– А каково это, жить в Мирамаре? – спрашивает он.
– Наверное, именно так, как ты себе представляешь.
У меня такое чувство, будто я стала любопытным объектом, экспонатом вроде крокодилов в Гаванском зоопарке – где эти могучие животные загорают на солнце и с презрением взирают на глазеющих туристов и местных жителей, тычущих в их сторону пальцем и восклицающих, пораженные их размерами. Когда ты одна из семьи Перес в Гаване – одна из сахарных королев, – то можешь решать, стоит ли брать плату за возможность заглянуть в твою жизнь, о которой постоянно печатаются истории в «Диарио де ла Марина» и других подобных изданиях. Беатрис обожает всеобщее внимание к своей особе, Изабель пытается избегать славы, а я нахожусь где-то посередине. Мария еще слишком молода, и подобные вопросы ее не интересуют, ее главные развлечения по-прежнему – игры в бассейне во дворе нашего дома.
– Отмахиваешься от предложений руки и сердца и целыми днями ходишь по вечеринкам? – поддразнивает меня Пабло.
В ответ я фыркаю самым неподобающим для леди образом.
– С вечеринками ты угадал, а вот с предложениями руки и сердца нет.
– Значит, мужчины в Мирамаре просто дураки.
Он говорит легким, шутливым тоном, но серьезность в его взгляде заставляет мое сердце забиться чаще.
Внезапно я теряю самообладание и отворачиваюсь в сторону моря, которое я не вижу, зато слышу шум волн, разбивающихся о набережную Малекон.
Голос Пабло доносится откуда-то позади меня, из темноты ночи.
– У тебя не застегнута одна пуговица. На твоем платье.
Я сглатываю.
– Можно я застегну? – спрашивает он.
Я киваю, во рту у меня пересохло. Мама пришла бы в полный ужас, увидев, что ее дочь стоит на подобной вечеринке, а незнакомый мужчина застегивает ей платье. Мама была бы в шоке, но я все же поворачиваюсь, поднимаю волосы и отбрасываю их набок, обнажая перед ним свой затылок.
Дрожь пробегает по моему телу.
Пабло встает позади меня, достаточно близко, чтобы его руки коснулись линии крошечных пуговок, бегущих вниз по моей спине. Кажется, проходит целая вечность, прежде чем его пальцы просовывают пуговицу в узкую петельку, приводя застежку в порядок. Может быть, это лишь плод моего воображения, но я клянусь, что, когда он коснулся меня, его пальцы дрогнули, а возможно, это дрожит мое собственное тело. В том, что сейчас происходит, есть что-то новое, это застигает меня врасплох. Ощущения одновременно и знакомые, и неведомые – и я не могу игнорировать внутренний голос, который теперь вытеснил голос моей матери:
Обрати внимание. Это очень важно. Он очень важен.
Пабло делает глубокий вдох и отступает назад. Я поворачиваюсь к нему.
Его лицо принимает удивленное выражение – как будто ситуация застала его врасплох.
– Ты очень молода, так ведь?
В этих словах слышится легкое неодобрение, но кажется, что обращено оно скорее к нему самому, а не ко мне.
Я сглатываю и наклоняю голову, отказываясь поддаваться страху.
– Мне девятнадцать.
Мне девятнадцать лет, а я всего лишь избалованная птичка, живущая в золотой клетке.
Он тихонько смеется, проводя рукой по волосам. Они сильно отросли, и прическа выглядит неухоженной, как будто он уже давно не посещал парикмахера. Это резко контрастирует с его чисто выбритым лицом. Его кожа кажется слишком загорелой для адвоката, который проводит дни в закрытом помещении за письменным столом. Мой отец знает множество адвокатов, которые ему кланяются и лебезят перед ним. Интересно, этого он знает?
– Девятнадцать. Ты еще очень молода.
Он произносит эти слова так, словно обращается не ко мне, а разговаривает сам с собой.
У меня есть старшие сестры. Возможно, мое общение с интересными мужчинами и в самом деле ограниченно, зато я отлично умею постоять за себя, если необходимо.
– А тебе сколько лет?
