Открытый вопрос: гайд по миру «новой этики»
Надежда Горшенина
Юлия Слуцкая
Карина Тегаева
Дизайнер обложки Ангелина Дудорова
Редактор Надежда Горшенина
Редактор Юлия Слуцкая
Редактор Карина Тегаева
Редактор Елизавета Ульянова
Корректор Венера Ахунова
© Надежда Горшенина, 2021
© Юлия Слуцкая, 2021
© Карина Тегаева, 2021
© Ангелина Дудорова, дизайн обложки, 2021
ISBN 978-5-0051-7383-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Введение
Выражение «новая этика» вызывает недоумение у многих людей. Что это? Чем «новая этика» отличается от «старой»? Почему сейчас все говорят о ней? Можем ли мы вообще использовать такое понятие?
В первой части книги эксперты дают ответы на эти и другие вопросы о «новой этике». Исследователи объясняют, каким образом она повлияла на онлайн-коммуникацию, личное и корпоративное общение. Кроме того, они предполагают, как изменится обсуждение этого явления в России, а также формулируют его ключевые нормы.
Во второй части специалисты предлагают варианты решения дилемм «новой этики», которые касаются общения в Сети и офлайне. Нужно ли включать камеру на видеоконференции? Стоит ли использовать смайлики и эмодзи в деловой переписке? Этично ли делать замечания относительно внешности и здоровья собеседника? Следовать ли классическим правилам этикета?
«Открытый вопрос: гайд по миру „новой этики“» поможет узнать больше об актуальной этической дискуссии и подскажет, как действовать в неоднозначных жизненных ситуациях.
Авторы выражают огромную благодарность экспертам, принявшим участие в создании книги. Среди них:
1. Оксана Мороз, доцент департамента медиа Высшей школы экономики; кандидат культурологии. Автор «Блога злобного культуролога».
2. Дарья Литвина, научный сотрудник факультета социологии (программа «Гендерные исследования») и преподаватель магистерской программы «Социальные исследования здоровья и медицины» Европейского университета в Санкт-Петербурге. Научные интересы: гендерные исследования, социология эмоций, социология молодежи, социальные исследования здоровья. Участвовала в проектах, посвященных изучению женской телесности; сексуальных домогательств на рабочем месте, в сфере образования и оказания услуг; неравенства и харассмента в профессиональной медицинской среде.
3. Анастасия Новкунская, доцент факультета социологии и научный сотрудник программы «Гендерные исследования» Европейского университета в Санкт-Петербурге; PhD in Social Sciences.
4. Елена Омельченко, профессор департамента социологии и директор Центра молодежных исследований Высшей школы экономики в Санкт-Петербурге; доктор социологических наук. Редактор книг «В тени тела» и «PRO тело. Молодежный контекст».
5. Надежда Нартова, старший научный сотрудник Центра молодежных исследований и заместитель академического руководителя магистерской программы «Современный социальный анализ» Высшей школы экономики в Санкт-Петербурге. Редактор книг «В тени тела» и «PRO тело. Молодежный контекст».
6. Анна Край, преподаватель департамента психологии Высшей школы экономики; практикующий психолог. Соавтор книги «Домашнее насилие. Так будет не всегда».
7. Ольга Лукинова, руководитель отдела маркетинга и информационной политики Московской высшей школы социальных и экономических наук; преподаватель Института общественных наук Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ. Автор книги «Цифровой этикет. Как не бесить друг друга в интернете» и телеграм-канала «Цифровой этикет».
Примечание от авторов: эта книга – не руководство с однозначными ответами, а лишь путеводитель, который предлагает возможные развилки этического маршрута. Мы надеемся, что представленные комментарии помогут нашим читателям и читательницам сформировать собственное мнение о «новой этике».
Эксперты
о «новой этике»
Что такое «новая этика» и стоит ли использовать это понятие?
Оксана Мороз, доцент департамента медиа НИУ ВШЭ; кандидат культурологии. Автор «Блога злобного культуролога»:
– «Новая этика» – понятие, которое родилось от некоторой безысходности. Мы наблюдаем изменение социальных, культурных и политических норм, но описывать это довольно трудно: выходит «развесистая» формулировка, очевидная, например, для исследователей социально-гуманитарного поля. Более или менее понятно, о чем мы говорим, так как дальше включается презумпция, что все читали Фуко и еще какого-нибудь автора, который писал про разные нормирования и отношения власти, силы и доминирования в обществе. Поскольку это сложная формулировка, то хочется придумать что-то простое, и вот возникает странное словосочетание «новая этика».
Почему странное? Потому что на самом деле ничего «новоэтичного» в нынешних реалиях не наблюдается, то есть нет никаких отходов от прежних этических школ или пересмотров, скажем, принципов гуманизма. Но есть новая ситуация, при которой появляется значительное количество людей, претендующих на место в публичном пространстве, где они выражают свои суждения и мнения, выступают как консолидированная сила. Благодаря их присутствию и меняются нормы.
