И куда же он делся потом? Ведь когда я включил свет, здесь уже не было никого…
Я снова ударил по клавише. Потом еще по одной. И еще… В пустом помещении каждая нота отдавалась долгим звенящим эхом.
И тут раздался громкий треск. Снизу. Откуда-то с лестницы.
Я оторвал руки от клавиш и замер.
Снова послышался треск.
Шаги.
Я встал с табурета. Ноги дрожали.
Я так напряженно прислушивался, что, казалось, улавливал движение воздуха.
Шаги приближались.
Кто-то поднимался по лестнице. Сюда, на чердак.
Ко мне.
3
Ступени трещали.
Кто-то ко мне поднимался.
Кто-то большой.
У меня перехватило дыхание. Мне казалось, что я сейчас задохнусь.
Я замер на месте, лихорадочно соображая, куда бы спрятаться. Но укрыться тут было негде.
Ступени трещали все громче.
Над ступенями уже показалась чья-то темная голова. Я мало что соображал от ужаса. Но мне все же хватило ума дождаться, пока темная фигура не выступит на свет.
– Папа! – радостно завопил я.
– Джерри, что ты тут делаешь?
Вид у отца был прикольный. Его редеющие темные волосы стояли дыбом. Пижамные штаны задрались до колен. Он был без очков и смотрел на меня, прищурившись и смешно сморщив нос.
– Папа… а я думал… я думал… – промямлил я.
Да. Я знаю, что выглядел со стороны как полнейший придурок. Но и вы меня тоже поймите. Я был напуган до полусмерти.
– Знаешь, сколько сейчас времени? – Папа сердито дернул рукой – хотел посмотреть на часы. Но часы он забыл в спальне. – Уже первый час ночи, Джерри!
– Да, папа. Я знаю.
Я потихонечку отходил. Теперь я уже и сам не понимал, чего так сильно перепугался.
Я подошел к папе.
– Я услышал, что кто-то играет на пианино. И я подумал…
– Что ты сказал? – Папа вытаращился на меня, как на умалишенного.
– Я услышал, как кто-то играет на пианино, – повторил я терпеливо. – Здесь, на чердаке. Поэтому я поднялся сюда и…
– Джерри! – Папа страдальчески закатил глаза. Его лицо побагровело и стало похоже на свеклу. – Опять твои шуточки! Я все понимаю, но не в первом же часу ночи!
– Но, папа… – начал было я, но он не дал мне договорить:
– Мы с мамой едва доползли до кровати. Мы столько всего переделали за сегодняшний день! Мебель двигали, разбирали вещи. Весь день провозились. – Он устало вздохнул. – Наверное, можно было сообразить, что нам сейчас не до веселья. Тебе, конечно, не приходило в голову, что мне завтра с утра на работу. И что мне хотелось бы выспаться.
– Прости, пожалуйста, папа, – пробормотал я.
Я уже понял, что доказывать ему что-либо бесполезно. Он все равно мне не поверит.
– Я знаю, что ты возбужден переездом. – Папа положил руку мне на плечо и повел меня к лестнице. – Но давай мы сейчас пойдем спать. Тебе, кстати, тоже надо отдохнуть.
Я оглянулся на пианино. Оно тускло поблескивало в рассеянном свете лампы. Как будто дышало.
Как будто было живым.
Мне представилось, как оно подбирается ко мне. Как несется за мной по ступенькам…
Я тряхнул головой. Бред какой-то. Совсем крыша съехала.
Наверное, я действительно слишком перевозбудился за сегодняшний день.
– А ты не хотел бы научиться на нем играть? – вдруг спросил папа.
– Что? – Я даже растерялся. Его вопрос застал меня врасплох.
– Хочешь, найдем тебе учителя? Будешь с ним заниматься, научишься играть на пианино. Пианино поставим в гостиной. Там места много.
– Ну… может быть, – протянул я. – Да. Наверное, это будет прикольно.
Папа убрал руку с моего плеча. Одернул задравшиеся пижамные штаны. И пошел вниз по лестнице.
– Я поговорю с мамой. Уверен, ей будет приятно. Ей всегда очень хотелось, чтобы у нас в семье кто-то играл на каком-нибудь инструменте. Не забудь выключить свет, ага?
Я послушно дернул за цепочку, выключив свет… и невольно вздрогнул. Вообще-то я не боюсь темноты. Но когда свет погас, меня окружила полная чернота. Я поспешил следом за папой.
