– Вовсе нет, сэр, поскольку вы превратно меня поняли в тот раз, как и сейчас! – с жаром сказала Лидди. – Картины Элизабет Томпсон такие же хорошие, как и все прочие на выставке. А на мой взгляд, даже лучше, потому что она проявляет более тонкое понимание человеческой натуры. – У нее сверкнули глаза. – Скажите мне, сэр, эта слабость женской конституции, от которой мы страдаем, она физическая или ментальная?
Ее маленькие руки сами собой сжимались в кулаки и разжимались; рядом с ней стоял Нед Хорнер и глядел на нее с изумлением.
– Она права, Ронсли. Как вы ответите ей?
– Я согласен с Хайвортом, – беззаботно заявил Пертви. – Что бы вы там ни говорили, но у женщин просто нет достаточных сил для занятий живописью. Ну для прелестных акварелей их хватает, но не для больших полотен, посвященных важным темам. Войне. Любви. Героизму.
Внезапно он сел на бортик фонтана и вытер нос рукавом, а потом катастрофически громко изверг изо рта воздух. Хайворт Ронсли посмотрел на него с холодным неодобрением.
– Ох, Пертви, ты абсолютный… – пробормотал Далбитти.
– Мисс Дайзарт, пожалуй, вы и ваш брат забываетесь, – заявил Ронсли. Мэри дотронулась ладонью до руки сестры, и внезапно ее гнев прошел.
– Впрочем, вы правы, – сказала она через считаные мгновения и покорно пожала плечами. Словно поняла неизбежное.
Тут, словно ниоткуда, тонкий голосок запел.
О Ронсли, о Хайворт, о Хайворт, это так,
О Рамсворт, о Хайли, о фол-ди-рол-лак!
Хайворт Ронсли резко повернулся:
– Кто это? Кто поет такую чушь? Руперт? Это вы, сэр?
– Это его фамилия, а это, пожалуй, имя!
Но сказать их вместе терпения мне не хватило!
О Ронсли! О Хайворт, о Хайворт, чуди…
– Хватит! – крикнул Хайворт Ронсли сдавленным от ярости голосом; кончик его носа сделался совершенно белым. – Останьтесь здесь, – резко сказал он Лидди, ткнув пальцем куда-то ей под ноги. – Сейчас я вернусь, и мы с вами решим вопрос, из-за которого я приехал к вам. – Мэри увидела холодную ярость в его взгляде и пренебрежение, с каким он отвернулся от нее. Он не намерен жениться. И никогда не собирался. Он старая женщина, а не мужчина. Должно быть, папа знал об этом. Ронсли направился в заднюю часть сада, и Мэри, к своему ужасу, увидела, как Пертви и Далбитти перелезали там через забор на кладбищенскую дорогу.
– Ужасные, ужасные озорники, – пробормотала Лидди. – Ой… о боже…
Но при этом она улыбалась, совсем чуть-чуть.
Мэри повернулась к ней:
– Дорогая моя, пожалуйста, сходи и узнай, что хочет мисс Брайант.
– Да, сейчас. Пойдем со мной. – Лидди торопливо пошла к дому, ведя за собой младшую сестру. Приблизившись к французским окнам, они услышали за спиной топот ног. Их догнал Нед Хорнер.
– Знаете что, мисс Дайзарт? – проговорил он, тяжело дыша. – Можно я приду к вам снова?
Лидди повернулась к нему.
– Вы мальчишка, – ответила она почти с презрением. – Пертви тоже мальчишка, да еще идиот, и мы с Мэри страдаем из-за его беспутства. Пожалуйста, сэр, не ищите общения со мной, раз вы участвуете в его выходках.
– Но он хороший малый. Он мой верный друг. Он страдает…
Она отвернулась от него и сказала усталым голосом:
– Прощайте, мистер Хорнер.
– Мисс Дайзарт, пожалуйста, позвольте мне…
– Нет, – отрезала она, и в ее голосе прозвучала истерическая нотка, какую Мэри никогда раньше не слышала. – Если бы он был вашим верным другом, вашим и Далбитти, вы бы не позволили ему так пьянствовать. А то у вас только разговоры о дружбе и утопиях. Вы бы помогли ему уйти из этого дома и помочь сестрам. Но вас это не заботит. Ни вас, ни Далбитти, и мы с Мэри вынуждены сами устраивать нашу жизнь.
