– Кто такой этот Берг?
– Сам толком не знаю, но профессор политологии, очень знающий человек. Должно быть, его пригласили в страну по линии МИДа.
О том, что Берг – американец, хоть и коммунист, генсек не стал распространяться. Товарищи могут не понять его: нехорошо общаться с американцем, да еще среди ночи. Это подозрительно! Однако Хрущёву очень хотелось еще раз побеседовать с этим гостем.
Когда генсек поднялся наверх и стал укладывать свои вещи в чемоданчик, постучавшись, вошел Володя, начальник охраны. Он выглядел растерянным. Из его доклада следовало, что вчера ночью на дачу никого не пускали, кроме завхоза, который привез с базара свежие овощи и фрукты.
– Как же так? – удивился генсек. – Ведь двое твоих людей, Коля и Женя, были со мной и видели, как я беседовал с ним, сидя на скамейке.
– Извините, Никита Сергеевич, это невозможно. Они не подпустили бы этого человека к вам.
– По-твоему, я выдумал всё это?
– Что Вы, я не это хотел сказать…
– Ну-ка, позови сюда этих охранников.
Через минуту оба офицера стояли рядом со своим начальником, и один из них, заикаясь, произнес:
– Никита Сергеевич, мы не видели того человека в черном костюме. На скамейке Вы сидели один, и никто к вам не подходил.
– Тогда я с кем беседовал?
– Извините, но, кажется, Вы говорили сами с собой, – сказал второй охранник.
– По-вашему что, я рехнулся? Из ума выжил? – сказал генсек, перестав собирать чемодан.
– Никак нет, товарищ Генеральный секретарь. У нас и в мыслях не было такого… я клянусь…
– Ладно, идите, у меня есть дела куда важнее – мирового уровня. Просто мне хотелось бы еще раз встретиться с этим профессором.
Когда охранники вышли в коридор, один из них тихо сказал своему начальнику:
– Товарищ полковник, вчера ночью, когда генсек сидел на скамейке, от него шел сильный запах водки…
Второй охранник добавил:
– Сидя на скамейке, Никита Сергеевич беседовал сам с собой.
Полковник задумался на мгновение и произнес:
– Об этом никому, поняли меня?
МОСКВА
Когда самолет Хрущёва приземлился в московском аэропорту, члены правительства уже ждали своего хозяина. Шел дождь, хмурые тяжелые тучи нависли над городом. Все члены Политбюро были одеты в темные плащи и шляпы, с зонтами в руках. Чтобы встретить генсека, явился даже Суслов, прямо из больничной палаты. Довольный Хрущёв подошел к ним и каждому пожал руку. Все интересовались: «Никита Сергеевич, надеемся, Вы хорошо отдохнули, набрались сил?»
– Отдыхать – не работать. Всё было хорошо, только женщин там не хватало, – посмеиваясь, шутил генсек.
– А Вы бы намекнули, и мы отправили бы из Москвы самых лучших, – в том же духе пошутил Брежнев.
Опять все дружно захохотали. И тут генсек добавил:
– Я вижу, ты у нас, Леня, специалист по таким делам, не зря о твоих бабах шепчутся товарищи.
И опять всех охватил смех. Но Хрущёв быстро утихомирил их:
– Ну, хватит, а то вся Москва будет болтать обо мне нехорошие вещи. Наш народ простой, могут поверить, что Хрущёв увлекается такими делами.
Товарищи расселись по черным машинам, и длинный кортеж тронулся. У входа в Кремль, над которым возвышалась Спасская башня со шпилем и красной звездой, в ряд выстроились молодые офицеры, отдавая честь. Когда Хрущёв вошел в приемную, две пожилые секретарши вмиг поднялись и радостно приветствовали генсека.
– Ну как, девочки, – веселым голосом спросил он, – не скучали без меня?
– Ну как же без Вас, – ответили хором, – ждали каждый день!
– Я тоже заскучал и решил приехать пораньше. Впереди нас ждут большие дела!
