущало. Вечное русское – про синицу и журавля. Такие эксперименты на голову всегда сопряжены с рисками. Пойдет что-то не так. Все, поминай, как звали.
– Ну, что задумался? Сомнения? – прервал размышления Санчес.
– Знаешь, после того случая, с …Ирой – Мамин запнулся. – Жизнь на рельсы встала. Как не хочется резких поворотов. Понимаешь?
– Понимаю. Лемыч, но ты подумай, финансово укрепишься, тебе сейчас не помешает, в систему вернешься, для начала так, – будто прочитал мысли Мамина Санчес.
– Нет, Санчес. Мое чутье говорит мне, не стоит – сказал Мамин.
– Чутье? Чутье – это ненадежно. А другу помочь? – спросил Санчес.
– Санчес, это удар ниже пояса. Не ставь меня в положение «должника». Я никогда не забывал и не забуду, что ты сделал для меня, но…
– Ладно, расслабься – примирительно сказал Санчес. – Нет, так нет.
***
Друзья попрощались у входа в «DEL MAR». Санчес заказал такси, послал воздушный поцелуй Анжеле, и уехал.
Алексей неторопливо шагал по Невскому проспекту. День клонился к закату. В одурманенной голове дымно и туманно ворочались мысли. О Санчесе, о Маше, об Ире, о жизни, о сказанном. Мамин, словно древний мельник, вращал тяжелый диск жернова, переходя от одной мысли к другой. Засыпающий город сквозь белесую дымку над крышами домов посматривал на вялых, усталых прохожих. Время текло медленно, будто подстроилось под темп мыслей и шагов Мамина. Он вспомнил, что есть еще одно обстоятельство, которое связывает его с Поярковым.