Нед кивнул, скрипнув зубами, и волосы упали ему на глаза.
– Я клянусь вам, что мы поможем ему, – тихо сказал он. – Клянусь, с этой минуты я буду все делать для этого.
Его слова не произвели впечатления на Лидди.
– Хотелось бы верить, что вы говорите это серьезно.
– Да, серьезно. Даю вам слово. Я… я возьмусь за Руперта. Я знаю, что он страдает. Он мне очень дорог. Лидия – позвольте мне сказать вам – помочь вам – я хотел сказать, что после нашей встречи… – У него дрожал голос. – Вот…
Тут он достал из кармана своего поношенного сюртука деревянную фигурку и протянул ей.
– Я видел вас в тот день, когда вы с братом посетили академию, – прошептал он и поцеловал маленькую фигурку, которая лежала на его ладони. Лидди ахнула. Мэри отошла от них на несколько шагов и смотрела во все глаза. – Вы были в коричневом шелковом платье с кремовой оборкой. Мы говорили о живописи. У вас была тоска в глазах, а на руке синяк. Я это видел. Пертви рассказал мне, что она издевается над вами. Я думал о вас каждый день и сделал для вас вот это. – Он крепче сжал фигурку. – Я… вы мне очень дороги.
Он смотрел на Лидди сияющим, лихорадочным взглядом; Мэри даже отвернулась, неприятно задетая таким проявлением страсти. Лидди стояла, гордо выпрямив спину, и молчала.
– Я знаю, что вы поймете меня. Я… я хочу увезти вас отсюда. Сделать так, чтобы у вас были красивые вещи. Дом. Приятные гости. Пожалуйста. Пожалуйста, позвольте доказать вам, что я могу. – Он впился глазами в ее лицо, ожидая ее реакцию. – Пожалуйста!
Она молча кивнула и накрыла его руку своей узкой ладонью.
До конца жизни Мэри будет вспоминать эти мгновения. Как Лидди и Нед стояли на фоне красной кирпичной стены, обрамленные прямыми линиями подстриженных кустов, соединив руки, словно заключили договор. Сделку.
И потом он ушел, побежал по дорожке к задней стене сада, мгновенно перелез через нее и скрылся из виду. Сестры в изумлении стояли на ступеньках, а голос мисс Брайант, полный ярости, звал ее подопечных. Лидди разжала руку.
На ее ладони лежала фигурка девушки, с улыбкой обернувшейся на чей-то голос, в развевавшемся платье с подернутым рябью подолом, словно он был не из дерева, а из воды. И это была Лидди, ее маленькая, но точная копия.
Глава 9
Простите меня, дорогой сэр! Простите меня —Ибо я всего лишь глупая девица,А у глупых девиц, не в пример вашему полу,Сердце часто обманывается —Дорогой сэр! Позвольте мнеСделать крошечное признание.Если бы я могла полюбить кого-то – ах – отдать свое сердце —То это были бы вы.Но – увы, этого не случилось, и я вынуждена сказать – адьё.Лидди выжидающе смотрела, как сестра бережно положила листок со стихотворением на бюро.
– Ну как? – спросила она без энтузиазма.
Мэри неопределенно пожала плечами:
– Ну, знаешь, написано с чувством. Мне кажется, что автор был искренним.
– Автор я, Мэри. И ты это знаешь. – Лидди поправила прядь волос, выбившуюся из пучка.
– Да.
– Так что ты думаешь об этом? Как о стихотворении? Как о… о произведении?
Лидди проследила за взглядом сестры, Мэри вежливо отвела глаза и посмотрела в окно на осенний день, на взъерошенные ветром лимонные кроны деревьев в Южной роще.
На другой стороне улицы перед постоялым двором остановился кэб; одна из лошадей была старая, смертельно уставшая, с язвами от подпруги на обвислых боках, забрызганных грязью. Лидди пошевелила ноздрями, заморгала и, отвернувшись от печального зрелища, забарабанила пальцами по стене.
