Он опустил голову.
«…Non compos mentis… aliéné… avoir le diable au corps…[6] Что произошло с Сиэтлом? Что произошло с Сиэтлом? Что произошло…»
Дыхание выровнялось. Эрик моргнул. Кажется, ничего не изменилось… не изменилось… не изменилось…
«Меня заносит. Надо взять себя в руки».
Он почувствовал жжение в пальцах правой руки и бросил окурок.
«Неужели я ошибся? Интересно, что творится снаружи?» – лихорадочно размышлял он.
Когда он был уже на полпути к лестнице, неожиданно погас свет. Грудь сдавило. Эрик на ощупь пробрался к двери, ухватился за перила и выбрался в тускло освещенный коридор. Он посмотрел на блоки из цветного стекла рядом с дверью и напрягся, услышав оружейные залпы на улице. Точно во сне он прошел в кухню и, встав на цыпочки, выглянул в вентиляционное отверстие над раковиной.
Люди! Улица кишела людьми. Одни бежали, другие уверенно куда-то шли, третьи бесцельно бродили. Одни были полностью одеты, другие – лишь частично, третьи шли нагишом. На тротуаре напротив распростертые в луже крови лежали тела мужчины и ребенка.
Эрик покачал головой и пошел в гостиную. Свет внезапно вернулся, снова погас, опять загорелся и уже не отключался. В поисках новостей Эрик включил видео, но увидел лишь полосы. Он перевел телевизор в режим ручного управления, выбрал станцию в Такоме. Опять полосы.
Вещала Олимпия. Ведущий читал прогноз погоды:
– Переменная облачность, завтра днем ожидаются ливневые дожди. Температура…
В поле зрения диктора оказалась рука, держащая лист бумаги. Он остановился и просмотрел листок. Руки у него задрожали.
– Внимание, срочное сообщение! Наша передвижная студия передает из Клайд-Филд, где проходят гонки на турбоболидах. Корреспонденты сообщают, что города-спутники Сиэтл и Такому поразил Скрэмбл-синдром. По нашим данным, заражено более трех миллионов человек. Предпринимаются экстренные меры. Дороги из городов заблокированы. Известно, что есть жертвы, но…
Диктору вручили новый листок. Лицо его исказилось, когда он начал читать.
– Турбоболид врезался в толпу зрителей в Клайд-Филд. По предварительным данным погибло около трехсот человек. Медицинская помощь пока недоступна. Просим всех врачей, которые нас слышат – всех врачей, – немедленно связаться с федеральным штабом по чрезвычайным ситуациям. Срочные медицинские…
Свет опять мигнул, и экран погас.
Эрик задумался.
«Я врач. Должен ли я выйти на улицу и сделать все, что возможно с медицинской точки зрения, или же мне лучше вернуться вниз и закончить психозонд – теперь, когда моя правота доказана? Если он заработает, принесет ли это хоть какую-то пользу? – Он заметил, что дышит глубоко и ритмично. – Или я впал в безумство, как и все остальные? Я действительно делаю то, что мне кажется? Или я сошел с ума и все это мне снится? – Он хотел было ущипнуть себя, но знал, что это ничего не докажет. – Я должен продолжать вести себя так, будто я здоров. Все остальное – на самом деле сумасшествие».
* * *
Эрик предпочел заняться психозондом, нашел в спальне фонарик и вернулся в подвальную лабораторию. Под ящиками в углу стоял давно не использованный запасной генератор. Выкатив генератор на середину комнаты, Эрик внимательно осмотрел его. Мощная спиртовая турбина, по-видимому, была в рабочем состоянии. Подпружиненная крышка топливного бака отскочила, когда он открыл ее. Бак был более чем наполовину полон. В углу, где хранился генератор, Эрик нашел две бутыли со спиртом. Он залил топливо, закрыл крышку и накачал в бак воздух.
Эрик подсоединил силовой кабель генератора к распределительному щитку лаборатории. Стартер сработал на первом обороте. Турбина загудела в полном звуковом диапазоне. В лаборатории загорелся свет, поначалу тусклый, потом более ровный.
