– Но там же следы! И солнце отгоняет чудищ! Ну мам!
Сашка огляделся. Снаружи дождь бомбардировал стоянку, тут и там мелькали силуэты людей – нормальных людей, а не тварей. Нужно было бежать прямо сейчас. Пока чудища не пришли, пока не свили гнездо прямо тут, пока…
Сзади охнула Светка. Сказала дрожащим голосом:
– Мам, он написал: «Встречайте гостей».
Сашка быстро поднял телефон и направил камеру на ржавый «форд». Гнездо опустело. Тучи заслонили небо, дождь зарядил еще сильнее. Твари вышли на охоту.
– Мам!
Сашка оглянулся на маму.
– Уходим, быстро!
Она перевалилась через заднее сиденье, открыла дверцу багажника и выбралась наружу. За ней последовала Светка. Сашку переполняли эмоции: хотелось прыгать на месте, искать монстров, бежать по следам, кричать, плакать, реветь зверем, защищая маму с сестрой. Он пробирался по пакетам, крепче сжимая папин телефон. Сашка верил, что с его помощью выведет всех к свету. Только бы успеть, только бы успеть…
Когда все трое оказались снаружи, сестра накинула на Сашку ветровку. Мама закричала, оглядываясь:
– Помогите! Кто-нибудь, пожалуйста! На помощь!
Беспомощно сделала несколько шагов в сторону торгового центра, но быстро вернулась к машине как единственной защите в пелене дождя.
– Кто-нибудь!..
Рядом прошлепал по лужам мужик в желтой куртке, одной рукой толкая перед собой тележку, а другой держа газету над головой. Мама буквально бросилась на него, но тут же отлетела назад, словно от удара. А мужик ее даже не заметил.
Они выбрались из машины, но остались для всех невидимками. Точнее, почти для всех.
Первую тварь Сашка заметил в соседнем ряду. Она подняла уродливую голову над капотом «мерседеса», как будто принюхивалась.
– Надо уходить отсюда, – сказал Сашка, вылавливая камерой те самые следы. – Они видят нашу машину, мы ее заляпали… Туда!
Из-под машины рядом с их «ниссаном» проворно выползла еще одна тварь. Сандалия окончательно слетела с Сашкиной ноги, он споткнулся и упал в лужу, болезненно сдирая кожу с ладоней. Услышал, как за спиной дружно закричали мама с сестрой.
В воде заколыхались отражения чудовищ.
Твари лезли со всех сторон – большие, неуклюжие и страшные. Сашка заметил, что все они смотрят на него – и только на него. Окружают, медленно подбираются ближе. Как гиены из мультфильма.
Злость зародилась где-то внутри, заклокотала, пытаясь вырваться наружу. Нет уж! Не возьмете!
А твари только облизывались, только этого и ждали.
– Саша! – мама дернулась к нему, но Светка остановила. Крикнула что-то, потащила в другую сторону. Мама вырывалась, падала и поднималась, звала Сашку срывая голос. Твари на нее не реагировали.
И это было хорошо, правильно. Папа бы тоже так сделал, защитил семью. Он просто не успел.
– Попробуйте поймайте! – завопил он, срываясь на писк, пополз под машину, вылез с другой стороны и что есть силы побежал – к спасению, к свету, по мерцающим на экране телефона следам, как по хлебным крошкам из сказки. У него открылось второе дыхание, теперь он чувствовал себя настоящим героем – даже супергероем! – способным на подвиг. Как и хотел папа. Крышечка с газировки слетела, «ментос» высвободил энергию! Много энергии!
Сашка уводил чудовищ от мамы и сестры и уже видел, как доберется до полоски света, как следом за ним туда ворвутся твари и как они сгорят там или разлетятся на кусочки, будто киношные вампиры. Делов-то – бежать быстрее света!
Машины на пути стояли странно, перекрывая дорогу и превращая стоянку в лабиринт. Сашка петлял между ними, то и дело смотрел на асфальт через телефон и спешил вперед. Где-то за спиной бежали твари, не догоняли, но повизгивали, посмеивались, похрюкивали…
За припаркованным в конце ряда домом на колесах Сашка заметил знакомый силуэт. Богатырское телосложение, лысая голова, светлая футболка.