Генсек прошел в кабинет. За ним последовали Брежнев, Микоян, Малиновский и Громыко, Игнатьев, Козлов и другие члены Политбюро. Товарищи устроились за длинным столом, Хрущёв сел во главе. Без всяких предисловий генсек начал:
– Вот зачем я вас собрал: вчера в голову пришла такая умная мысль, что до сих пор не могу прийти в себя. Наше совещание очень секретное – никаких записей, протоколов. У меня есть план, как защитить Кубу от Америки, от этих проклятых империалистов. Мы установим у товарища Кастро ракеты с мощными ядерными зарядами, то есть подбросим им в штаны ежа, – и сам тихо засмеялся. – Конечно, дело опасное, но без риска ничего не добьешься. Да и нам ли бояться их, ведь мы великий народ, который разгромил Гитлера! И за это весь мир должен благодарить нас. Мы – великая держава и должны вести себя соответственно. А что касается экономики – мы скоро догоним Америку!
От таких слов на лице бывшего министра промышленности Микояна появилась улыбка, генсек заметил это.
– Напрасно товарищ Микоян усмехается, видимо, он сомневается в нашей силе. Мы еще обгоним эту сраную Америку. Мы это сделали бы раньше, если б не усатый (Сталин), который уничтожил миллионы лучших людей, а после была ужасная война. Правильно говорю, товарищи?
Все разом поддержали генсека.
– Мы этой Америке еще покажем, – поддакнул Брежнев.
– Скоро весь мир отвернется от них, – добавил Громыко – министр иностранных дел, не желая отставать от Брежнева.
Однако сильнее всех сказал Игнатьев:
– Я скажу так: Ленин совершил великую революцию, а Никита Сергеевич, продолжатель его дела, построил настоящий социализм. Впереди нас ждут еще большие свершения.
Хотя это уже было явное подхалимство, тем не менее, все зааплодировали, а Микоян стал возмущаться:
– Товарищи, зачем Вы из меня делаете оппозицию, ведь это не так. Ты, Никита Сергеевич, совсем не прав, говоря, что я насмехался над твоими словами. Ты не так понял меня. Просто в этот момент я вспомнил один смешной анекдот про евреев – потом тебе расскажу. Да что я – человек из старой ленинской гвардии, всю жизнь отдавший социализму – оправдываюсь! Как ты, Никита, мог сомневаться во мне? Ты меня сильно обидел.
– Ну, не обижайся, а анекдот после нам расскажешь.
От волнения Микоян открыл минералку, налил в стакан и залпом выпил. Быть в оппозиции при Сталине означало расстрел, а при Хрущёве – ссылка в какой-нибудь захолустный город на окраине советской империи.
Игнатьев тихо шепнул Брежневу:
– До чего же хитер этот армянин, смотри-ка, выкрутился. Самого Никиту обхитрил…
– Его обмануть легко, ведь у него всего четыре класса образования.
Хрущёв продолжил:
– Итак, о ракетах на Кубе: это надо сделать тайно, чтобы американцы не узнали раньше времени. А потом я сам скажу об этом Кеннеди, это будет ему большим подарком.
– Ох, и наложат американцы себе в штаны от страха, когда узнают о наших ракетах у себя под боком! – сказал Фрол Козлов.
– Это точно, – весело захихикал Хрущёв.
И все члены Политбюро рассмеялись, хотя от такой идеи на душе стало тревожно. Как поведут себя американцы? А что, если начнут войну?
Генсек продолжил:
– Вот мы с вами шутим, смеемся – а дело очень серьезное. Итак, свою мысль я вам сказал. Теперь ночь подумайте, а завтра еще раз соберемся и обсудим, а то я с дороги – устал. А ты, Родион, подумай, какие ракеты и что еще можно послать на Кубу. Еще раз предупреждаю, это сверхсекретный разговор, никто не должен о нем знать. Все свободны.
Было восемь вечера, уже совсем стемнело, когда машина доставила Микояна домой. Два охранника в военной форме проводили его до дверей квартиры. В широкой приемной он обнял сына Арсена – самого младшего, которому в тот день исполнилось двадцать семь. Другие дети давно жили отдельно со своими семьями. Вдруг распахнулась дверь в гостиную, и оттуда с шумом выбежала детвора, все кинулись обнимать дедушку. После поцелуев Микоян вручил каждому по плитке шоколада. То была мечта всех советских ребятишек, но лишь дети начальников могли лакомиться им.
Микоян вошел в гостиную, все встали, приветствуя самого старшего в роду. Он и его супруга сели во главе стола. И, конечно, первое слово было за ним. Микоян встал и с рюмкой водки в руке произнес тост за успехи Арсена, снова напомнив всем, что два месяца назад именинник защитил кандидатскую диссертацию по ядерной физике.