Настенные часы показывали 7:22 вечера. Эрик припаял последний провод. Он рассчитал, что генератор заработал с получасовой задержкой, следовательно, на самом деле было около восьми вечера. Его охватило сомнение, странное нежелание испытать законченную машину. Его бывший энцефалорекордер напоминал таинственный лабиринт переплетенных проводов, защитных экранов, нагромождения трубок и кристаллов. Единственной знакомой частью в трубчатом каркасе аппарата оставалась каска с контактами, нависающая над креслом.
Эрик подключил кабель к портативному переключателю, который поместил внутри машины рядом с креслом. Отодвинув пучки проводов, забрался в кресло. Рука легла на выключатель, но он колебался.
«Я действительно сижу здесь? – гадал он. – Или это лишь фокус подсознания? Возможно, я сосу палец где-нибудь в углу. Может, я разнес психозонд на куски. Или я собрал его так, что он убьет меня, как только я нажму на кнопку включения».
Он взглянул на выключатель и убрал руку.
«Но не могу же я просто так здесь сидеть, – подумал он. – Это тоже своего рода безумие».
Он потянулся к каске и надел ее на голову. Ощутил уколы контактов, коснувшихся его кожи сквозь волосяной покров. Анестезия подействовала, уменьшив чувствительность кожи.
«Это похоже на реальность, – подумал он. – Но, возможно, я воссоздаю все это по памяти. Вряд ли я единственный психически здоровый человек в городе. – Он снова протянул руку к выключателю. – Но я должен действовать так, как будто это правда».
Палец двинулся будто бы по собственной воле и нажал на выключатель. Лаборатория тут же наполнилась тихим гулом. Звук колебался от диссонанса к гармонии, словно полузабытая музыка. Тон то повышался, то понижался.
Пестрые картины безумия грозили захватить сознание Эрика. Он провалился в водоворот. Перед глазами сверкала яркая спектрограмма. Лишь где-то на границе разума сохранялась четкая картина ощущений, реальность, за которую можно удержаться, которая спасет его… Этой реальностью было кресло психозонда, в котором он сидел.
Его все глубже затягивало в водоворот. Перед глазами все стало серым, превратилось в картинку, видимую с другого конца телескопа. Он увидел мальчика, державшего за руку женщину в черном платье. Эти двое вошли в похожую на зал комнату. И вдруг Эрик перестал видеть их со стороны, он снова стал собой, девятилетним, идущим к гробу. Снова ощутил смешанное с ужасом восхищение, услышал, как всхлипывает мать, как высокий худой гробовщик что-то бессмысленно бормочет шепотом. Перед ним стоял гроб, а в нем – бледное, будто восковое тело, отдаленно напоминавшее отца Эрика. На глазах у Эрика лицо растаяло и превратилось в лицо его дяди Марка, затем сменилось другой маской – лицом его школьного учителя геометрии. «Это мы упустили в психоанализе», – подумал Эрик. Он смотрел, как подвижное лицо в гробу снова меняется. Теперь перед ним был профессор, который преподавал ему патопсихологию, затем его собственный терапевт, доктор Линкольн Ордуэй, и, наконец – против этого он взбунтовался, – доктор Карлос Аманти.
«Значит, вот каким я все эти годы хранил в памяти образ отца, – подумал он. – Это значит… Это значит, что я так и не перестал искать отца. Интересное открытие для психоаналитика о самом себе! – Он задумался. – Почему я все это увидел? Интересно, прошел ли через нечто подобное Пит у себя в музикроне? – Вмешалась другая часть его сознания: – Разумеется, нет. Человек должен хотеть заглянуть вглубь себя, иначе он никогда ничего не увидит, даже если получит такую возможность».
Казалось, другая половина разума вдруг захватила контроль над его сознанием. Познание себя отошло в сторону, превратилось в пятнышко, проносящееся в памяти столь быстро, что он едва мог различить отдельные события.
«Я умираю? – спросил он себя. – Жизнь пролетает у меня перед глазами?»