Я задаю этот вопрос так, словно бросаю ему вызов.
– Тридцать.
Такой ответ меня не шокирует: мама давным-давно перестала отмечать дни рождения, но колоссальная разница в возрасте между моими родителями очевидна.
– Не так уж и много, – говорю я, хотя не уверена, что он говорит только о количестве прожитых лет. Рядом с ним я чувствую себя молодой и наивной. В отличие от меня он кажется интересным – в нем чувствуются внутренний стержень и опыт.
– Возможно.
Он замолкает на мгновение. Я ощущаю, будто между нами захлопнулась дверь, и разговор кажется завершенным.
– Мне пора. – Я делаю шаг в сторону от него.
Пабло слегка наклоняет голову и произносит:
– Мне очень жаль.
Я не двигаюсь с места.
– Я не должен был… – Его голос прерывается, и он качает головой. – У меня сегодня отвратительное настроение. Я пришел сюда не ради вечеринки, а только для того, чтобы поговорить с Гильермо. И уж точно не ожидал, что познакомлюсь с тобой. Хотя это не оправдывает мою грубость. – Он глубоко вздохнул и продолжил: – Недавно умер мой друг. Я пришел, чтобы поговорить об этом с Гильермо. Я… – Пабло снова замолчал, словно пытаясь подобрать нужные слова. – Я не знаю, что делать, – наконец произнес он.
– Мне очень жаль, что твой друг умер.
Мои ноги, обутые в эти дурацкие напыщенные туфли, делают сначала один шаг к нему, потом еще один.
Я кладу руку ему на плечо, подол моего платья касается его брюк. Я ощущаю аромат табака и пряностей. Я чувствую, как от прикосновения моей ладони тело его напрягается. Глаза его широко раскрыты.
То, что я сейчас делаю, то, что я прикасаюсь к едва знакомому мужчине, – совершенно неуместно.
Все, что происходило сегодня вечером, выходило за рамки правил приличия. И Пабло действительно повел себя грубо. Мне стоит вернуться в дом, найти своих сестер и поехать домой. Этот мужчина явно не из тех домашних мальчиков, с какими родители постоянно меня знакомят. У Пабло есть одно преимущество, которое невозможно не заметить.
Это огонь, который уже успел коснуться подола моего платья.
– Он был хорошим другом?
– Он был хорошим человеком, – помолчав, отвечает Пабло. Он делает шаг назад, увеличивая дистанцию между нами. Он делает то, что должна делать я, но логика и здравый смысл, похоже, покинули меня, умчавшись в вихре юбок.
Забавно, что один маленький шаг может все изменить, но это действительно так. Пабло будто сдает территорию, отступая, и я ощущаю прилив смелости. Непонятно, по какой причине, но Пабло, так же, как и я, чувствует себя не в своей тарелке. И от этого я получаю уверенность в своей женской силе, о которой даже не подозревала. У меня возникает желание расправить плечи, поднять голову и встретиться с ним взглядом. Ресницы мои трепещут, и я счастлива оттого, что могу наконец пококетничать с ним, пусть даже наше общение ограничится только сегодняшним вечером.
В ответ он грустно улыбается, а в его глазах мелькает восхищение. Он прижимает руку к сердцу, и в его манерах читается легкая насмешка.
– Вы должны простить меня. Боюсь, я не смогу подобрать нужных слов. Никто никогда не предупреждал меня о том, насколько могут быть опасны дебютантки.
– И многих дебютанток вы знали? – спрашиваю я, стараясь сохранить шутливый тон, хотя ответ меня действительно интересует.
Я довольно рано узнала, что на свете много мужчин, готовых ухаживать за мной из-за моей фамилии, из-за того, что мой отец имеет власть – и они хотят заполучить эту власть в свои жадные руки, потому что мечтают о богатстве. Для них самый короткий путь – это надеть кольцо мне на палец. Сейчас у меня не было ощущения, что Пабло – один из них, но тем не менее я старалась не терять бдительность.
– Ни одной.
У меня в животе затрепетали бабочки.
Мне действительно нужно вернуться в дом.