Когда я снова лег в постель, то натянул одеяло до самого подбородка. В комнате было прохладно. За окном завывал зимний ветер. Окно тряслось и дрожало под ветром, как будто в ознобе.
Я думал о том, что действительно было бы круто научиться играть на пианино. Только не эту нудную и заунывную классику, а настоящую рок-музыку.
Может быть, через три-четыре урока я упрошу родичей купить мне синтезатор. И две-три разные клавиатуры, которые подключаются к компьютеру.
Тогда я смогу сам сочинять и записывать разные композиции.
Может, найду ребят и сколочу с ними рок-группу.
Вот это будет действительно круто.
Я закрыл глаза.
Окно снова задребезжало. Где-то раздался протяжный скрип, как будто стонал сам дом.
«Ну, ничего, – сказал я себе. – Со временем я привыкну к этому старому дому. Ко всем этим странным звукам. Еще две-три ночи, и я вообще перестану их слышать».
Я уже засыпал, когда снова услышал музыку.
Все ту же тихую и печальную.
Кто-то вновь играл на пианино.
4
На следующий день, в понедельник, я проснулся ни свет ни заря. Мои настенные часы в виде пузатого кота с маятником-хвостом и вращающимися глазами были еще не распакованы. Но, судя по бледному, серому свету в окне, было действительно очень рано.
Я быстро оделся. Взял чистые джинсы и темно-зеленый пуловер, который был не особенно мятым. Сегодня мой первый день в новой школе. Я даже немножечко волновался.
И с волосами я провозился дольше, чем обычно. Волосы у меня темные. Очень густые и очень кудрявые. А я ненавижу кудрявые волосы. Я люблю, когда они гладко прилизаны. Вот поэтому мне и приходится каждый день их мочить водой и распрямлять.
Наконец я управился с волосами и вышел в коридор.
В доме было темно и тихо.
Я направился было к главной лестнице, но тут заметил, что дверь на чердак распахнута настежь.
Разве я вчера ее не затворил, когда мы с папой спустились вниз?
Ну нет. Я же помню, как ее закрывал. И вот теперь она снова открыта.
По спине пробежал холодок.
Я подошел, захлопнул дверь и даже специально послушал, чтобы она щелкнула.
«Не сходи с ума, Джерри, – сказал я себе. – Может, замок слабый. Возможно, эта дверь постоянно распахивается сама собой. Дом-то совсем старый».
Ночная музыка никак не шла у меня из головы. Но, наверное, и этому было какое-то объяснение. Может быть, струны у пианино дрожали от ветра или что-нибудь в этом роде…
Вероятно, там в окне есть какая-то дырка. И туда задувает ветер, от которого и возникают звуки, похожие на музыку. И поэтому кажется, что на пианино кто-то играет.
Мне очень хотелось поверить в то, что печальная, тихая музыка, которую я слышал ночью, это просто какое-то непонятное явление. Скорее всего, из-за ветра. Я просто принял это на веру.
Я еще раз подергал дверь, чтобы убедиться, что она закрыта плотно, и пошел вниз на кухню.
Мама с папой еще возились у себя в спальне. Я слышал, как они одеваются.
В кухне было темно и прохладно. Я хотел включить обогреватель, но не нашел термостат.
Вчера родичи не успели все распаковать. Коробки с посудой и прочей кухонной утварью так и стояли в углу.
В коридоре послышались шаги.
У холодильника стояла большая пустая коробка. Она-то и подала мне идею. Посмеиваясь про себя, я забрался в коробку и прикрыл ее.
Я ждал, затаив дыхание.
Шаги приближались к кухне. Я так и не смог разобрать, кто это: папа или мама?
Я боялся дышать. Я знал, что если я сделаю вдох, то просто не выдержу и рассмеюсь.
Кто-то вошел в кухню. Прошел мимо моей коробки. Остановился у раковины. Я услышал шум воды. Вошедший наполнял чайник.
Потом он подошел к плите.
Я не мог больше ждать.
– Сюрприз! – заорал я и выскочил из коробки.
Папа испуганно вскрикнул и уронил чайник. Чайник упал ему на ногу, отскочил и покатился по полу.
Вода, естественно, разлилась. Папа приплясывал прямо посреди лужи и выл дурным голосом, держась обеими руками за ушибленную ногу.
Я хохотал, как ненормальный. Надо было видеть папину физиономию, когда я выскочил из коробки! Такого я даже в мультиках не видел.