– Пап! Пап, я тут!
Не сбавляя скорости, обогнул фургон и влетел в папу. Он был здесь, на этой стороне реальности, теперь его не требовалось разглядывать через камеру!
Только это был не папа. Кто-то просто неумело скопировал образ – вблизи это становилось особенно заметно.
– Мотыльки летят, – проворковал чужак, – на яркий свет, ничего нового, впрочем. Вы такие наивные всегда, аж смеяться хочется.
Сашка врос в землю, переводя дыхание и наблюдая, как растворяется знакомое и родное лицо, стирается, будто ластиком. Через несколько секунд перед Сашкой стоял парень в бейсболке, с бородкой и черным влажным носом, которым он по-собачьи втягивал воздух.
Под весом тварей скрипели машины вокруг, из дома на колесах пыталось выбраться что-то большое и тяжелое, но Сашка не мог отвести взгляд от парня: от его жуткой ухмылки, от змеиного языка, от окровавленных перстней на пальцах. В объективе камеры гасли следы, которые не привели к спасению, а заманили в западню.
Сашку трясло – от страха, обиды, злости. По щекам катились слезы, смешиваясь с дождевой водой. Боковым зрением он видел, что тварей вокруг стало намного больше. Теперь ему не убежать.
Из папиного телефона, зажатого в руке, внезапно заиграла та самая тягучая мелодия.
Парень нагнулся к Сашкиному лицу и принюхался. Потом размахнулся, резко ударил по щеке, расцарапав перстнем. Принюхался снова. Разочарованно покачал головой. Из глаз Сашки уже струился целый водопад, но он крепче сжал телефон.
Мелодия прервалась, из динамика вдруг раздался голос Светки:
– Тупой маменькин сынок. Чертов стукач. Нытик. Нытик. Нытик. Только и делаешь, что бесишь всех!
Сашка закачал головой так сильно, что она могла отвалиться. Сказал, стараясь унять дрожь в голосе:
– Ты все подстроил. Она так не говорила.
Сашке прилетела еще одна пощечина, а голос Светки продолжал:
– Заноза в заднице. Малолетний зассанец.
– Нет. Она так не думает, понял, ты?!
Сашка уже плохо видел своего мучителя, картинка перед глазами расплывалась.
Парень сжал Сашкину руку с телефоном, с силой согнул ее в локте, так что динамик оказался прямо возле уха. Светкин голос холодно произнес:
– Без тебя всем было бы лучше.
Сашка, не сдерживаясь больше, закричал:
– Все ты врешь! Ты все придумал! Все! Все! Все!
Сильная рука схватила Сашку за волосы, дернула, усмиряя; парень нагнулся прямо к его лицу. Принюхался и на этот раз остался доволен.
Вокруг плотоядно заклокотали твари и бросились на Сашку.
Когда первые когти вспороли кожу, он закричал так громко, что его могли бы услышать на другом конце земли. Но на деле его не услышал никто – даже мама.
СВЕТА
Тупой маменькин сынок. Чертов стукач. Нытик. Малолетний зассанец…
Слезы не заканчивались. Света вытирала их, вытирала и вытирала снова, но все без толку. Будто трубу прорвало. Она вспоминала всякие гадости о Сашке – благо, их хватало, – но подсознание предательски подкидывало много хорошего.
Да, младший брат ее доставал, дразнился, жаловался на нее, рассказывал родителям ее секреты, не давал спокойно посмотреть кино, входил без стука, лез в ее вещи, придуривался, постоянно отнимал время, но… Но ведь это был Сашка, маленький смешной человечек, который делился с ней самым сокровенным, мог одной фразой улучшить настроение, защищал во время ссор с родителями, обнимал, когда ей было плохо. Он был добрым, искренним и светлым, пусть порой вредным и приставучим. И он ее любил. А что Света?.. Почему, чтобы разобраться в чувствах к человеку, его обязательно нужно потерять?
Она понимала, что никогда больше не увидит Сашку. Всезнайка не обманывал. Они договорились, Света сделала все, как он сказал.
