Но ничего удивительного в этом ответе не было – ребятишки посещали школу при синагоге. Да, Сэндлер оказался евреем, и я не знал радоваться мне этому факту или огорчаться.
Еврейский календарь я не понимал – мне пришлось попотеть, но с помощью детишек и богов, я высчитал дату возвращения и вытащил-таки из кармана бечёвку.
Жена Сэндлера всё время куда-то уходила, а я не спрашивал её куда.
Два следующих дня я наблюдал и размышлял как мне быть, но так и не придумал чего-нибудь путного. А из дома я выходить всё ещё опасался – полагаю, вы меня понимаете.
Но у меня не было никаких развлечений, и это печалило меня со страшной силой.
Каждый день повторялось одно и то же: молочница приносила молоко, грязный мужик приносил воду, дети уходили в школу, жена молчала и вязала, или огрызалась, мы завтракали и ужинали, а я ни на градус не приблизился к разрешению загадки.
Но загадка решилась сама собой с приходом джентльмена с большими усами. Ему было не больше тридцати, он постучал в дверь, а я взял и открыл её.
Мужчина вошел в дом и сел за стол без всякого приглашения. Судя по его манерам, длинной шпаге и дорогой одежде, он был богатым человеком, вероятным аристократом.
Я сел напротив внезапного гостя.
– Мистер Сэндлер, сколько я Вам должен? – спросил гость после недолгой, но всё же паузы.
Я не нашёлся с ответом, но новость о том, что мне что-то должны, была приятной.
Я молчал и искал выход из своего глупого положения – назвать слишком большую сумму не позволяла совесть, а слишком малую – жадность.
– М-м-мало! – проснулся настоящий Сэндлер.
– Сделайте милость, изъясняйтесь прозрачнее. Я спешу и не желаю излишне утомляться! – сказал гость.
Я подавил Kewpie, но он успел дёрнуть головой, как дёргают лошади. Гость не смутился.
– Вы должны мне что-то около… пятисот фунтов, – сказал я наугад.
– Пятисот?
Гость по какой-то причине разозлился и раскраснелся как солнце при закате.
– Ну, может,… четырёхсот, – сказал я.
Джентльмен готов был взорваться и схватился за свою длинную шпагу. Моё сердце увеличивало обороты – кровь ударила в голову Сэндлера.
– Вы должны ему сто двадцать фунтов вместе с процентами, милорд.
Это сказала моя немногословная рыжая жена. Она стояла на лестнице в платье, которого я ещё не видел – оно показалось мне праздничным и дорогим.
Неблагодарный гость увидел женщину и тут же успокоился. Мне даже показалось, что он обрадовался.
– Да, милорд. Ровно сто двадцать фунтов, – сказал я.
Жена спустилась вниз, достала зелёную стеклянную бутыль из комода, поставила перед пришельцем стакан, вытерла его тряпкой и наполнила содержимым бутыли – я не знаю что это было, так как мне она выпить не предложила.
Гость что-то выпил и поблагодарил жену Сэндлера. Та с улыбкой удалилась в спальную комнату, а любезный джентльмен проводил её взглядом, но потом уставился на меня.
А я молчал и смотрел на него, и ждал.
– Я отдам Вам эти деньги не позднее следующей осени. Я отправляюсь в экспедицию в Гвинею. Сейчас негры в цене. Вернусь – рассчитаемся.
– Хорошо, милорд. Как Вам будет угодно.
Я встал на ноги – не хотел затягивать с расставанием, знаете ли. И гость тоже поднялся.
– Мистер Сэндлер, мне нужно 10 фунтов, – сказал он.
Я не знал где их взять, но отказывать доброму гостю тоже не хотелось.
А вы знаете, что у этих аристократов на уме? «Проткнёт шпагой Сэндлера, – а я больше не увижу Патрицию», – вероятно, думал я тогда.
– Милорд, зайдите завтра, я подготовлю для Вас.
– Но они нужны мне сегодня!
– Дорогая, принеси 10 фунтов, будь так любезна. Это для нашего дорогого гостя, – сказал я так, чтобы услышали наверху.
Я хотел поскорее избавиться от этого милорда – полагаю, вы меня понимаете.
Жена Сэндлера вышла на лестницу.
– Я не знаю где ты хранишь деньги, – сказала она.
– Милорд, зайдите завтра, очень Вас прошу. Мне нужно уладить кое-какие дела.