Калейдоскоп видений резко остановился, и он увидел Колин – такой, какой она была в его сне. Мысленный экран переключился на Пита. Эрик рассматривал этих двоих по отношению к себе, не до конца понимая связь. Они представляли собой катализатор, не добро и не зло, а просто реагент, который привел в движение цепь событий.
Неожиданно Эрик почувствовал, как его сознание расширяется, захватывает все его тело. Ему были известны состояние и функции каждой железы, каждого мышечного волокна, каждого нервного окончания. Он сосредоточил внутренний взгляд на сером водовороте, через который прошел. В этот водоворот просочился красный лучик, изменчивый, извивающийся, струящийся мимо. Эрик последовал за красной полоской. У него в сознании формировалась картина, растущая, словно пробуждение после наркоза. Он смотрел на длинную улицу, купавшуюся в тусклых весенних сумерках. На него с грохотом несся турбоавтомобиль с включенными фарами. Машина все приближалась, и фары горели, словно глаза гипнотизера. С этим видением в нем зародилась мысль: «Надо же, как красиво!»
Он среагировал инстинктивно. Ощутил, как напряглись мышцы, и отскочил в сторону. Пролетевшая мимо машина обдала его потоком горячего воздуха. В голове шевельнулась жалобная мысль: «Где я? Где мама? Где Беа?»
Эрику свело желудок. Он понял, что пребывал в чужом сознании, видел чужими глазами, ощущал чужими нервами. Он дернулся и вырвался из чужого сознания, будто дотронулся до нагретой плиты.
«Так вот почему Пит так много знал, – подумал он. – Пит сидел у себя в музикроне и видел нашими глазами».
Еще одна мысль: «Что я здесь делаю?»
Он почувствовал под собой кресло психозонда и услышал, как новое существо внутри него сказало:
– Мне понадобится больше квалифицированных специалистов.
Он последовал за другой красной полосой, не нашел того, что искал, и выбрал следующую. Чувство ориентации было странным: он не мог точно определить, где верх, где низ, или найти какие- либо опорные точки, пока не посмотрел чужими глазами. Наконец, он выглянул чьими-то глазами из открытого окна сорокового этажа бизнес-центра. Он чувствовал, как в этом человеке растет желание покончить с собой. Эрик осторожно коснулся центра его сознания, пытаясь узнать имя… Доктор Линкольн Ордуэй, психоаналитик.
«Даже сейчас я обращаюсь к собственному терапевту», – подумал Эрик.
Он напряженно отступил на нижний уровень подсознания, зная, что малейшая ошибка может привести к смерти этого человека, заставить его выпрыгнуть из окна. Нижний уровень внезапно взорвался, превратившись во вращающееся пурпурное колесо света. Колесо замедлилось и превратилось в мандалу, четыре точки которой составляли открытое окно, гроб, древо жизни и лицо человека, в котором Эрик узнал свое собственное, но искаженное. Лицо было мальчишеским и немного безжизненным.
* * *
«Аналитик тоже привязан к тому, кого считает своим пациентом», – подумал Эрик.
Эта мысль заставила его аккуратно, ненавязчиво продвинуться в образ самого себя и начать расширять свое влияние на сознание другого человека. Он нацелил экспериментальную мысль в почти осязаемую стену сознания доктора Ордуэя:
«Линк, – шепотом начал он, – не прыгай. Слышишь меня, Линк: не делай этого. Городу нужна твоя помощь».
Часть разума Эрика осознала, что, если психоаналитик почувствует вторжение в его разум, это может нарушить баланс и подтолкнуть его к окну. В другой части его мозга назрело понимание того, зачем нужен этот человек и другие ему подобные: образы безумия, переданные Питом Серантисом, могли быть нейтрализованы только передачей в эфир спокойствия и душевного здоровья.
Эрик напрягся и слегка ослабил свое воздействие, почувствовав, что психоаналитик придвинулся ближе к окну.
– Отойди от окна! Отойди… – зашептал он прямо в чужое сознание.
Линкольн сопротивлялся! Белый свет заполнил мысли Эрика, отвергая его воздействие. Ему казалось, что он опять плывет в серый водоворот, растворяется в нем. Приблизился красный лучик, а вместе с ним в мозг Эрика проник вопрос, зародившийся в чужом сознании.
