3
В Моравии в Уильяме Эйвери Рокфеллере странным образом сочеталось поведение добропорядочного гражданина и обаятельного лоботряса. Как и в Ричфорде, изумленные горожане смотрели, как он, элегантно одетый, проносится на резвых лошадях, из-за его расточительства иногда казалось, что он богаче всех в городе. Мэри Энн позже назвала истории об их бедности в детстве «нелепыми». «Нам всегда было что поесть и что надеть, было и все, что нужно в хозяйстве. Мы не были богаты, разумеется – вовсе нет; но всегда было достаточно, чтобы поесть, и использовать, и отложить»
4
5
6
Разумеется, Билл никогда не снисходил до тяжелого фермерского труда и считал его ниже своего достоинства. Он нанял служащего железной дороги Хайрама Оделла, чтобы тот работал на ферме и приглядывал за его семьей, так как уезжал все еще часто. Как наставлял его Билл: «Их мать недостаточно сильна, чтобы справляться с ними, а с ними надо справляться. Делай, что сочтешь для них правильным»
7
8
Экономика Америки 1840-х годов была достаточно оживленной, чтобы подстегнуть фантазии любого будущего магната. По всей стране открывались банки, каналы сеткой прорезали сельские районы, по рекам курсировали пароходы, железные дороги и телеграфы соединили первые рынки. Территориальная экспансия висела в воздухе: в 1845 году аннексировали Техас, и казалась неизбежной война с Мексикой. Эти отдаленные события еще только намечались, но Джон Д. Рокфеллер уже казался идеальным представителем homo economicus. Он покупал конфеты на вес, делил на небольшие порции, а потом продавал с неплохим доходом братьям и сестрам. Мать посоветовала семилетнему Джону бросать заработанные золотые, серебряные и медные монетки в синюю фарфоровую вазочку на камине. Первый деловой успех пришел к Джону в семь лет. Он подкараулил индюшку, направившуюся в лес, забрал цыплят из гнезда и вырастил их на продажу. Элиза поощряла его предприятие, давала ему створоженного молока, чтобы накормить индюшат, и на следующий год он вырастил еще бóльший выводок. Уже будучи в возрасте, Рокфеллер сказал: «До сих пор я сохраняю особую симпатию к стаям индюшек и не упускаю случая полюбоваться ими»
9
Несмотря на радужные воспоминания, ранние фотографии Рокфеллера показывают, что все было не так уж весело. Его лицо мрачно и ничего не выражает, в нем нет мальчишеской радости и оживления; кожа натянута, глаза пустые и лишены блеска. Окружающим он часто казался отстраненным, о нем вспоминали, что порою он, с каменным лицом, брел по сельским дорогам, погруженный в свои мысли, как будто решал серьезные проблемы. «Он был тихим мальчиком, – рассказывал один из жителей Моравии, – казалось, он всегда о чем-то думает»
10
11
Теперь, имея возможность оглянуться назад, мы замечаем нечто не вполне обычное в том, как этот лишенный эмоций мальчик точно определял цели и следовал им без следа детской импульсивности. В шашки или шахматы он играл с исключительной осторожностью, долго обдумывая каждый ход и прорабатывая каждый возможный ответный ход. «Я схожу, как только разберусь, – отвечал он, если его пытались поторапливать. – Вы же не думаете, что я играю для того, чтобы проиграть?»