Мама влетела в кухню, застегивая на ходу пуговицы на рукавах.
– Что здесь такое?! – завопила она с порога.
– Джерри снова решил пошутить, – прорычал папа.
– Джером, – укоризненно проговорила мама, глядя на лужу на линолеуме. – Может быть, сделаешь перерыв на пару дней? Мы как раз отдохнем от твоих приколов.
– Просто хотел помочь вам проснуться, – расплылся я в улыбке.
Мама с папой еще побурчали немного. Но это так, для порядка. Они давно уже привыкли к моему извращенному чувству юмора.
В ту ночь я снова услышал музыку.
Это точно был не ветер. Я узнал ту же самую мелодию.
И она доносилась сверху.
С чердака, где было пианино.
И на нем явно кто-то играл. Кто бы это мог быть?
Я собрался было встать и пойти посмотреть. Но в комнате было холодно. И потом, я действительно очень устал. Ведь это был мой первый день в новой школе.
Поэтому я натянул одеяло на голову, чтобы не слышать музыки. И уснул как убитый.
– Ты ничего не слышала ночью? – спросил я у мамы за завтраком. – Кто-то играл на пианино.
– Ешь свои кукурузные хлопья, – сказала мама.
Я недовольно помешал ложкой в миске:
– А почему кукурузные хлопья?
– Ты знаешь правила, – нахмурилась мама. – Сладкие хлопья только по воскресеньям.
– Глупое правило, – буркнул я. – Кукурузные хлопья – это те же самые сладкие хлопья. Только невкусные.
– Прекрати ныть. – Мама сморщилась и потерла руками виски. – У меня голова болит. Все утро.
– Может быть, это из-за того, что всю ночь кто-то играл на пианино? – спросил я.
– Какое еще пианино? – раздраженно проговорила мама. – Чего ты все про пианино талдычишь? Кто там на нем играл?
– А ты разве не слышала? Пианино на чердаке. Ночью кто-то на нем играл.
Мама резко встала из-за стола:
– Джерри, я тебя очень прошу: прекрати надо мной издеваться. У меня голова болит.
– О чем разговор? – Папа вошел в кухню, держа под мышкой утреннюю газету. – О пианино, я слышу? Я уже договорился. Сегодня после обеда придут рабочие и перенесут его в гостиную. – Улыбнулся мне: – Будешь разминать пальцы, Джерри.
Мама подошла к стойке и налила себе чашку кофе.
– Ты действительно хочешь учиться играть на пианино? – Она скептически прищурилась. – Будешь сидеть, заниматься часами и все такое?
– Ну да, – отозвался я. – Может быть.
* * *
Когда я вернулся домой из школы, рабочие уже были у нас. Я думал, придут этакие здоровенные дяди. Но они оказались не такими уж крупными. Зато сильными.
Я поднялся на чердак, чтобы посмотреть, как они будут тащить пианино. Мама осталась в гостиной. Она передвигала коробки, чтобы освободить место.
Грузчики притащили с собой веревки и какую-то специальную штуку типа тележки, только без стенок. Сначала они наклонили пианино набок, а потом водрузили его на тележку.
Тащить тележку по узкой лестнице было непросто. Хотя они старательно придерживали пианино, оно все равно несколько раз стукнулось о стену.
В общем, когда рабочие наконец затащили пианино в гостиную, оба были красные, точно вареные раки. Пот лил с них градом. Я все время был рядом с ними. Мне было интересно.
Мама уже убрала коробки и пошла на кухню. Но когда грузчики начали устанавливать пианино на место, она тоже пришла посмотреть.
Она встала в дверях, держа руки в задних карманах джинсов.
Рабочие сняли пианино с тележки. В ярком солнечном свете его черные отполированные стенки блестели, как зеркало.
Они начали опускать его на пол…
И тут мама как заорет!
5
– Кошка! Кошка! – мама кричала так, что у меня заложило уши.
Вы уже поняли. Плюшка стояла как раз на том месте, куда рабочие собирались поставить пианино.
Пианино тяжело грохнуло об пол. В последний момент Плюшка успела из-под него выскочить.
«Жалко, – подумал я. – А то получилась бы настоящая плюшка. Должна же быть справедливость на свете».
Работяги засмущались ужасно. Они принялись извиняться. При этом они вытирали лоб и пытались отдышаться. Но мама их даже не слышала.
Она бросилась к Плюшке и подхватила ее на руки.