Пришлось выбирать меньшее из зол, но утешение было так себе. Свету разрывало изнутри, выворачивало наизнанку, в голове звучал Сашкин смех, перед глазами мелькало его улыбающееся лицо. Из нее будто выдрали большущий кусок, а залатывать рану не стали. И теперь это место будет гнить до конца жизни.
– Саша! – мама продолжала бегать по стоянке и срывать голос. – Саша!!!
В какой-то момент они будто вывалились из пластикового пакета. Огибали очередную машину, как вдруг звуки стали громче, живее, даже цвета окружающего мира изменились. Теперь их видели и слышали, но помогать никто не спешил.
Завибрировал телефон. Света открыла мессенджер, увидела три десятка друзей онлайн и кучу пропущенных сообщений. Но прочитала она только одно: «Было весело. Я наигрался. Прощай, Светик, но по мни: всегда смотри по сторонам, чтобы не вляпаться в очередное дерьмо. Оно воняет».
Дождь кончился, сквозь тучи проступил ярко-оранжевый диск, отражаясь в лужах повсюду. Мама металась между машин, кричала, звала Сашку.
Света включила камеру и навела ее на их «ниссан». Внутри машины светилось гнездо, из окон вылупились уродливые морды.
Гнезда были по всей стоянке – Света насчитала не меньше десятка. Твари копошились в костях и озирались по сторонам, пряча головы от солнца. Распахивали рты, ухмылялись, скребли когтями по окнам. Ждали новых жертв.
И Света не сомневалась, что очень скоро они дождутся.
Александр Матюхин, Александр Подольский
Медуза
Кинотеатр находился в конце тенистой аллеи, и, судя по внешнему виду, последний фильм здесь крутили задолго до мировой премьеры «Аватара». Да – прикинул Артем – где-то между второй «Матрицей» и «Аватаром».
На небе не было ни облачка, жара изводила. Под кепкой зудел скальп, чесалась кожа под футболкой. Артем вынул из рюкзака полупустую пластиковую бутылку и промочил рот. Минералка, купленная у железнодорожного вокзала, успела нагреться.
Кинотеатр частично прятался за зелеными кронами. Ветви каштанов смыкались над неухоженной дорожкой, ведущей к псевдоантичному фонтану. В щербатую чашу набилась листва.
Артем поморщился, вспоминая ночь, адскую духовку общего вагона. Не спасали ни кондиционер, ни безвкусное, зато ледяное пиво. Путь к туалету преграждали торчащие с верхних полок ноги, ядрено пахло чужими носками. Захмелевший попутчик называл тридцатилетнего Артема «малы́м» и спрашивал, тыча в него пальцем:
– К бабе едешь, да? В Зализном бабы – высший сорт.
Он кивал – не рассказывать же правду, про кинотеатр? Даже друзья сочли его сумасшедшим. Тратить выходные, чтобы переться черт-те куда ради руин? Ладно бы греческих, скифских, киммерийских… но совдеповских?
На перроне Артема встречали нахальные дворняги. В этом городе у него не было знакомых. Никто не окликнет, не спросит: «Как жизнь, Тем?»
Зализный предсказуемо оказался типичным индустриальным городом, каких немало в Украине. Трубы комбината, коптящие небеса, копры, наземные башни шахт. Тут – скопление обшарпанных высоток, крикливой рекламы, уродливых ларьков. Там – деревенские домишки, огородики, зеленые балки.
Неприхотливый Артем позавтракал жирной шаурмой, позвонил маме, заверил, что цел. Нырнул в автобус. За окнами хрущевки сменялись полями. «Бабы», по выражению попутчика, сопели, отклеивали липнущую к телам одежду, и никак не тянули на высший сорт.
– «Знаменосец»? – переспросил усатый мужик. – Ты не местный, что ли?
– Киевлянин.
– Так вот, киевлянин. «Знаменосец» заколотили при царе Горохе. Тебе в «Мультиплекс» надо.
– Нет-нет, – возразил Артем. – Я знаю, что заколотили. Это… ну, ориентир.
– А… раз ориентир…
Автобус выгрузил на обочину трассы. Справа толпились панельные новостройки, слева раскинулась бугристая, поросшая жухлой травкой пустошь до рыжих насыпей выработанной горной породы. Театр начинался с вешалки, а микрорайон – с кинотеатра.