«Эрик? Что это такое?»
Эрик прокрутил в мозгу конструкцию психозонда, закончив мысль объяснением, для чего он нужен.
Вопрос: «Эрик, почему Синдром не затронул тебя?»
«Из-за того, что я много времени провел в поле действия собственного психозонда. Благодаря этому возникла сильная сопротивляемость искажению подсознания».
«Забавно, но я как раз собирался выброситься из окна, когда вдруг почувствовал твое вмешательство. Что-то… – Красный лучик придвинулся ближе. – …вроде этого».
Их сознания слились воедино.
– Что дальше? – спросил доктор Ордуэй.
– Нам понадобятся все квалифицированные специалисты, которых только можно найти в городе. Остальные вытолкнут эти ощущения за порог сознания.
– Влияние твоего психозонда может успокоить всех.
– Да, но если машину выключить или если люди попадут за пределы его поля, все снова начнется.
– Придется проникнуть в подсознание каждого человека в городе и привести все в порядок!
– Не только в этом городе. В каждом городе, где Серантис побывал с музикроном и где еще побывает, пока мы его не остановим.
– Как музикрон это сделал?
Эрик проецировал смесь концепций и образов:
– Музикрон толкал нас в глубь коллективного бессознательного и оставлял болтаться там, пока мы находились в зоне его действия. – Изображение веревки, висящей в клочьях тумана. – Потом музикрон выключили. – Изображение ножа, режущего веревку, часть которой падала, поглощенная серым водоворотом. – Понимаешь?
– Если мы должны нырнуть в этот водоворот и вытащить из него всех этих людей, не лучше ли начать прямо сейчас, верно?
* * *
Невысокий мужчина, погрузив пальцы в мягкую известковую почву цветочной клумбы, смотрел пустыми глазами на разорванные листья. Имя: доктор Гарольд Марш, психолог. Медленно, ненавязчиво они вовлекли его в сеть психозонда.
Женщина в тонком домашнем халате готовится прыгнуть с края пирса. Имя: Лоис Вурхис, аналитик-любитель. Они быстро вернули ей рассудок.
Эрик последовал за красным лучиком в сознание соседа и увидел чужими глазами, как к людям вокруг возвращается рассудок.
Словно круги на поверхности пруда, по городу расходилось подобие душевного здоровья. Заработало электричество, восстановилась работа экстренных служб. Глаза клинического психолога на востоке города передали изображение реактивного самолета, направлявшегося в Клайд-Филд. Через мозг психолога в сети возникли мысли женщины, терзавшее ее чувство вины, угрызения совести и отчаяние.
Колин!
Сеть осторожно запустила щупальце мысли в сознание Колин и нашла там ужас.
«Что со мной происходит?!»
«Колин, не бойся, – сказал Эрик. – Это я. Мы постепенно восстанавливаем порядок, благодаря тебе и схеме музикрона». – Он передал ей общую модель их достижений.
«Я не понимаю. Ты…»
«Тебе пока не нужно ничего понимать. – И нерешительно: – Я рад, что ты вернулась».
«Эрик, я вернулась, как только услышала… как только поняла, что ты был прав насчет Пита и музикрона. – Она помолчала. – Мы идем на посадку».
Чартерный самолет Колин приземлился на посадочную полосу, доехал до ангара, и его тут же окружили солдаты национальной гвардии. Она отправила мысль:
«Мы должны как-нибудь помочь Лондону. Пит угрожал разбить музикрон и покончить с собой. Он пытался силой задержать меня».
«Когда?»
«Шесть часов назад».
«Неужели прошло уже столько времени с начала Синдрома?»
«Каков он, этот Серантис?» – вмешалась сеть.
Мысли Колин и Эрика слились, передавая образ Пита.
Сеть: «Он не станет кончать с собой или разбивать машину. Для этого он слишком эгоистичен. Он пустится в бега. Мы найдем его, как только он нам понадобится… если толпа не доберется до него раньше».