– Разве я представляю опасность? – я произношу это слово и понимаю, что мне нравится его вкус и звучание.
Выражение его лица становится мрачным.
– У меня такое чувство, что ты вполне можешь быть опасной.
Меня охватывает трепет.
– Я должен вернуться в дом, – говорит он, озвучивая мои мысли.
Он не двигается с места.
Мы оба, не моргая, смотрим друг на друга. Позади нас бушует океан, а мое сердце грохочет у меня в груди. Теперь я немного лучше понимаю Беатрис и Изабель, понимаю, что ими движет и почему они ради одной ночи свободы готовы пренебречь всякой осторожностью. Я испытываю такое сильное любопытство, как никогда раньше. Возможно, я в самом деле веду себя безрассудно.
Пабло выглядит неуверенно, когда с его губ срывается вопрос:
– Ты встретишься со мной завтра? На набережной Малекон?
– Да.
Глава 5
Марисоль
На ветхих мягких простынях и удивительно удобном матрасе я проспала дольше, чем планировала. К тому времени как я проснулась, послеполуденное солнце уже поблекло. Я потянулась взять мобильный. На Кубе сотовая связь ограниченна, поэтому наличие телефона теряет смысл – на нем можно разве что посмотреть время. Часы показывали уже восемь вечера – я проспала три часа.
Было немного странно чувствовать себя отделенной от остального мира, от сестер, друзей, от редактора, но это часть опыта, который я приобрету за время моего кубинского путешествия. Это лишь сделает ярче мои впечатления от поездки на родину воспоминаний моей бабушки, жизнь на которой так не похожа на мою привычную жизнь дома, в Майами. На Кубе есть места, где можно подключиться к Интернету, но таких мест немного и связь обычно очень нестабильная. В частных домах доступ в Интернет отсутствует, и меня предупредили о том, что в течение недели, пока я буду жить в доме семьи Родригес, я буду отрезана от мира. Сотовая связь тоже не работает – есть только я и Куба.
Я вылезаю из кровати, подхожу к окну, отдергиваю занавеску и смотрю на открывающийся передо мной вид. Небо, раскрашенное в розовые и голубые тона, залито золотистыми лучами солнца, которое сияющим огненным шаром опускается к горизонту. Вид океана ошеломляет. На моей родине такой вид из окна стоит миллионы, и многие бы не пожалели денег на него. За свою жизнь я повидала немало прекрасных мест, но моя бабушка была права – это действительно рай.
Мой взгляд скользит по внутреннему дворику, расположенному под моей комнатой. Несколько столиков пустуют, но уже начала собираться толпа желающих отужинать. Звякают стаканы, столовые приборы стучат по тарелкам, а воздух наполняется ароматом черных бобов и риса. Я выросла на кубинской еде. С одной стороны, моя бабушка обожала готовить, с другой – улица Очо и ее окрестности изобиловали множеством кубинских ресторанов, поэтому черные бобы и рис всегда были основными продуктами в моем рационе.
Я замираю, когда замечаю Луиса. Он подходит к одному из столиков с тарелками в руках, ставит их перед семьей туристов и обменивается с ними несколькими словами на том же безупречном английском, на котором говорил со мной, когда встречал меня в аэропорту. Он легко расходится с одной из официанток, лавируя между столами, втиснутыми в крошечное открытое пространство – они словно двигаются в согласованном танце. Они проходят мимо друг друга, не говоря ни слова и не совершая лишних движений.
Луис, дружелюбно улыбаясь, что-то говорит еще одному посетителю, а потом смотрит на мое окно, и наши взгляды встречаются. Я не получаю от него улыбки, лишь только слабый наклон головы, а потом он исчезает из виду, меняясь местами с той самой официанткой – симпатичной брюнеткой.
В его отсутствие мое внимание снова переключается на живописный вид. Я смотрю на океан.
Вдруг я слышу звук саксофона – он низкий, навязчивый, каждая нота его болезненная и печальная. Музыка наполняет меня бурными эмоциями, и я нисколько не удивляюсь, когда саксофонист появляется в маленьком дворике, его глаза встречаются с моими, а губы обхватывают инструмент. Пальцы музыканта скользят по клавишам. Он играет для гостей, а мне становится понятно, откуда у него на пальцах мозоли.