12
Хотя мальчик выглядел печально и много времени посвящал книгам, музыке и церкви, он обладал тем тонким остроумием, какое неожиданно проявляется в конце фразы. По словам его невестки: «У него было чувство юмора или, можно сказать, что он был рассудительно весел. Он увлеченно слушал, но за ним не водилось привычки громко смеяться. Помню, как загорались его глаза, а на щеках появлялись ямочки, если он слышал или видел нечто забавное»
13
14
* * *
Посещения церкви не стали для Джона Д. Рокфеллера давящим долгом или обязанностью, он считал их чем-то очищающим и освежающим для души. Баптистская церковь его детства раскрывает многие тайны его характера. Он рос, постоянно слыша изречения, характерные для евангелического протестантизма, и следуя им. Многие его пуританские принципы, которые могут показаться старомодными новым поколениям, в его детстве были повседневностью для набожных людей. Сагу о блестящих деловых свершениях Рокфеллера невозможно отделить от атмосферы, царящей во времена его юности на севере штата Нью-Йорк. Даже его отец, имевший привычку заигрывать с дьяволом, знал наизусть много гимнов и призывал детей ходить в церковь. Однажды он пообещал Джону пять долларов, если тот прочтет Библию от корки до корки, и так, непреднамеренно, связал в сознании мальчика Бога и деньги. Билл, бунтарь, сторонящийся общества, так и не присоединился ни к одной церкви – это было бы слишком, – поэтому Джон отождествлял религию с образом любимой матери, находившей в Библии бальзам для своей измученной души.
Джон посещал воскресную школу неподалеку от их дома на холме и запомнил учителя, бывшего нечестивца, который раскаялся и стал ревностным христианином. В религии мальчик видел не столько систему раздачи наград в загробном мире, сколько способ исправиться на земле. Из-за частых отлучек Билла Элиза упросила соседа пресвитерианца по утрам в воскресенье подвозить ее и детей в баптистскую церковь. Семья тесно прижималась друг к другу на церковной скамье, и Элиза призывала детей опускать монетки в блюдо для пожертвований; Рокфеллер часто упоминал альтруизм матери как истоки своей благотворительности. Он с раннего детства усвоил, что Бог хочет, чтобы дети его зарабатывали деньги, а затем жертвовали их, и процесс этот должен быть непрерывным. «Меня сразу приучали работать и сберегать, – объяснял Рокфеллер. – Я всегда считал своим религиозным долгом взять все, что я могу взять честным путем, и отдать все, что могу. Так меня учил священник, когда я был ребенком»
15
Первую баптистскую церковь основал в Род-Айленде Роджер Уильямс в 1639 году, но процветать конфессия начала только после так называемого Великого пробуждения, начавшегося около 1739 года. Религиозное рвение общества набрало силу после поездок по восточному побережью харизматичного английского проповедника методиста Джорджа Уайтфилда. В открытом поле, под звуки рыданий и пронзительные крики, толпы людей были обращены в христианство или восстанавливали угасшую веру, многие падали в обморок или извивались по земле в осознании греха. Бурные эмоции этого периода подстегнули фантастический рост общины баптистов, верящих в добровольное крещение и публичное исповедание веры. Более сотни новых баптистских церквей выросли в одной только Новой Англии. Баптисты, с их лидерами, вышедшими из народа, и автономными паствами идеально подходили для пограничных районов и демократичных обычаев колонистов. Пасторы, набранные из обычных людей, часто не получающие денег и плохо образованные, забредали в далекие земли, куда боялись ступать другие духовные лица. Баптисты не были сторонниками высшего духовенства, не подчинялись епископам и не входили в церковную иерархию, а потому могли создать церковь у любого ручья и в любой лощине. К концу XVIII века они стали серьезной религиозной силой.
С 1800 года и до конца 1830-х годов Второе великое пробуждение вызвало новую религиозную волну в Новой Англии и северо-восточных штатах. Движение достигло пика около 1830 года, когда огни религиозных бдений пылали так жарко, что Рочестер и другие земли северного Нью-Йорка и Огайо окрестили Выжженным районом. Деятели пробуждения – самым знаменитым был Чарльз Грандисон Финни – прибывали в город и проводили молитвенные собрания, часто затягивающиеся на всю ночь. Собрания проходили, как невероятно эмоциональные театрализованные представления с закостенелыми грешниками в главной роли – они сидели на «скамье покаяния», а горожане публично призывали их покаяться. Увидев свет, многие грешники разражались слезами и преклоняли колена в молитве. Проповедники убеждали людей пылкими воззваниями к надежде и страху, говорили о небесных блаженствах и озерах огненных. Один популярный проповедник, Джейкоб Напп, расписывал, как страдающие грешники карабкаются, пытаясь выбраться из горящих ям, а дьяволы с вилами, сидя на краю, садистски спихивают их обратно в пламя. Движение возрождения поддерживало само себя, так как предполагалось, что спасенные помогут остальным вырваться из когтей сатаны. Проповедники ходили от двери к двери, собирая грешников по домам, пока весь город не охватывала истерия.
