Аброськин сидел за спиной съежившейся стажерки, поглаживал лежащий на коленях сверток, вполне напоминающий автомат, и что-то бормотал себе под нос. Правая рука, застывшая и искореженная, висела вдоль туловища.
– Разрешите начинать, товарищ майор? – спросил Шокин.
– Давно здесь работаете?
– Через год – тридцать будет.
– Я понял. Спасибо. Тогда вам и карты в руки.
Однако инициативу у правоохранительных органов неожиданно перехватили.
– Ну че вы там? Все уже собрались или еще кого ждем?
Вставать с деревянного ящика Аброськин не стал, только голову слегка повернул. Его было хорошо видно в просветы между ветхими штакетинами забора. На небритом лице блуждала нехорошая улыбка.
– Ну навел ты шороху, Диман! – загоготал он и похлопал по колену замершую на лавке стажерку, отчего она сильно вздрогнула и побледнела.
Допеть дебоширу не дали.
– Ты это прекращай, Аброськин… – по-дружески начал участковый.
– Заткнись! Закрой поддувало, козел драный! Ты сначала хлебни с мое, а потом будешь одергивать. Думаешь, я не знаю, о чем вы тут все шушукаетесь у меня за спиной? Сдурел Димон совсем, кукухой поехал. Жену-детей на произвол судьбы бросил, свалил в пострелушки играться. Нет бы делом каким полезным занялся, хозяйство поднял… Ага, поднимешь тут. Одной рукой! Что, товарищ участковый, не знал, что у меня инсульт был пару лет назад?
– Слышал, – ответил участковый.
– А как с завода меня сразу выперли, слышал? Как я тут год без работы подыхал, слышал? Хоть в Луганске взяли пушечным мясом, вон, до командира дослужился, и то лафа кончилась. Димка-артиллерист, ха-ха! Ранение имею, после этого рука совсем отнялась! У меня и свой позывной был – Левша, из-за руки. Все уважали, говорили, что правильный командир – жестокий, но справедливый. А вот и тут все. Домой пора.
Аброськин замолчал и как-то сник.
– Так если ты такой образцовый боец, – сразу же вклинился в паузу участковый, – так и веди себя прилично. Девушку отпусти и…
– И что?! Отпущу, а вы всю душу из меня вытрясете. Да что из меня, и насрать… Я ж вас, кровососов, знаю, за детей и жену приметесь.
– Ты что такое…
– Захлопнись, жиртрест! Не то я этой девке враз башку снесу. Лопнет, как переспелый арбуз, только косточки разлетятся! – и он приподнял сверток.
Стажерка на лавочке сжалась в комок, из глаз закапали слезы.
– Не надо, пожалуйста… – тихонько заскулила она. – Пожалуйста.
– Цыц! Тебе тут вообще слова не давали. Даже и не думай меня кинуть, курва мелкая. Я за тобой внимательно слежу, не смотри, что болтаю. У меня глаз наметан. В бою быстро научаешься следить за противником.
– Да никто тебе тут не противник! – крикнул участковый, но Аброськин его, похоже, даже не услышал.
– Все вы противники. Денег нет, еды нет, кредит взял – а процентов набежало в триста раз больше.
У Зигунова учащенно забилось сердце. Он даже кивнул, как бы соглашаясь с Аброськиным.
– А что закладывать? Себя? Детей?!!
Аброськин со всей дури саданул носком тяжелого армейского ботинка по скамейке. Заложница с воплем рухнула на землю, закрывая голову руками и рыдая в голос. Но он ее тут же схватил за руку и посадил обратно.
– Не ори, дура! Чтоб вы подавились этим баблом! Я ж сказал: верну все! Все отдам, что должен, только не сейчас. Отцепитесь уже от моей семьи!!!
Было видно, что мужик с автоматом совсем на пределе. Сам себя накрутил и теперь трясся всем телом, как взведенная пружина. Одно неверное слово, и голова стажерки реально может превратиться в кровавый фонтан. Зигунов сделал два шага вперед, отделившись от группы офицеров. Нужно было как-то разрядить обстановку, а на пузатого Ивана Карповича особой надежды уже не было.
Однако сверток моментально качнулся в сторону движения. И сжимавшая его рука не дрожала.
– Назад, – просипел бывший вояка.