Сегодня трансформируется представление не столько о том, «что такое хорошо и что такое плохо», а о том, какие именно «хорошо» и «плохо» можно обсуждать; на какие феномены, которые инвариантно отрицательны и на которые мы могли закрывать глаза раньше, имеет смысл обратить внимание сейчас. В итоге мы начинаем видеть разлитое в обществе насилие и понимать, что его прошлая нормативность по объему и представленности – это неправильно, с этим нужно что-то делать. Мы расставляем новые реперные точки, и «мы» здесь – не просто элита, имеющая возможность принимать решения, а все говорящие субъекты, которых становится больше.
Понятие «новая этика» вполне подходит для разговоров на обывательском (в хорошем смысле этого слова) и наивно-повседневном языке. Естественно, использовать его в научных или научно-популярных текстах без какой-либо критики и осмысления сложно: выходит попытка «хайпануть» на явлении, которое почти сразу срабатывает как хештег, лакмусовая бумажка и красная тряпка для разъяренного быка. Так что все зависит от контекста. Если вам нужно придумать ярлык, для того чтобы быстро вбросить в пространство обсуждение новых норм, то можно использовать это выражение.
Тем не менее я прекрасно понимаю раздражение от словосочетания «новая этика», которое рождается из следующей ситуации: огромное количество публицистов и публичных интеллектуалов, зачастую не имеющих никакого отношения к социально-гуманитарным исследованиям, стали высказываться на этот счет и захватывать повестку. В этой связи голоса представителей академической сферы, которые обычно не пишут столь легким языком и не всегда получают доступ к каким-то популярным пространствам, оказываются не так слышны. Выходит, что в широком поле лидируют и доминируют понимания, очень упрощающие картину, и такое пугает. Но на самом деле это вечное противостояние академиков, которые сидят в башне из слоновой кости и надеются, что их книжки, изданные тиражом в тысячу экземпляров, будут читать все, и людей, которые пытаются иначе работать с публичной сферой.
Кроме того, «новая этика» – сочетание разных вещей: историй о харассменте в университетах, движения #MeToo [‛Я тоже’. – Прим. ред.]1 и, что называется, you name it [‛что угодно’. – Прим. ред.], поэтому люди из множества сфер заходят в обсуждение этой проблематики. Есть политологи, которые будут об этом говорить; есть представители gender studies [‛гендерные исследования’. – Прим. ред.], которые будут об этом говорить. Возникает образ такого «слона», которого ощупывают со всех сторон, пытаясь найти общий язык. Но мы-то понимаем, что описать общим языком «хвост», «хобот» и «уши» крайне сложно. При этом формируется чувство, что можно, и это сильно раздражает.
Последнее, что я нахожу важным. Большинство понятий «новой этики» – англицизмы, у которых либо нет перевода на русский, либо он есть, но шероховатый и скрадывающий некий смысл. Оксюморонная ситуация: мы придумываем русскоязычный ярлык, в расширение смыслов которого попадают исключительно заимствованные слова. Это странно, потому что вы или все время говорите в пространстве английского как лингва франка (и тогда нет нужды придумывать аналог), или перестаете рассказывать о гостинге, абьюзе, шейминге, харассменте и используете что-то более знакомое с точки зрения словаря и практик носителя русского языка.
Здесь есть пример. Недавно издание The Bell вместе с карьерными сервисами HeadHunter и SuperJob проводило исследование о том, что сотрудники российских компаний знают про харассмент2. Результаты были ужасающими, причем они оказались такими даже с учетом статистики прошлых лет. Казалось бы, мы говорим о харассменте и объясняем, что это такое. Кроме того, у нас есть центр «Насилию.нет», который вкладывает много сил, чтобы, в частности, рассказать об этом явлении. Однако, когда ты беседуешь с людьми, они заявляют: «В нашей компании такого нет, и вообще я никогда в жизни с этим не сталкивалась [или не сталкивался]». Почему так происходит? Потому, что они интуитивно отказываются применять к себе нормы инокультурного и иноязычного пространства, считывать, к примеру, как харассмент хамство коллеги или нежелательные комплименты? Либо они в принципе не хотят это обсуждать, потому что им кажется, что ничего не изменится? Либо они считают, что небезопасно поднимать эту тему?
Мы находимся в ситуации, когда разговоры о «новой этике» раздражают еще и тем, что вокруг них можно строить очень много спекуляций. Для качественных исследований хорошая спекуляция и хорошая гипотеза – это неплохо, но сложно что-то подтвердить количественно. Непонятно, с чем мы имеем дело: или с желанием вписать российский контекст в международный и попыткой избавиться от колониального наследия, или с прекрасным шариком, которым жонглируют интеллектуалы, потому что это удобнее и приятнее, чем говорить, например, о конфликте между Азербайджаном и Арменией3. Отсюда и возникает напряжение, поскольку неясно, обсуждаем ли мы то, что реально есть и что нужно решать как проблему, или просто занимаемся любимым интеллектуальным упражнением.