Следует отметить несколько аспектов движения возрождения, столь разительным образом сказавшихся на жизни Рокфеллера. В конце 1820-х годов в Рочестере воинствующие приверженцы евангелизма выступали против курения, танцев, карточных игр, бильярда и театра и одновременно бойкотировали лавки, открытые в день отдохновения. Рокфеллер вспоминал: «Знакомые мне баптисты, слушавшие голос совести и религиозные наставления, не только не танцевали в публичных местах, но вообще не танцевали, танцы считались непристойными… На театр смотрели, как на источник порока, которого следовало сторониться добросовестным христианам»
16
Евангелические баптисты, выходцы из строгого кальвинизма, придерживались эгалитарных взглядов, что все заблудшие души можно спасти, а не только малую долю предопределенных избранных, и активно погружались в евангелизм и миссионерскую работу. Рокфеллер вырос в убеждении, что ни один человек не может быть безвозвратно потерян, люди свободны в своих действиях и способны искупить грех усилием воли. Представления человека, полагающегося на собственные силы, отразились в его консервативных политических взглядах. Баптистское воспитание предопределило и его следование культу вечного самосовершенствования, который играл заметную роль в американской культуре XIX века. Пресвитерианец Финни, например, увещевал своих слушателей стремиться к совершенству в земной жизни.
Рокфеллер пришел в баптистскую церковь в судьбоносный момент. В мае 1845 года, из-за разногласий по вопросу проповедников-рабовладельцев, делегаты из девяти южных штатов вышли из национальной баптистской организации и создали Южную баптистскую конвенцию. Северные баптисты горячо верили, что аболиционизм согласуется с их неприятием церковной иерархии, популистским духом и в целом с их кампанией по очищению общества от греха. Второе Великое пробуждение ясно связало личное преображение с реформированием общества и породило политическую активность. В колониальный период американцы свободно дружили с зеленым змием, но внимание евангелистов к духовному подъему общества способствовало началу национального движения за трезвость в 1820-х и 1830-х годах. Церковь ограничила общественную жизнь аполитичного Рокфеллера, но расширила его мировоззрение, открыла взгляд на социальные нужды и, в конечном итоге, подготовила к миру филантропии.
Если, несмотря на экстравагантные выходки отца, Джон Д. верил в идиллическое детство, как на гравюрах издательства «Карриер & Айвс», за это можно благодарить компенсирующее влияние Элизы и церкви. В своих тяготах эта простая сельская женщина, с тонким лицом, спокойными манерами и твердым взглядом серо-голубых глаз нашла глубинные внутренние силы и мудрость. «Мама была чудесной, – говорила Мэри Энн. – Она управляла семьей и домом и делала все это очень легко»
17
Безропотная храбрость Элизы, смотрящей за пятью детьми при беспорядочных и безответственных порядках ее мужа не может не вызывать сочувствия. Когда Билл уезжал, она не знала, где он, чем занимается и когда вернется. Ей помогал Хайрам Оделл, и на другом берегу озера Оваско жил ее отец, но Элиза часто оставалась ночью одна с детьми на границе дикой незаселенной местности. Перелистывая Библию и попыхивая трубкой из стержня кукурузного початка, она, вероятно, беспокоилась из-за бродящих кругом воров. Ее способность сохранять присутствие духа раскрывает одна из любимых историй Рокфеллера:
Мама заболела коклюшем и не выходила из своей комнаты, чтобы мы не заразились. Она услышала, что воры пытаются пролезть с задней стороны дома, вспомнила, что в доме нет мужчины, и, чтобы нас защитить, тихо открыла окно и начала напевать старую негритянскую мелодию, как будто семья не спит и все в порядке. Грабители ушли от дома, отправились через дорогу в каретный сарай, украли упряжь и спустились по склону к лодке у берега
18
Благодаря таким случаям Джон Д. проникся глубоким уважением к женщинам; в отличие от других магнатов Позолоченного века, он никогда не относился к ним, как просто к украшению.