– Хорошо, я зайду вечером! Завтра! Вечером! Сэндлер! Ты слышишь?
Я кивнул, а добрый джентльмен с длинной шпагой ушёл.
Я запер за ним дверь, сел за стол и задумался.
Итак, выяснилось, что Kewpie, по всей видимости, был ростовщиком. Вероятно, думал я, этот аристократ – не единственный клиент Сэндлера, и мне нужно было искать тайник, в котором тот прятал деньги. Я догадался, что ключ в кармане жилета лежал там не случайно, тем более, что он не подходил ни к одному замку в доме.
Следующим утром я дождался пока дети уйдут в школу, дал Жене пару-тройку шиллингов и отправил за обновками. В тот день она казалась счастливой и даже любезничала со мной.
Пока я был в доме один, я обыскал весь первый этаж, спальню, но денег не нашел.
Я поднялся на чердак – там валялся пыльный хлам, но монет не было.
Я полагал, что вряд ли Сэндлер прятал деньги вне дома, поэтому продолжил поиски. Я обстучал стены, пол, потолки, но снова не нашёл того, чего искал.
Вы, наверное, решите, что я отчаялся и плюнул на деньги? Нет! Напротив, пока я занимался поиском денег, желание воспользоваться капиталом Сэндлера выросло до невероятных размеров, и я знал, что рано или поздно всё равно найду клад доброго ростовщика.
Потом пришёл чей-то слуга и отдал мне долг какого-то господина, а я вздохнул с облегчением.
Вернулась жена, но надела новое платье, которое купила-таки на выданные мной шиллинги, и снова куда-то ушла.
А вечером пришёл усатый и любезный должник с длинной шпагой, получил свои 10 фунтов и, ко взаимному удовольствию, свалил. Я запер за ним дверь и пожелал ему не возвращаться из Гвинеи никогда.
Но деньги ростовщика не давали мне покоя, знаете ли. И ещё меня мучили вопросы. Если у Сэндлера водились фунты, то почему мы жили в стеснённых условиях? Почему не было обеда? Почему порции мяса были такими скромными? На эти вопросы я ещё ответить не мог.
В субботу я впервые ступил за порог дома Сэндлера. Избежать того чудесного обряда я, пожалуй, не мог – мы пошли всей семьёй в синагогу.
Я надел выходной костюм Сэндлера – он висел в шкафу в спальной комнате, а мой милый Kewpie не протестовал.
За прошедшую неделю я научился надевать модные кальсоны и нашейные банты, но на людях испытывал некоторую неловкость за свой непривычный наряд, хотя все горожане были одеты так же, как и я.
Улицы Лондона меня не удивили – кое-где они были мощёными добрым камнем, а на некоторых и пезантские телеги и кареты знатных господ утопали в грязи.
Нечистоты вываливались прямиком на улицу и чудесные запахи с непривычки удушали.
Если я старался обходить навозные кучи, то лондонцы этим не утруждались.
Кареты на любой вкус – простенькие и шикарные, большие и поменьше проносились с бешеной скоростью – приходилось даже уворачиваться, иначе пришлось бы валяться в навозе и хрипеть в беспомощности.
Со мной здоровались многие прохожие люди, причём, делали это с особенной и нарочитой учтивостью, а я тут же подозревал в них долбаных клиентов Сэндлера.
В Лондоне того времени было множество строек – богатые особняки вытесняли жалкие лачуги, а город, по всей видимости, разрастался с невиданной скоростью.
И у христианских церквей, и у синагоги, как муравьи, роились нищие и разные английские оборванцы. Они требовали милостыню и я дал им пару-тройку звонких монет.
Голодранцев было такое количество, что приходилось применять силу и пробивать себе путь.
Некоторые знатные христианские прихожане использовали для этого шпаги в ножнах – они били ими нищих как палкой, а так как у меня шпаги не было, и быть не могло, потому что евреям шпага не полагалась, то в какой-то момент попрошайки так озлобили меня своим наглым поведением, что я принялся пинать их ногами – ноги евреям иметь не запрещалось.
Какая-то беззубая грязная старуха жестом пожелала мне смерти на колу, а жена Сэндлера отвесила доброй, но пожилой уже женщине оплеуху, да такую, что если бы у бабки оставались ещё какие-нибудь зубы, то они вылетели бы со свистом. Вероятно, беззубость старухи была следствием её дурного характера.