– Так какие у тебя требования, Аброськин? – деловито поинтересовался участковый. – Ты много наговорил, но давай теперь к сути.
– Простые требования, – тяжело вздохнул Аброськин. И с этим вздохом будто сдулся, утратил всю агрессию, которую так долго в себе распалял. За спиной заложницы стоял потрепанный жизнью, немолодой и очень усталый человек с беспросветным отчаянием в глазах. – От детей отстаньте. И от жены. Я сказал заплачу, значит, заплачу. Просто дайте немного времени. А пугать меня не надо, я пуганый. Что по черному ходу ваших бандюков-коллекторов, что по красному – вас, начальничков, бояться не буду. А сунетесь к моей семье, всех положу. Опыт есть.
Пока никто не успел вклиниться, Зигунов поднял пустые руки над головой и пошел к калитке.
– Дмитрий Степанович, у меня нет оружия, и я не хочу вам навредить. Разрешите сказать несколько слов.
Аброськин окинул опера подозрительным взглядом, чуть сдвинулся, чтоб заложница лучше его прикрывала, и кивнул неохотно.
– Говорите, чего уж. Я никуда не спешу.
– Я зайду?
– Не стоит. Я вас и так прекрасно слышу.
Настаивать Петр не стал. Остановился у калитки и произнес самым будничным голосом:
– Дмитрий Степанович, моя фамилия Зигунов, я начальник отдела уголовного розыска. Произошло явное недоразумение. Моя сотрудница и все остальные, кто сейчас здесь, никакого отношения к вашему долгу не имеют.
– Ага, как же. Свисти больше, начальник. Твоя пигалица как порог переступила, так сразу начала «корочкой» трясти и про долги «Деньгомигу» спрашивать.
Зигунов вздохнул и послал Республиканскому очередное мысленное ругательство.
– Да, этим вопросом наш отдел интересуется, но в связи с расследованием совсем другого дела. Владелец «Деньгомига» убит, мы ведем следствие, связываемся со всеми должниками. Девушка к вам пришла именно по этому вопросу. Кстати, долги теперь, скорее всего, будут списаны.
Аброськин секунду молчал. На его лице эмоции сменяли одна другую, но в конце концов он ругнулся и захохотал.
– Надо же! Все-таки есть Бог на свете. Грохнули наконец-то старого упыря. Давно пора. Я бы и сам не отказался пустить ему кровь, если б не надо было малых на ноги ставить. Вы когда убийцу найдете, пожмите его руку от моего имени.
– Ну теперь-то вы видите, что вся эта катавасия – всего лишь недоразумение?
Аброськин все еще сомневался, покачал свертком, но в конце концов опустил его вниз.
– Вы ко мне приехали, типа, как к подозреваемому?
– Пока нет. Просто поговорить. Вы девочку отпустите, а мы с вами как раз побеседуем. Если хотите, прямо здесь во дворе и устроимся.
– Лады, давайте тут. Чтоб вашим спокойнее было. А ты иди, – обратился он к заложнице. – Хватит уже тут сопли ронять. Звиняй, что страху натерпелась.
Слушать неуклюжие извинения стажерка не стала. Она вскочила и на нетвердых ногах бросилась к калитке, чуть не сбив по дороге Зигунова. Слезы у нее из глаз лились еще сильнее, чем раньше. Интересно, останется ли она после такого и дальше в убойном отделе? Вряд ли. Хотя если справится…
Петр сел на лавку, как ни в чем не бывало достал ручку, блокнот, но открывать не стал. Вместо этого спросил:
– Вы читать любите?
– Чего?
– Читать. Книги.
– А. Ну да.
– И что читаете?
– Да всякое. Больше, конечно, по военному делу. Это у меня еще папка любил, от него как-то и перешло. Исторические всякие. Пикуля все, наверное, перечитал. Классику, конечно – нашу, русскую. Но и мировую тоже вполне, если не пидоры. В последнее время вот еще духовную литературу отец Григорий дает – Кураева, Осипова, ну святых отцов, понятно.
Аброськин постоял и уселся рядом с майором, явно слегка выбитый из колеи.
– А что? Психологический портрет составляете?
