– Хорошо бы жить лучше, – сказал немногословный Петр. – Да не все ладно делается.
Он как будто несокрушимо слит с народной верой в страну. И хочет понять, что сейчас происходит.
– Муравьи не понимают своего положения, – продолжал зомбировать нас Магистр. – Но вы, люди, обладаете разумом, как и мы, а существуете, как муравьи! Меня это поражает.
– А что делать? – вскричал Марк. – Есть один выход избавить людей от патернализма. Мы предлагаем развивать местное самоуправление.
Матвей вмешался:
– А если в самоуправлении будут жульничать? И выбранные начальники сделают все, чтобы остаться «на кормлении».
Магистр остановил нас жестом.
– Людям уютно жить в привычной обстановке. Безумный Сальвадор Дали говорил, что Традиция непобедима, – как вода истории, взметенная революциями, снова успокаивается. Стоячим водам Традиции не надо куда-то течь, ибо она справляется и без этого, отражая вечность. Конвульсии революций нужны лишь затем, чтобы дать новую жизнь Традиции. Революции, попирающие Традиции, сами становятся традицией, ее зияющей пустотой. Несокрушимые и стойкие вещи, – провозгласил Дали, – знаки вечности. Власть зримого и осязаемого – чтó перед ней эфемерная суетность идеологии? Все преходяще, а вот этот комочек пыли – вечен в космосе. Вне истории, сильнее ее.
Ну, да, это так. Нас не колыхало.
– Но вы же хотите борьбы и побед, правда, лежа после работы на диване перед экраном в щекотке наслаждения от собственной безопасности. Потому что подозреваете – в борьбе подлинная жизнь, не болото, там осознаешь смыслы. Правда, это внешняя борьба, как в "любимых народных" телесериалах. Не сознаете, что главное – настоящая титаническая борьба – с самим собой. Моя задача – поднять вас с диванов, но не за тем, чтобы включиться во всеобщий мордобой, а чтобы попытались понять, откуда душевная лень, и как ее лечить? Разбудить эмпатию, понимание других, как понимаешь себя.
– Это еще зачем? – оборвал Матвей. – Люди и так обладают этой… эмпатией, делают добро и без того. Мы исходим из защиты граждан, отечества. Зачем огород городить?
У самого Матвея не было желания подать кому-то копейку, обычно оборванцам на улице, он успокаивал совесть: все они – лентяи, не желают работать.
Магистр отозвался:
– Нет отдельно идеальных людей, делающих добро, и злодеев.
– Как это? – спросил Матвей. – Нет злых людей?
– Да, есть люди, попадающие в разные обстоятельства, вынужденные делать выбор.
Магистр решительно пояснил:
– Добро и зло – понятия относительные. Деление на борцов за добро с кулаками и на космических злодеев – это искусственная сублимация отдельно добра и зла, чего на самом деле нет. Дело не во врожденном добре одного и порочных наклонностях другого. Преступник ничем не отличается от нормального (не беру закоренелых бандитов), просто попадает в ненормальные условия. И выбирает что-то спасительное или выгодное для себя. В жесткой системе легко стать преступником. Выйди из строя – и под суд.
– Но система нужна, – возразил Петр. – Законы там. Они ограждают от зла.
Магистр посуровел.
– История показывает, что все народы нормальные, но почему-то враждуют друг с другом. Каждый народ видит в другой нации, непохожей на него, чужое, ось зла. Вся беда в том, что вопреки общепринятому мнению, сами народы хотят мира только на своих условиях. Им, зомбированным тотальной пропагандой империй, хотелось все же сначала победить, а тогда уж аплодировать наступлению вечного мира. Враждебно настроенные народы даже вашего диссидента не отличают от врага.
Марк подтвердил авторитетно:
– Дело в слепом подчинении жесткой иерархической системе. Банальность зла. Разрыв между осознанием собственной вины и – осуждением всех и вся.
Я спросил:
– Значит, только вне системы люди смогут жить нормально, полноценно? Ни тебе коммунизма, ни капитализма. Дело – в самом человеке.
– Да, зло не в народах, они состоят из людей, которые отстраняются от проблем или намагничиваются ненавистью. Никто не лишен добра, только обстоятельства разные, в одних – светишься от добра, а в других – озлобляешься на весь мир. Так что, свет и тьма есть, но они возникают в настроении, а не в чем-то безличном.
– Так будет всегда, – возразил Матвей. – Ничего вы не добьетесь.
– Понимаете, есть два типа людей: например, одни смотрят документальный фильм об Освенциме, пугаются и с отвращением переключают канал. Они, как правило, не выносят и чужие им мнения. Не любят расстраиваться, берегут себя. Другие же, подавляя слезы, анализируют суть зла, прислушиваются к чужим мнениям, восходят до мировых проблем и осмысляют их.
– Я тоже не люблю видеть тяжелое. Тем более злобные наскоки на страну. Зачем осмыслять? Отключился, и все.
Магистр строго посмотрел на нас.
– Вот мы и займемся воспитанием усилия, чтобы осмысливать себя и жизнь. Начнем с вопроса: когда появляется потребность искать выход? Не по мелочам, а – всей судьбе?
Петр сказал:
– Когда семья голодная, недоедает.
Матвей нехотя бросил:
– Может быть, недовольство фигней, что происходит вокруг? Гибридная война, например.
– Вот-вот, тревога за будущее. А еще?
Марк быстро ответил:
– Когда хочется сбросить к чертям изнурившую душу Систему!
– Но, но! – пригрозил Матвей. – Не трогай Систему! Хочешь бессмысленной и беспощадной революции "желтых жилетов"?
Магистр поморщился.