Такие диковинные нравы и образы удивили меня в тот день, но я, конечно же, не подавал вида.
03
Как сейчас помню, евреи молились на первом этаже большого здания в Сити, недалеко от Тауэра.
Мы разделились – жена с дочкой пошла в женскую молельню, я с сыном Сэндлера – в мужскую.
Я повторял за другими евреями всё то, что делали они, и провёл время с удовольствием – других развлечений я тогда себе ещё не нашёл.
После службы какой-то незнакомец сунул мне в руку записку и скрылся в толпе. Секретность тут же заинтриговала меня.
Но в то же время я опасался, что разгадка тайны может погубить мою миссию и меня вместе с ней. Не прошло и недели, как я поселился в доме Сэндлера, а уже появились какие-то секреты и загадки! Я начинал волноваться – полагаю, вы меня понимаете.
Я отошел в сторону и прочитал записку. А в ней аккуратными каракулями были выведены слова: «Сегодня в полночь».
Я выругался, потому что нехорошее предчувствие овладело мной в одно мгновение, но делать было нечего – в ожидании полуночи я провёл остаток дня.
Жена и дети скрылись на втором этаже, чтобы отойти, наконец, ко сну, а я сидел на кухне, смотрел в окно и томился беспокойным ожиданием.
В окне были видны силуэты редких прохожих и карет, а потом пришла тишина.
В дверь постучали, а я взял и спросил, кто там за дверью.
– Мистер Сэндлер, откройте, это я, – сказал кто-то там.
– Я никого не жду, – сказал я и заволновался ещё сильнее.
– Бросьте валять дурака! Открывайте!
Я открыл-таки долбаную дверь, а в дом влетел мужчина, и тоже со шпагой на на своём поясе, как и предыдущий клиент Сэндлера. Одет он тоже был как аристократ, и был, пожалуй, постарше Сэндлера на пару-тройку десятилетий.
– Что за шутки, Джон? Вас ведь предупредили!
– Простите, я уснул.
– Сейчас придут остальные. Закройте окно!
Я закрыл окно деревянными ставнями.
– Ваши спят?
– Да.
– Прекрасно.
Мы сели, а незнакомец зажёг ещё пару-тройку свечей к тем, что уже горели.
– Я понимаю, Джон, что Вы экономный человек. Это похвально. Но зажигайте больше свечей – нельзя жить во тьме!
А Сэндлер был экономнее, чем думал тот джентльмен, скажу я вам. Но об этом знали лишь сам ростовщик, его семья и Якоб Гроот.
Потом пришли ещё двое ночных посетителей – один молодой и тоже со шпагой, другой постарше, но в одежде священника.
Все гости сели за стол и говорили вполголоса, а я почувствовал себя вовлечённым в какое-то серьёзное и опасное дело – хотелось бежать.
– Господа, мы собрались, чтобы обсудить наши дела в Йорке. Меня беспокоят обыски у наших братьев, – сказал первый гость, – Аббат Николсон только что вернулся из Йорка.
Он указал в сторону священника.
– Да, Карл ищет повода разделаться с нами. И ему это удастся, если мы не усилим наши позиции в Лондоне.
– Этот долбаный ублюдок ещё ответит нам за Кромвеля! – сказал самый молодой гость.
Двое старших переглянулись, а я подумал, что участие в таких посиделках может закончиться виселицей.
– У Вас есть предложения? Если так, то выкладывайте, – сказал первый гость человеку в сутане.
– Есть мыслишки. Полагаю, нужно продвинуть наших людей в правительство, – ответил тот. – Если мистер Сэндлер вновь будет любезен и выделит нам некоторую сумму, то мы запустим Честертона через Милфорда – тот не боится брать.
Я смотрел, слушал и молчал.
– Почему Вы молчите, Джон? Я Вас не узнаю, – сказал первый гость.
– О какой сумме идёт речь? – спросил я.
– О каких-то двухстах фунтов. Это немного, если учесть, что на кону не только судьба Англии, но и наши жизни, – сказал аббат.
– Вы согласны, мистер Сэндлер? – спросил первый гость.
– Да. Но…
– Отлично. Когда мы победим, Англия будет чествовать Вас как героя. Даже несмотря на то, что Вы – иудей. Аббат Николсон заедет к Вам завтра. Уйдём по одному.