– Да нет. Просто у меня жена в пединституте работает и недавно говорила, что у них в филиале в Шуисте, рядышком с вами, в библиотеке никак помощника толкового найти не могут. Зарплата, конечно, не ахти, но все же побольше, чем у чтеца в храме. Одна рука для такой работы не помеха. Опять же в столовой института можно очень недорого питаться, а если договориться, то и домой кое-что забирать. Как вам такая идея?
– Что-то ты слишком добрый, начальник.
– Зовите меня Петром Сергеевичем. Так, думаю, удобнее будет.
– На хрена я вам сдался, а? В благодетели рветесь… Петр Сергеевич?
– Нет, просто вспомнилось, вот и предложил.
– Ага, ну конечно… Только у меня есть идейка получше.
Абоськин приставил сверток к подбородку.
– Бах, и дело с концом.
– Да, вполне вариант, – согласился Зигунов. – А дети как же? Жена? Вы столько сил приложили, чтобы их защитить, а теперь хотите бросить? Думаете, без вас они продержатся?
– Дима, – послышался тихий женский голос.
Дверь в дом приоткрылась, в проеме стояла испуганная женщина, а из-за нее выглядывали четыре таких же перепуганных детских мордашки.
– Тьху ты, – сплюнул бывший вояка и положил сверток на колени. – Иди в дом, мать. Все нормально.
– Но…
– Иди, говорю. Мне тут с Петром Сергеевичем пообщаться надо.
Когда дверь закрылась, Аброськин тяжело вздохнул.
– Вот же заноза… Ну так что? Спрашивайте, я расскажу, как есть. Только…
– Да?
– Давайте, может, лучше у вас в машине. А то нормально поговорить теперь не дадут. Я свою бабу знаю.
– Конечно. Давайте в машине, – кивнул Петр и, сильно понизив голос, добавил так, чтобы слышал только его собеседник: – И автомат возьмите с собой. Незарегистрированное оружие надо сдать, тем более если это автомат.
Отец четверых детей посмотрел на опера очень внимательно.
– Веник это. Только купил в хозяйственном. Откуда у меня автомат?
И вытряхнул из пакета с нарисованным бобром в строительной каске желтый новенький веник.
Глава 5
Как и у любого полицейского, да и вообще любого человека, уважающего свою работу, сериалы «про ментов» российского производства вызывали у Зигунова неприязнь. Врач, глядя на то, как на экране артисты в белых халатах и с непременными фонендоскопами на шее одновременно пересаживают пациенту обе почки, качает головой и выходит покурить. Военный делает кислое лицо, когда киногерой метко стреляет из «узи» на триста метров. Так и майор Зигунов совершенно не мог понять, почему оперативный работник, по мнению создателей сериала, должен быть неизменно бухой или с бодуна, помятый и неопрятный. Он был готов простить сценаристам любые несостыковки, убожество сюжета, который никогда и близко не дотягивал до образцов, знакомых с детства, – Агаты Кристи, Сименона, Конан Дойла, но образ сериального опера раздражал своей нелепостью и безобразием.
Особенно возмутительно обычно показывали личную жизнь героя – он обязательно должен прозябать в мрачной неприбранной берлоге и трахать все, что движется, от плечевых шлюх до полковничьей жены – обязательно сексуальной красавицы (этот пункт казался Петру особенно комичным). Если у опера из сериала и есть жена (тоже сексуальная красавица), то она непременно бросает его, потому что он проводит все время на работе. Герой пытается вернуть жену-красотку с заплаканными глазами, но все безрезультатно – работа всегда важней.
Зигунов объяснял это безобразие тем, что написанием подобных сценариев занимаются в основном одинокие женщины среднего возраста, которые имеют туманное представление не только об оперативной работе полиции, но и о нормальных человеческих отношениях внутри семьи. Поэтому весь свой опыт они и черпают в подобных же сериалах, рождая порочный круг киноляпов и странных гротескных образов врачей, бандитов, полицейских и их жен.
Оглядываясь по сторонам на своих коллег и знакомых, Петр не мог увидеть ничего подобного, хотя его собственная семья была в этом отношении не образцовой, но все скандалы, которые у них случались, как и во всех семьях, вроде бы завершались относительно благополучно.
Тихая воспитанная девочка из педагогического университета, которую он первый раз приметил в городском парке десять лет назад, стала для него такой женой, о которой он всегда мечтал, – покладистой, но легкой, нежной, но сильной и самостоятельной. И сам Петр, тогда еще старлей, стал рядом с ней серьезней, взрослей и вскоре получил свое первое повышение.