– Ой, Мэри. Когда-то я хотела стать художницей, но этим занялся Пертви, и я не сомневаюсь, что он будет делать это лучше. Потом у меня были планы открыть шляпную мастерскую, помнишь?
– А еще писать музыку. Те песни. Они были очень хорошие.
– Ох, не слишком. Я хочу что-то делать. Кем-то стать. – Они обе замолчали, понимая тщетность такой мечты. Лидди печально вздохнула. – Я не думаю, что стану когда-нибудь поэтессой. Во всяком случае, – поправилась она с искоркой юмора, – хорошей.
– Надо быть честной. – Мэри встала, отодвинула стул и взяла свой вышитый мешок с рукоделием. – Вот и все. Перед собой и читателем.
Лидди не смотрела ей в глаза. Потом она пробормотала:
– Хайворт сегодня уехал в Шотландию. Ты знаешь об этом?
– Да. Да, я знаю. И твои планы снова откладываются.
– Я просила, чтобы он взял меня с собой и чтобы ты сопровождала меня. – Лидди крутила перо между пальцами. – Но его мать сочла, что это будет неприлично, ведь мы еще не помолвлены. – От напряжения ее голос звучал почти пронзительно. – Ох, почему он все тянет и тянет!
– Если он все-таки сделает тебе предложение, ты согласишься выйти за него?
– Да, чтобы покончить с этой ситуацией. Я… Другого выхода нет. Я это понимаю.
После того весеннего дня Хайворт написал Лидди.
«…поведение, неподобающее для такой юной особы и моей будущей жены… ожидаю стандарт приличий… отсутствуют кротость и выдержка. Ясно, что я должен пересмотреть мою позицию, а также подготовить вас самым тщательным образом к семейной жизни, если наш союз будет одобрен мной, вашим отцом и Всемогущим Господом, Творцом Всего Сущего…»
Пертви был сурово наказан, отец стал давать ему меньше денег и отменил учебу на последнем курсе Королевской Академии; кроме того, запретил ему видеться с Недом Хорнером и Люшесом Далбитти, чтобы они не подбивали его на пьянство и неприличные выходки. Сестры остро переживали за него. Пертви остался теперь без дела, которое позволяло ему тратить нервную энергию и отвлекало от других пороков, тем более что живопись была единственным занятием, к которому у него были способности. Сестры считали, что отец поступил невероятно глупо, но не было никакой надежды, что он переменит свое решение. Их отец был как моллюск – он просто закрывал створки, если ему что-то не нравилось.
Далбитти выучился на архитектора и уехал на континент; семья возлагала на него надежды; ясно было давно, что он должен встать на ноги и зарабатывать себе на жизнь, прежде чем жениться. О Неде Хорнере вообще не было ничего слышно после того дня, и в их доме он больше не появлялся.
В дверях Мэри остановилась:
– Ты пойдешь сегодня днем на лекцию в Хайгейтское литературно-научное общество?
– Нет, Мэри… – ответила Лидди, хотя долго колебалась. – Сейчас меня это не интересует. Я немного поработаю, а потом, пожалуй, уговорю Пертви встать с постели и пойти со мной на прогулку в Хит. Ты пойдешь?
– Мисс Мэдисон интересуется всякими сверхъестественными явлениями. Мы с ней договорились вместе пойти на лекцию. – Мэри с сияющими глазами наклонила голову набок и сглотнула, словно изо всех сил пыталась себя контролировать. – А ты будь осторожнее!
Лидди кивнула сестре, крепко сжав губы, и взялась за перо, но, когда дверь закрылась, она аккуратно отложила его и побежала к окну. Надо быть честной. Кэб уехал, лошадей напоили.
– Вот, хоть немного отдохнули, но ненадолго, – пробормотала она вслух звонким от гнева голосом.