– Я думаю, уже пришло время моему сыну жениться и подарить дедушке новых внуков, – в конце произнес отец большого семейства, и все дружно захлопали.
Когда дети и внуки ушли, в большой квартире стало тихо. Женщины убирали со стола и гремели посудой на кухне. Микоян вышел на веранду, уселся в удобное кресло и закурил сигарету. Арсен последовал за ним. Отец был задумчив: идея Хрущёва о ракетах никак не выходила из головы.
– Папа, весь вечер ты был сдержанным, что-то случилось?
– Кажется, Никита сошел с ума. Я не должен об этом говорить – это государственная тайна, но как молчать, если он может погубить всю страну и весь мир?
– Война?
– Да, это может произойти. Весь вечер я смотрел на счастливые лица своих детей и внуков и думал… неужели… ведь современная война будет совсем другой. Об этом ты знаешь лучше меня. Завтра будет обсуждение, и я боюсь, что многие согласятся с Хрущёвым. Он не любит, когда члены Политбюро имеют другую точку зрения, потому за все его идеи мы голосуем единогласно. Так было и с идеей о кукурузе – засеять всю страну, что чуть к голоду не привело. Завтра может случиться то же самое. За последние годы власть так вскружила голову Никите… Если тебя окружают подхалимы и возносят до небес, ты невольно начинаешь чувствовать себя Богом.
– Но сейчас речь идет о жизнях миллионов людей! И об их жизнях тоже…
– Я надеюсь, завтра Никита откажется от своей идеи. А может, товарищи думают так же, как наш генсек? Если так – это ужасно страшно. Я боюсь за вас, за внуков, иначе ради чего я создал семью? Мне страшно. Завтра я должен Никиту как-то переубедить. Ты знаешь, наши военные показывают нам секретные фильмы об испытаниях атомных, водородных бомб. Это так страшно: одной водородной бомбы достаточно, чтобы уничтожить всю Москву. Это миллионы обгоревших трупов, а живых добьет радиация.
– Папа, у нас в институте есть проект такой бомбы, которая одна способна уничтожить весь мир.
– Слышал я про нее. Это стомегатонная, которую Никита хотел взорвать на острове Новая земля? Мы еле уговорили его не делать этого, ведь даже ученые не знали, какие могут быть последствия. А он всё твердил: «Зато весь мир будет бояться нас!» Испытание провели, но мощность уменьшили в два раза.
– Папа, я говорю о другой бомбе – в двести мегатонн, хотя можно сделать и в пятьсот, и более.
– Какой ужас!
– Академик Сахаров считает, что нет смысла работать над этим оружием дальше. Ученые поддерживают его, но боятся заявить об этом открыто.
– На одном из совещаний, куда были приглашены несколько атомщиков, Никита попросил их кратко высказаться. Сахаров выступил против дальнейших испытаний ядерного оружия. Так Хрущёв обрушился на него: «Ты ничего не смыслишь в политике, не лезь туда. Ты ученый, вот и занимайся своим делом».
– Папа, я хочу перейти в институт сплавов! Я не хочу создавать оружие.
– Тебе виднее. Хочешь, я завтра позвоню директору этого института?
– Папа, прошу тебя, не надо, я сам. Я не какой-нибудь слабак.
– Мне нравится твоя наивность, в молодости я был таким же.
– Ты стал сомневаться в социализме?
– Я этого не сказал. Если это признать, то выходит, что жизнь моя прожита зря. Хотя нет, о себе я не могу такое сказать, ведь я занимался промышленностью – строил заводы, выпускал товары, мои работники получали зарплаты и кормили свои семьи. Я занимался полезным делом, а не молол впустую языком, как другие. Ладно, я устал, пора спать. Завтра тяжелый день.
– Папа, а правда, что Кеннеди стал президентом благодаря нам, нашим спецслужбам?
– Откуда ты это взял?
– Об этом нам сказал Сахаров, оказывается, неделю назад Хрущёв проводил какое-то совещание с учеными и сказал это.
И тут Микоян так громко рассмеялся, что даже слезы на глазах выступили.