Дарья Литвина, научный сотрудник факультета социологии (программа «Гендерные исследования») и преподаватель магистерской программы «Социальные исследования здоровья и медицины» ЕУСПб:
– Существуют большие дебаты о том, что такое «новая этика», есть ли она вообще и есть ли смысл использовать это понятие. Я бы сказала, что сегодня под ним обычно понимается гласность относительно проблем, которые связаны со злоупотреблением властью, сексуальностью, гендерными отношениями, разными формами уязвимости и неравенства в институциональных взаимодействиях.
В целом я не уверена, что «новая этика» – принципиально новая практика или идея. При этом я не привержена логоцентричности и не борюсь за точность эпитета: если у нас есть консенсус насчет того, что понимать под этим термином, им можно оперировать. Не думаю, что он сохранится продолжительное время или что мы должны использовать его как аналитический и академический инструмент. Тем не менее сейчас, когда кто-то произносит «новая этика», примерно понятно, о чем идет речь.
Возможно, со временем смысл этого выражения выкристаллизуется либо же изменится формулировка, если эта тема еще будет актуальна для нас через пять, десять, пятнадцать лет. Пока сочетание «новая этика» прижилось, и нам, во всяком случае, не приходится путаться в словах и искать другие определения, чтобы сообщить собеседнику предмет разговора. Я не могу сказать, что предпочитаю этот термин или, наоборот, отношусь к нему настороженно. На мой взгляд, это просто словосочетание, которое помогает устанавливать коммуникацию. Посмотрим, что от него останется со временем.
Для меня «новая этика» – новая гласность и солидарность; водораздел, который делит людей на тех, кто условно за, и тех, кто условно против. Вряд ли слово «новая» имеет содержательное значение, ведь многие считают «новую этику» поворотом к консервативным идеям и практикам, от которых мы долго уходили. Почему, собственно, граница этой солидарности часто зависит от поколенческих критериев? Потому что для людей старшего поколения либерализация сексуальности была связана со свободой, и сейчас им кажется, что «новая этика» будто бы запрещает ее. Они представляют откат, консервативную историю, а люди более молодого поколения, наоборот, видят нечто радикальное, почти революционное. Именно поэтому возникает вопрос: для кого эта этика «новая», этика ли это вообще или что-то другое? Я думаю, что словосочетание «новая этика» просто маркер определенных настроений и дискуссий, такой объединяющий хештег.
Анастасия Новкунская, доцент факультета социологии и научный сотрудник программы «Гендерные исследования» ЕУСПб; PhD in Social Sciences:
– Я не считаю, что можно говорить о «новой этике» как таковой: тот комплекс проблем, который обсуждается, на самом деле не такой уж и новый. Кажется, что «новая этика» – относительно недавно возникшая в России непонятная категория, которую ни исследователи, ни активисты не изобретали. Поскольку мы не знаем, кто ввел в оборот это понятие, довольно сложно определить, что в него входит.
Обычно «новая этика» описывает ряд изменений в российском и международном обществе, которые касаются социокультурных норм в измерении гендерных взаимодействий, отношений к разным социальным группам, часто обозначаемым как сексуальные, религиозные, этнические «меньшинства» (количественно они не всегда представляют меньшинство, но в культуре закрепилась такая категория).
Это не изменения последних нескольких лет и даже не изменения последнего десятилетия, если мы говорим про мировой контекст. Вероятно, рассказ о такого рода переменах стоит начать с середины XX века, американского и западноевропейского общества. К примеру, когда женщины только получили больший доступ к оплачиваемой занятости, обнаружилось довольно много точек напряжения, которые раньше просто не были заметны из-за жесткого разделения приватной (женской) и публичной (мужской) сферы. До этого момента с этикой и коммуникативными паттернами – какой язык использовать, как к кому обращаться – все было более или менее понятно, не существовало никаких проблем. После того как границы стали более подвижными, а социальные институты – открытыми, возник вопрос, как теперь общаться, ведь старые коды перестали работать. Женщины, занявшие другие позиции в обществе, обратили внимание, что на работе их продолжают воспринимать как приятные приложения, в первую очередь оценивая их визуальный образ, а не профессиональную эффективность. Эти и другие проблемы начали активно артикулироваться, и в 1970-х США ввели в законодательство понятие «харассмент», которое, в свою очередь, часто относят к «новой этике». Таким образом, уже полвека в правовом поле, по крайней мере американском, харассмент закреплен как недопустимая практика коммуникации в рабочих отношениях.
Дальше последовал целый ряд перемен, которые сделали такие темы более видимыми и более заметными. Например, благодаря развитию цифровой среды и социальных медиа стало гораздо проще выносить их обсуждение в публичное информационное пространство.