С первого дня знакомства, помимо крепкой любви, их объединяла еще одна общая страсть – литература. Катя изучала поэтов Серебряного века и мечтала об университетской карьере, а он делился с ней (и только с ней) своими стихами и набросками рассказов, которые писал на ночных дежурствах. Это было так давно, еще до свадьбы…
Но молодая семья Зигуновых, пройдя через все неизбежные для молодоженов ссоры и выяснения отношений, вскоре прибавилась папиным счастьем: родился Владик – бойкий мальчуган с отцовским проницательным взглядом.
Шли годы, на погонах молодого опера появлялись новые звездочки, жена защитила кандидатскую и начала преподавать на кафедре литературы. Кате поначалу было тяжело примириться с участью жены опера – муж пропадал порой по много ночей подряд, внезапно срывался на задержание прямо из-за семейного стола, временами ходил угрюмый, ушедший мыслями далеко в работу. Тогда на домашней кухне порой вспыхивала нешуточная гроза, но Катя, выговорившись, всегда первая была готова на мировую, не выдерживая того, как муж на ее глазах превращается в каменную скалу.
Понятно, что молодой еще женщине хотелось внимания, хотелось повеселиться, и она частенько ходила на тусовки со своими коллегами и студентами, приводя к вспышкам ревности у Петра – в убойном отделе подобные мероприятия не проводились. Но Кате удавалось успокоить мужа, и скандал со временем сходил на нет.
Так вышло и в этот раз – ссора закипела бурным валом и быстро отступила, еще продолжая слегка бурлить.
– Ну Петя. – Жена положила свою руку поверх его на лакированную поверхность стола. Она смотрела на него с той особой смесью приязни и печали, которая всегда охватывала ее после семейного конфликта. Его черты медленно смягчались, наконец он вздохнул и ответил ей спокойным взглядом. – Петь, ну ты же понимаешь, в какое нелепое положение ты меня поставил с этим своим Аброськиным… Ну вспомни, разве я тебе говорила, что есть открытая вакансия? Мол, пусть приходит, устраивается. Разве так я говорила?
– Ты же сама сказала, что у вас в библиотеке на Шуисте нужен помощник. Что ваша бабушка не справляется из-за возраста и тяжело… – Зигунов рассеянно поглаживал ее ладонь, словно маленького нежного зверька. – Что по хозяйству надо помогать, ремонт сделать… Это же надеюсь, не в мой адрес был камешек? У меня времени не хватает у себя в квартире ремонт сделать. А тут – решил проблему, мужик хозяйственный… Хотя с одной рукой, но управляется, в отличие от меня…
– Ну! Но не про какую открытую вакансию и речи не шло! А ты мне его прислал прямо с трудовой книжкой в руке в отдел кадров! Ну так же дела не делаются…
– Ну извини, Кать, должен же я был ему сказать что-то, что гарантированно его отвлечет, пообещать ему что-то, не знаю… – Петр удержал ее руку, готовую снова обиженно ускользнуть, и посмотрел жене в глаза простым и ясным взглядом: – Вы же его возьмете в итоге-то?
Катя все-таки смогла ловко высвободиться и улизнула к окну, где принялась разливать по чашкам душистую янтарно-красноватую заварку. Зигунов видел только ее спину и ловкие движения тонких рук, летавших над чайниками и чашками, но уже по одному наклону головы, расслабленно опущенным узким плечам мог сказать с уверенностью – буря миновала, и можно продолжать общаться спокойно.
– Так что? Возьмете?
– Может, возьмем, а может, и нет. – Катя поставила перед ним дымящуюся чашку и легко подвинула блюдце с лимонными дольками. – У нас даже по штату такой должности нет – «помощник библиотекаря». Вот что я тебе тут сделаю?
– Ну если должности нет – ее всегда можно придумать! – Зигунов энергично бренчал ложкой по фаянсовым краям, пытаясь утопить непокорный лимон. – И потом, необязательно сразу в штат. Возьмите его вне штата. Главное – платить ему какие-то копейки, и чтобы в столовой он мог питаться, чтобы при деле был человек. Это можно попробовать?