Профессор истории. Музыкант. Официант.
Вот оно, наследие Кубинской революции – приходится грести изо всех сил, если хочешь оставаться на плаву.
Луис играет, не отводя от меня взгляда, от чего по моему телу пробегает дрожь. Его пальцы ласкают клавиши с привычной легкостью. До меня доносятся первые ноты «Гуантанамеры», и мурашки бегут по моей коже, а туристы где-то на заднем плане начинают вздыхать и аплодировать. Это прекрасная песня, знакомая каждому кубинцу, – баллада, взятая из нашего великого национального сокровища – поэмы Хосе Марти Versos Sencillos – и исполненная неподражаемой Селией Крус. Луис великолепно играет эту мелодию.
Я заставляю себя отойти от окна, проскальзываю обратно в комнату, освежаю лицо водой из умывальника, расположенного в углу, и поправляю макияж. Во влажном климате мои волосы начинают виться, а на Кубе очень влажно, поэтому сейчас пряди моих черных волос каскадом спускаются по спине, превратившись в дикую кудрявую гриву. Я достаю из сумки шарф и завязываю волосы на затылке. Через несколько минут я закрываю за собой дверь и выхожу в коридор.
Звуки, доносящиеся из кухни, эхом разносятся по всему дому, сквозь обшарпанный потолок слышны гулкие шаги жильцов в квартире наверху. Я иду на запах еды, спускаясь по выщербленной мраморной лестнице на первый этаж, туда, где находится ресторан. Кухня спрятана в задней части строения, и она оказывается удивительно маленькой для такой бурной деятельности, которая кипит в ее стенах.
Кухонная утварь старая, и нет сомнений в том, что ей постоянно пользуются. Ручки у некоторых приборов отломаны, отдельные части приделаны друг к другу. Стены увешаны посудой – нехватка свободного пространства компенсируется изобретательностью. Здесь нет причудливых медных кастрюль и сковородок, нет двойных духовок или промышленных печей, нет просторных столешниц – ничто не напоминает кухню моей бабушки в доме на Альгамбра-Серкл в Корал Гейблс.
Однако для еды, очевидно, это не имеет значения. Черные бобы, рис, мадуро[5] и запеченная свинина ждут туристов, сидящих снаружи, и, судя по аппетитному запаху, исходящему из кухни, туристы будут довольны.
Три женщины суетятся по кухне – Анна Родригес, еще одна женщина, очень похожая на Луиса, и третья, официантка, которую я уже видела. У официантки темные волосы, собранные в тугой пучок, из которого выбились отдельные пряди, движения ее невероятно быстры, а выражение лица очень сосредоточенное.
Я опускаю голову, когда она замечает мое появление. Она смотрит на мои сандалии, которые стоят больше, чем заработок среднего кубинца за год. Когда я собирала вещи для этой поездки, то намеренно выбрала наименее броские, предпочитая комфорт и простоту высокой моде. Впрочем, сейчас это не имеет никакого значения. Мы обе понимаем друг друга без слов, я вижу осуждение в ее взгляде, отчего мне становится стыдно.
Она проносится мимо меня, держа в руке тарелку с тостонес, аромат соленых жареных бананов заполняет крошечное пространство. Пожилая женщина – должно быть, мать Луиса – смотрит на меня так, словно я пришелец с другой планеты, а потом хватает тарелку с едой и выходит из тесной кухни.
Анна поворачивается с улыбкой на лице и ложкой в руке.
– Ты хорошо спала? – спрашивает она меня.
– Да, очень, спасибо.
– Это замечательно. Ты голодна?
– Немного, но я могу подождать. Могу я вам чем-нибудь помочь?
Я знаю кое-что о кубинской гордости, и все же я чувствую себя здесь чужаком, лишним бременем для семьи, на долю которой выпало немало трудностей.
Анна машет мне рукой и указывает на крошечный столик, задвинутый в угол.