– Ох, Никита!.. Эти слухи он специально распускает среди нашего народа, чтобы показать, какой он сильный генсек… даже может влиять на президентские выборы в Америке. Об этом я как-то прямо спросил у Никиты – в ответ он тихо захихикал и признался, что сочинил это. «Пусть народ знает, какая мы сильная страна». Любит он приврать. Но я считаю, что ради доброго дела не грех и соврать.
– Нет, папа, я не согласен с тобой. У нас в стране слишком много вранья.
– Вы, молодое поколение, уже другие – и это хорошо. Мы были малообразованные и совершили много ошибок. Возьми Никиту, он даже выступать не может, а какая у него речь – как у деревенщины! И при этом всех поучает: чем заниматься нашим ученым, как художникам рисовать свои картины, как сеять пшеницу. Смотри, всю страну засадил кукурузой, и остались мы без пшеницы; или ввел налоги на фруктовые деревья – и все люди вырубили свои сады; так же было и со скотом – невыгодно стало его содержать. Чуть страну до голода не довел. Разве с такими людьми социализм построишь?
В КРЕМЛЕ
На следующий день, когда Микоян явился на совещание в Кремль, у входа в здание он столкнулся с Брежневым. Они вместе стали подниматься по лестнице, и Микоян затеял разговор:
– То, что замыслил Никита – очень опасно.
– Мне тоже не нравится, но ты же знаешь Хрущёва. Если он вбил себе в голову… Я не пойду против него. Могу не у дел остаться.
– Если начнется ядерная война, то наши должности никому уже не будут нужны.
– Надеюсь, до этого не дойдет, Никита не дурак. Он тоже боится умереть. Кто знает, может быть, уже сегодня он остынет и откажется от своей идеи?
В широкой приемной уже собрались члены Политбюро. Все стояли у большого окна в ожидании Хрущёва.
Пока нет генсека, Микоян решил узнать мнение товарищей, обычно в кулуарах они более откровенны, чем при хозяине Кремля. Может быть, ему удастся некоторых из них склонить к мысли отказаться от опасной идеи. При Хрущёве сделать это будет сложно, так как его поведение непредсказуемо: то добряк, то злой.
– Товарищи, что думаете об идее Никиты Сергеевича? Мне лично она кажется рискованной. А что, если американцы развяжут войну, увидев ракеты на Кубе? Они решат, что мы готовимся напасть, и первыми нанесут ядерный удар – ракеты из Турции полетят на наши города.
– Верно говорите, это большой риск, – согласился Шелепин.
– С ядерным оружием нельзя шутить: один неверный шаг – и все мы погибнем, – добавил Громыко, министр иностранных дел.
– Мы не можем знать, что в голове у Кеннеди и его военных, надо быть очень осторожными! – сказал Брежнев.
Мысли товарищей понравились Микояну, в этом вопросе они едины. И тогда он добавил:
– Мы не должны рисковать жизнью и своей страной ради маленькой Кубы, которая недавно решила строить социализм. Если погибнет СССР, то погибнет весь социалистический мир, ведь они существуют благодаря нашей армии.
И все согласились с Микояном, со старейшим коммунистом, соратником Ленина, одним из немногих, кто уцелел при Сталине.
В окне кто-то увидел, как подъехала машины генсека, и сообщил об этом. Члены политбюро приумолкли.
Хрущёв поднялся на второй этаж, и в самом начале коридора увидел профессора Берга. Генсек обрадовался:
– Вот мы и встретились еще раз, мой таинственный профессор. Я ведь Вас искал, но почему-то не смог найти.
И тут Берг перебил генсека с весьма озабоченным лицом:
– Никита Сергеевич, я по очень важному делу, нужно поговорить.
– Однако у меня сейчас важное совещание.
– Я всего на минуту, это как раз и связано с вашим совещанием.
Хрущёв на мгновение задумался, потом обратился к своему советнику, стоящему чуть позади:
– Оставьте нас одних.
Вдвоем с профессором они зашагали по красной ковровой дорожке длинного коридора.
– Сейчас я проходил у дверей Вашей приемной и услышал разговор членов Политбюро, ожидающих Вас. Даю Вам честное коммунистическое слово, что этот разговор я услышал случайно. Он касался Вас, и затеял его Микоян. Они говорили о Кубе и почему-то ругали Вас, говоря, что Вы совершаете глупость. Одним словом, они все сговорились против Вас.