– Диссиденты в шестидесятых бросались на амбразуру. Противостоять проще, чем изменить натуру человека путем внутренней духовной работы.
Марк был уязвлен.
– Жертвовать собой ради идеи – легче? Это самое трудное, все другое – от трусости.
И надулся. Матвей возмутился:
– Зачем мне потребность искать какой-то выход? Разве можно осуждать, что человек просто живет, и ничего не надо, только чтобы семье было хорошо?
– Фашистский народ тоже просто хотел жить, – не вытерпел Марк.
– Фу, как прямолинейно! – поморщился Магистр. – Да, обычные люди ни в чем не виноваты, за что их осуждать? Винить надо альфа-самцов, зомбирующих мозги. Правда, они из того же народа.
***
Магистр объявил:
– Мы забываем в повседневной текучке, что есть начало и конец. Чтобы помнить, что вы на земле не вечны, проведем экскурсию. Это нужно для восприятия дальнейшего курса наших уроков.
Мы отсидели свои зады на партах, устали от занудства Магистра, и весело встретили практические занятия.
Он привел нас… на кладбище на краю города, недалеко от нашей усадьбы.
По пути он говорил:
– Я посетил многие кладбища мира. И на меня легла постоянная тень глубокой грусти о судьбе человека, и его земной глупости.
Мы бродили мимо монументальных памятников с барельефами белых ангелов в виде полуголых детей, горестно наклоняющихся над некрасивыми по земному лицами усопших. Удивляли помпезные огороженные глыбы с выбитыми в них чудовищными барельефами братков, погибших при разборках за захват злачных мест и предприятий. Трогали более скромные замшелые памятники с надписями: "Герой социалистического труда…", "Профессор такой-то", «Гвардии подполковник Краснознаменного…», и совсем завалившиеся безымянные кресты.
Магистр сказал:
– Это уже приметы времени. Мертвые не принадлежат семье – они принадлежат государству.
На одном покосившемся камне было выгравировано:
«Говорила тебе я, ты не ешь грибов, Илья.
Не послушал, и покушал, а теперь вина твоя».
Мы злорадно перешептывались:
– Это его чувство начала и конца?
Магистр услышал, и проворчал:
– Разве вас не поражает трагедия жизни и смерти? Не накатывает любовь к жизни, к близким, и мысли всерьез – о ценностях в жизни человека? Думайте об этом огромном кладбище смертей! Если посчитать, то на этой планете сейчас живут 8 миллиардов людей, и все умрут. А сколько поколений вымерло с начала цивилизации? Жуть! И что, зря в землю ушли? Ушли тела, а не бессмертное сознание, воплощенное в культуре и вещах. Это история, которая не погибла, – нити страданий и надежд, а также глупостей исходят оттуда и влияют на современность и будущее. А недавние захоронения – на родственников буквально.
Дальше была группа могил с обелисками захороненных "афганцев" с одинаковыми датами смерти. На одном из них был медальон с изображением улыбающегося парня в солдатской форме и панамке.
Бухгалтер Петр перекрестился. Завхоз Матвей снял кепку. Марк посерьезнел.
Я молча стоял у этих могил, с неясным чувством, которое позже выразил в стихах:
Сельское кладбище… Тихо, вне наших метаний.Это – живым обрыв неизвестный, без дна.Гордые памятники с суетной вязью прощанийи, без слов, лишь крестной беды глубина.Вот обелиск, на фото – солдатик в панаме,смотрит – эпохой неискоренимо живой.Кто он? Как надежду вернуть его маме?Что прибавлено им к надежде земной?Я забыл, что бывают такие пределыболи неразрешимой, и только лишь полдень один —тем дороже, чем кратче в себе его держишь,этой горькой малиной, не для потребленья, томим.
Перед нами мысленно проходили сотни тысяч мертвецов, молчаливых, словно в неизвестной для живых бездне. Наверно, многие из них карабкались на вершину горы Сизифа, и где их усилия?
– Бессмертные сознания – везде, – услышали мы голос Магистра. – Не только в слове и краске, но во всех вещах, которые сотворила цивилизация. Я привел вас сюда, чтобы вы ощутили дуновение времени, и связь эпох. Правда, выйдете и забудете, увы!
На душе было что-то тяжелое и светлое, не похожее на чувство к живым родным в семье.
Когда мы выходили из этого печального места, Магистр сказал удовлетворенно:
– Это вам для затравки. Чтобы иногда помнили, что есть жизнь и смерть. Кто – мы? Откуда – мы? И что с нами происходит?
5
Магистр обратился к нам, подготовленным впечатлениями кладбища.
– Борис Пастернак писал о томительности жизни: "Как усыпительна жизнь! Как откровенья бессонны! Можно ль тоску размозжить о мостовые кессоны?" Хотите вырваться из вашего узкого кругозора на широкий простор познания, размозжить тоску о мостовые кессоны? Чтобы у вас возникла сама потребность искать, жажда испить чуда иных измерений.
– Пожалуй, хотим, – согласился Матвей и подумал: «Валяй, Емеля?»
– Это можно, – охотно откликнулся Юдин.
– В моем лежбище тоже есть смутный запрос, – добавил Марк.
Я не ждал ничего нового.
– В глубоком знанье жизни нет.
Магистр говорил с усилием, словно преодолевая нашу тупость.
– Это не то, что вырваться в совершенно отвязанную свободу, когда смотришь из нее на мир – и он кажется нелепым, смешным. Разве мы выбираем, кого любить, во что верить, чем болеть? Говорят, мол, любовь – деспотична, свобода – негативна и предполагает отсутствие, пустоту. Свобода – осознанная необходимость? Этой проблемы не существует, если эта необходимость – на крыльях любви. Любовь освобождает, уносит в безграничную свободу.