Элиза родилась в 1813 году, росла в атмосфере Второго Великого пробуждения и никогда не относилась к дисциплине небрежно. Дьявол Билл раздавал детям подарки, а Элиза, поскольку кто-то и это должен был делать, иного не дано, распределяла наказания и старалась обуздать дикие черты Рокфеллеров в своих детях. Джон, близкий ей по духу, принимал ее суровое сельское правосудие, когда она брала березовый прут, привязывала сына к яблоне и, по ее выражению, «сражалась с Макдуфом». «Я выражал свой протест, а она сочувственно выслушивала с сочувствием и ласково – но [она] все равно сражалась, объясняя, что я заслужил наказание и должен его понести, – вспоминал Рокфеллер. – Обычно она говорила: «Я делаю это с любовью»»
19
20
21
Столь гордой и набожной женщине, как Элиза, вероятно, было сложно переносить необъяснимые отсутствия ее скитающегося мужа, и она сблизилась, из необходимости, со старшим сыном, который казался осторожным и мудрым не по годам. Она видела в нем качества, еще не заметные всему миру. Так как мать полагалась на него и передала взрослые обязанности, Джон быстро повзрослел и приобрел необычную уверенность; вероятно, ему льстило, что он служил заменой отцу и был необходим для выживания семьи. Его отношения с братьями и сестрами казались скорее отеческими, он часто давал им наставления. По его словам: «Я знаю, что мне значительно помогло доверие, возложенное на меня с раннего детства»
22
Пока мальчик не смог взглянуть на отца более взрослыми глазами, Джон боготворил его. Уильям Эйвери Рокфеллер, вполне способный на подвиги в стиле героя сказок лесоруба-великана Пола Баньяна, обладал решительностью и мужественностью, которые каждый мальчик мечтает видеть в отце. «Я родом из сильной семьи, мужчин необычной силы, семьи исполинов, – заявил Рокфеллер в пожилом возрасте
23
24
25
Если образ Элизы у детей ассоциировался с дисциплиной, Билла они отождествляли со смехом, изобилием и добрыми временами. Он был идеальным товарищем по охоте и рыбалке, метким стрелком, способным сбить в полете мелкую птичку. Билл обожал оружие, дома в Моравии он держал великолепный набор вычищенных хорошо смазанных винтовок (в том числе одну с оптическим прицелом). Он мог выбрать сосну на лугу и быстрыми выстрелами очистить ее от коры. Меткость хорошо служила ему при продаже патентованных лекарств, с ее помощью он собирал толпу в незнакомых городах. Он ставил чучело с глиняной трубкой во рту, отходил на две сотни шагов и выстрелом разносил трубку вдребезги, а затем предлагал десятидолларовую банкноту любому в толпе, кто сравнится с ним в мастерстве.
Полный жизни и любящий веселье, Билл создавал вокруг себя заразительное оживление, куда бы ни пошел. По словам его сына: «Он всегда хотел, чтобы дома что-то происходило, – пение, либо музыка»
26
При том что за окнами дома в Моравии мерцали воды озера Оваско, многие любимые воспоминания Джона Д. о тех временах связаны с рыбалкой с отцом, который и в лодке был способен на из ряда вон выходящие вещи. Во время одного из выездов на озеро, Уильям, тогда еще толстый малыш, не умеющий плавать, имел неосторожность пожаловаться на жару. «Так освежись!» – Отец подхватил ошарашенного мальчика за пояс и бросил за борт. Уильям сразу пошел ко дну, и тогда Большой Билл прыгнул в воду, достал его и начал учить плавать. Джон с оптимизмом рассказывал об этом случае: «Он всегда учил нас быть ответственными и заботиться о себе»