– Бедная ты моя киса!..
«Бедная киса» впилась когтями маме в рукав и выдрала несколько ниток из свитера. Мама уронила ее на пол. Скотина же эта возмущенно мяукнула и пулей вылетела из комнаты.
– Она еще не освоилась в новом доме, – сказала мама рабочим.
– Да нет, – вставил я. – Она всегда такая придурочная.
Рабочие ушли. Мама пошла к себе в комнату, чтобы закрепить нитки на изодранном свитере. Я остался в гостиной один. Вместе со своим пианино.
Я присел на табурет и принялся вертеться на нем туда-сюда.
Табурет был отполированным и гладким. И ужасно скользким.
Я уже представлял себе, как когда-нибудь повеселю родичей, когда они попросят меня сыграть что-нибудь для них. Я сяду за пианино, якобы мне самому не терпится им похвастать своими достижениями. И начну играть. Вот только этот идиотский табурет… он такой скользкий. Я постоянно с него сползаю. И падаю на пол.
Я немножечко потренировался в сползаниях и падениях. Мне было весело.
Падать откуда-нибудь – это, можно сказать, мое хобби. И это не так легко, как кажется.
Падать тоже надо уметь.
А мастерство достигается путем долгих тренировок.
Наконец мне надоело плюхаться на пол. Теперь я просто сидел на табурете и смотрел на клавиши. Потом я попытался подобрать одну простенькую песенку. Я тыкал в клавиши наугад, пока не находил нужной ноты.
Я думал о том, что это будет действительно классно – научиться играть.
Я считал, что это будет ужасно прикольно. Но я ошибался.
Сильно ошибался.
Прошла неделя. После обеда в субботу я направился в гостиную и встал у окна. День выдался серым и пасмурным. Я был уверен, что ближе к вечеру пойдет снег.
Я увидел, как к нашему дому подходит мой учитель музыки. Он пришел точно в назначенное время. Ровно в два.
Я прижался лбом к стеклу, чтобы получше его рассмотреть. Он был таким здоровенным, упитанным дяденькой. Даже толстым, я бы сказал… В длинном красном пальто. Со взлохмаченными белыми волосами. Издалека он был немного похож на Санта-Клауса.
Он шел как-то странно. На прямых ногах. Как будто у него болели коленки. «Должно быть, артрит или что-нибудь в этом роде», – подумал я.
Папа нашел его по объявлению в местной газете. Он мне его показал и зачитал вслух. Такое крошечное объявление на самой последней странице:
Музыкальная школа Визка.
Новые методы обучения игры на форте пьяно.
Папа туда позвонил в тот же день. Все равно это было единственное объявление по поводу музыкальных уроков.
И вот сейчас родичи встречали учителя в коридоре и помогали ему снять тяжелое красное пальто. Потом они все втроем вошли в гостиную.
– Вот, Джерри, знакомься. Это доктор Визк, твой учитель музыки. – Папа сделал мне знак, чтобы я отошел от окна.
Доктор Визк улыбнулся мне:
– Здравствуй, Джерри.
Он действительно был похож на Санта-Клауса. Только без бороды. Но зато с роскошными седыми усами. У него были круглые, очень румяные щеки и хорошая, сердечная улыбка. Когда он улыбался, его голубые глаза как будто искрились.
Одет он был в мешковатые серые брюки и свободную белую рубашку, натянутую на его здоровенном пузе, как на барабане.
Я подошел к нему и пожал протянутую мне руку.
Рука была красной и какой-то уж слишком мягкой. Как будто не рука, а какая-то губка.
– Рад познакомиться с вами, доктор Визк, – вежливо сказал я.
Мама с папой переглянулись с довольными улыбками. Они всегда обалдевают, когда я веду себя вежливо. Я понимаю, им сложно в это поверить. Но, когда я хочу, могу быть очень вежливым мальчиком.
Доктор Визк потрепал меня по плечу:
– Я знаю, фамилия у меня смешная. «Визк» и «визг» произносятся одинаково. – Он хохотнул. – Может, мне стоило бы сменить фамилию. Но, с другой стороны, согласись, она сразу же запоминается. С первого раза.
Мы все рассмеялись.
А потом доктор Визк вдруг посерьезнел:
– Ты раньше играл на каком-нибудь инструменте, Джерри?
Я задумался.
– У меня было когда-то казу. Знаете, дудка такая.
Все опять рассмеялись.