Камера шлепала по животу, ремешок натирал шею. Под подошвами шуршала растрескавшаяся плитка. Артем скользнул в сень каштанов. Его охватил азарт. Так, вдохновленный, он шел к провинциальным ДК, сахарным заводам, универмагам, проникал на территорию нефункционирующих детских лагерей и запломбированных станций метрополитена. Расчехлял верный «Кэнон», как охотники ружье.
На soviet-art его подсадила Оленка, художница с бездонными глазами, бисером пирсинга и пушистой челкой. Оленка, как он догадывался, протеста ради, ультимативно презирала современный мейнстрим, но и элитарное искусство отвергала. Дали? Гигер? Уорхолл? К черту их! Она обвешала квартиру картинами советских живописцев, и не каких-то там гонимых концептуалистов или митьков. Настоящим авангардом для нее был хрущевско-брежневский официоз, махровый соцреализм. Сама Оленка рисовала портреты депутатов, повторяла, глумясь, мантру «народность, идейность, конкретность», и в этом было больше эпатажа, чем в коллаже из членов, который сооружал ее сосед по мастерской. Часами Артем и Оленка разглядывали репродукции Яблонской, Налбандяна, Самохвалова, бесконечных балерин, истопников, Ильичей и получали искреннее удовольствие.
Полтора года назад Оленка с присущей легкостью разочаровалась и в соцреализме, и в Артеме. Увлеклась граффити – и заодно столичным райтером по кличке Пикман. В той тусовке все художники были Пикманами, а музыканты – Цаннами.
Забыться Артему помогло новое хобби и новые приятели-единомышленники. Компанией и поодиночке они объездили всю страну. Лисичанск, Энергодар, Саки, Докучаевск, Верховина, Бобровице. Захудалые села, вонючие электрички, и награда – если повезет. Если каток декоммунизации не опередил их.
Брома, артемовского соратника, как-то чуть не избили представители «Правого сектора». Решили, что он коммуняка, – чудом спас задницу. Ни Бром, ни Артем не интересовались политикой. Целью их маленького общественного движения было спасение произведений искусства и каталогизация.
В кронах чирикали воробьи. Прогромыхала фура. Артем обогнул фонтан и очутился перед «Знаменосцем». Широкая улыбка расплылась по его лицу.
Кинотеатр отслужил свой век. Покосились бетонные ступени, целлофан замаскировал стекла, кровля поросла мхом. Но над дверью, подпираемое полуколоннами, выделялось панно, и Артем согласился бы три ночи трястись в поезде, чтобы найти его. В прямолинейную перемычку-архитрав был вписан лучащийся ослепительно-яркий мир советской утопии. Мозаика не потускнела за десятилетия – она казалась сияющим пятном на фоне блеклого фасада. Впрочем, римская смальта пережила целые тысячелетия.
Артем восхищенно глазел на панно. Лазурное небо вызывало ностальгию о детстве, цвет стяга транслировал в мозг песню из старого кинофильма – песню, под которую неуловимые мстители скачут к закату. Лица пионеров были розовее, чем изнанка морской раковины, и вкупе это походило на аппетитный глазурный торт. Не все могли оценить простую и честную красоту архитрава. Артем мог.
Отечественные монументалисты разбросали свои шедевры по отдаленным уголкам бывшей УССР. Идеологически верные фрески канувшего в Лету государства, чуждые и ненужные Незалежной. Народное достояние, не имеющее охранного статуса, хиреющее и гибнущее из года в год. Визуальная пропаганда – выкорчевать и забыть клятые серпы и молоты и навесить побольше рекламных баннеров. Исполины-монтажники на торцах девятиэтажек. Хоккеисты в спортивных комплексах. Ученые, проникающие в суть атома в институтах. Молочницы из забытого богом колхоза. Черт, даже остановка на окраине ПГТ оказывалась шедевром советского модернизма. Архитектурные ансамбли украшала мозаика из стекла, фарфорового боя, цветного кирпича, керамики, мрамора, полудрагоценных минералов…
Хобби Артема напоминало квест. Добраться до пункта назначения, отыскать объект, идентифицировать, запечатлеть, внести в реестр… и все на топливе энтузиазма, как говаривал Бром.