Гости ушли, а я остался под сильным впечатлением от увиденного и услышанного.
Мне показалось, что наверху скрипнула дверь. Я поднялся в спальную комнату, но все спали, а жена Сэндлера даже похрапывала, чего я раньше за ней не замечал. Я успокоился, потому что опасался, что она слышала наш разговор с тремя добрыми джентльменами.
У меня было два варианта на выбор – либо бежать куда-нибудь подальше от храпящей жены ростовщика и решительных заговорщиков, либо остаться, отдать или не отдать деньги аббату и продолжать жить спокойной и размеренной жизнью любезного мистера Сэндлера.
Но оба придуманных мною варианта требовали средств, которые этот засранец Сэндлер где-то спрятал и не хотел раскрывать мне свой тайник – от заткнулся и перестал проявляться.
А мне нужно было на что-то жить, в конце концов, как вы, наверное, понимаете, и я решил-таки искать деньги, чтобы откупиться от отважных заговорщиков – а там видно будет.
В ту же ночь увидел странный сон. Я попал в какой-то огромный и страшный крематорий. Там мёртвые тела были завёрнуты в тряпки и перевязаны верёвками. Их привозили, разгружали и отправляли в большие печи, откуда вырывалось пожирающее жёлтое пламя. Воздух до такой степень раскалился, что я не мог дышать. Весёлый истопник с лицом Каннингема, но без парика на своей голове, закинул дрова в печь, подскочил ко мне и сказал: «А ты когда к нам? Ещё не завтракал?»
04
Я проснулся потным и без обязательной эрекции, но зато с мыслью о том, что ещё не искал деньги в печи. Я принял сон за подсказку с небес и поблагодарил добрых богов.
На завтраке я молчал и с завидным нетерпением ждал пока все свалят с долбаной кухни.
Не прошло и часа, как детей отправили-таки в школу, а жена Сэндлера тоже куда-то делась.
Я обшарил печь, но денег не было. Зато я нашёл книгу, которая была завёрнута в тряпку – это была учётная книга моего ростовщика.
Сэндлер умел писать, хоть и с ошибками, и детским почерком он записывал имена клиентов, а напротив них – суммы и даты.
Некоторые имена были перечёркнуты – вероятно, эти клиенты долг уже отдали.
Тут же хранились и расписки в получении ссуды.
Список клиентов Сэндлера был внушительным, а суммы, которые он давал в долг, были немалыми. Если ночные заговорщики просили всего пару сотен на подкуп какого-то государственного деятеля, то в списке встречались и четырёхзначные суммы. Этот Сэндлер знал своё дело, как его ни покрути.
Но я не отчаился и продолжил поиски денег – снова обшарил весь дом, но без ожидаемого результата.
Сэндлер просыпался и пару-тройку раз пытался мне помешать – бормотал что-то обидное и пытался сбить меня с ног, когда я поднимался по лестнице.
Но я уже научился справляться с ним – выражение «Заткнись, скотина», которое я выговаривал с особенной интонацией, было самым эффективным в общении с моим милым Kewpie – Сэндлер тут же затыкался и успокаивался.
В расстроенных чувствах я сел за стол и принялся листать его учётную книгу – хотел найти какой-нибудь просроченный долг и потребовать деньги Сэндлера у обнаглевшего должника.
В дверь постучали, а я взял и открыл её. На пороге стоял чей-то чернокожий слуга в несуразной красной чалме и серьгами в ушах.
– Это от мистера Уотсона, – сказал он и протянул мне небольшой мешочек.
Я принял чудесную посылку, а слуга сел в дорогую карету и уехал.
В кошельке мистера Уотсона было около ста фунтов – я решил, что это долг, который вернули Сэндлеру, и подпрыгнул от удовольствия.
Я проверил свою догадку – в учётной книге я нашёл фамилию Уотсон, которую Сэндлер умудрился вывести с двумя ошибками, зачеркнул Уотсона, но сумма всё же не была достаточной для откупа от добрых заговорщиков, сами понимаете.
И тут меня осенило. Я вспомнил, что когда-то читал книгу про сыщика одного английского автора с двойной фамилией, которую я уже не помню, а приятелем того самого сыщика выступал доктор по фамилии Уотсон. В одном рассказе британца клад был спрятан в пристройке над чердаком. Я подумал, что, возможно, у англичан принято прятать клады под самой крышей и побежал наверх проверить свою чудесную версию.