Дрожащими пальцами Лидди надела зеленовато-синюю бархатную шляпку с узкими полями, украшенную перышком сойки, которое она нашла в Хит, и торопливо набросила на плечи тускло-серую шерстяную накидку – потому что в этом году октябрь был холодным и сырой ветер пронизывал до костей. Она посмотрелась в зеркало, пощипала себе щеки, быстро прошлась по комнате, собирая свой маленький ридикюль, вынула из него образцы вышивки, спрятала листки со стихами и положила письмо, которое заранее написала крупными, неряшливыми каракулями, из-за которых так часто получала выговор от отца и мисс Брайант. Закончив, с удовлетворением огляделась по сторонам. Это была комната юной леди, которая вышла из нее на пару минут в поисках… чего?.. Ну шелковой нитки, книжки, потерянной перчатки.
На лестнице раздались шаги – Лидди вздрогнула и, прокравшись в спальню Мэри через соединявшую их дверь, направилась к черному ходу. Отец сидел в своем кабинете. Ханна ушла: это был ее свободный день. Миссис Лидгейт была у мясника, Мэри ушла на лекцию, Пертви громко храпел у себя в комнате. А мисс Брайант нигде не было видно, и это самое главное.
Через минуту Лидди уже переходила улицу, терпкий, сладкий запах древесного дыма смешивался с угольным дымом, запахом навоза и прелых осенних листьев. Она направилась к наемному экипажу, который видела до этого. Он ждал ее.
Лидди погладила дрожащие бока лошади, залезла в кэб, опустив глаза и прикусив губу, потому что сознавала, что предает все свои принципы, которые так рьяно соблюдала! С сокрушенным сердцем она устроилась на заднем сиденье кэба.
– Холодный день нынче, правда? Куда поедем, мисс? – проговорил широколицый возница, накрывая пледом ее колени. Она оттолкнула его руку, стремясь поскорее тронуться в дорогу, уехать от своего дома.
– В Блэкфрайерс – ой, скорее, пожалуйста, к мосту Блэкфрайерс. Как в прошлый раз, сэр.
– Эх, как прикажете, мисс, – отозвался он и угрюмо втянул носом воздух, словно ему хотелось высказать что-то еще по этому поводу. Одна из его лошадей жалобно заржала, он щелкнул кнутом, и они тронулись с места. По щекам Лидди катились крупные слезы, потому что она каждый раз ненавидела эту дорогу, но ничего не могла с собой поделать, как не могла, скажем, перестать вдыхать воздух.
Дорога к югу от мясного рынка Смитфилд была запружена всевозможным скотом – когда она начала ездить этим путем, она видела ягнят, совсем таких, о которых она мечтала в раннем детстве, с белками глаз, вращавшихся на их глупеньких мордочках; они жалобно блеяли, когда их грубо заталкивали в загоны. Теперь, через несколько месяцев, это были уже молодые овцы, пушистые буроватые облачка. Их держали в больших железных ангарах вместе с бычками и козами. Лидди привыкла затыкать уши, проезжая мимо, чтобы не слышать крики животных, которых вели на убой, да так и сидела пару минут, крепко зажмурив глаза, пока кэбмен орал на скотину и людей, чтобы те дали ему проехать. Потом они ехали вниз к перекрестку Лудгейт; там, пока они пробирались сквозь поток кэбов, повозок и омнибусов, несколько парней возле паба «Собака и Миска» заглянули в кэб и отпустили пару непристойностей, которые Лидди игнорировала. Уличный подметальщик, кудрявый, черноволосый парнишка моложе ее, торопливо заскакивал в транспортный поток и выметал с мостовой пучки соломы и конские яблоки, стараясь не попасть под омнибус. И вот они приблизились к мосту Блэкфрайерс. Поначалу оборванные, грязные женщины, копавшиеся в грязи и отбросах на узких берегах зловонной Темзы, вызывали у Лидди любопытство, пока кэбмен не объяснил ей, что они ищут кожу, стекло, куски дерева – все, что можно сдать за деньги на переработку.
Примечания
1
«Холлиокс» (англ. Hollyoaks) – британская мыльная опера, транслируемая на канале Channel 4 с 23 октября 1995 года. – (Прим. ред.).
2
«Мужчина в доме» (итал.).