СОНЯ. Далее, мне задавали множество сложных вопросов насчет плана эвакуации.
НОФСИНГЕР. В смысле?
СОНЯ. Они говорят, что безопасного способа выбраться из этого района нет.
НОФСИНГЕР. Мы предложили идеальный план.
СОНЯ. Они полагают его тупым.
НОФСИНГЕР. Они – свора невежественных, истеричных кретинов. Что он них можно ожидать?
СОНЯ. Они говорят, что план не сработает.
НОФСИНГЕР. Они пробовали им воспользоваться?
СОНЯ. Нет, конечно.
НОФСИНГЕР. Тогда откуда они знают, что он не сработает?
СОНЯ. Мы тоже не пробовали.
НОФСИНГЕР. Мы знаем, что он сработает.
СОНЯ. И откуда мы это знаем?
НОФСИНГЕР. Знаешь, мы потратили целое состояние на подготовку этого чертова плана, а он нам никогда не понадобится.
СОНЯ. Тогда почему мы потратили эти деньги?
НОФСИНГЕР. Потому что те самые идиоты, которые считают, что наш план не сработает, раньше визжали из-за отсутствия эвакуационного плана, поэтому мы его подготовили. Потом они визжали, что он очень дорогой. Теперь визжат, что он не сработает.
СОНЯ. Проблема в том, что я должна объяснить это людям так, чтобы у них не осталось никаких вопросов.
НОФСИНГЕР. И что? Объясняй. Это твоя работа, так?
СОНЯ. Но нет у меня уверенности, что даже я понимаю этот план.
НОФСИНГЕР. Так внимательно его изучи. Ты далеко не глупа.
СОНЯ. Я его изучала.
НОФСИНГЕР. Не понимаю, что там сложного. Есть дороги. Люди могут ими воспользоваться.
СОНЯ. А как насчет тех, у кого нет автомобилей?
НОФСИНГЕР. Для них предусмотрен автобус.
СОНЯ. А кто сядет за руль автобуса?
НОФСИНГЕР. Водитель, естественно. У нас много водителей автобусов.
СОНЯ. Но откуда нам знать, что в случае чрезвычайной ситуации на атомной станции, водители автобусов согласятся возвращаться в радиоактивную зону, чтобы вывозить людей, рискую собственной жизнью?
НОФСИНГЕР. Это их работа.
СОНЯ. Вот уж нет.
НОФСИНГЕР. Мы сможем вызвать Национальную гвардию.
СОНЯ. Не думаю, что радиация будет дожидаться национальную гвардию. И как они доберутся до автобусов. Автобусы будут разбросаны по территории, выполняя обычные рейсы, так?
НОФСИНГЕР. Соню, ты знаешь, залог успеха в отношениях с общественностью – постоянный позитивный настрой, несмотря ни на что. Американцы такие изобретательные. Они всегда находят выход в случае кризиса. Вы верим, если возникнут проблемы на атомной станции, что крайне маловероятно, наши люди докажут, что они мужественные и неэгоистичные. Как насчет этого?
СОНЯ. Но не следует проверить наш план на практике?
НОФСИНГЕР. Что-то вроде учебной пожарной тревоги? Ты знаешь, сколько это будет стоить? А кроме того, Господи, какая получится неразбериха. Плохой пиар, Соня.
СОНЯ. Но если учебная эвакуация выльется в неразбериху, что будет, если возникнет необходимость реальной эвакуации?
НОФСИНГЕР. Если нам повезет, мы этого никогда не узнаем.
СОНЯ. А если не повезет?
НОФСИНГЕР. Знаешь, Соня, ты сегодня потрясающе выглядишь. Ты – невероятно красивая молодая женщина. Я тебе когда-нибудь это говорил?
СОНЯ. Да, говорил, но что насчет плана эвакуации?
НОФСИНГЕР. Учебная эвакуация приведет к нервотрепке, а мы меньше всего хотим усиления панических настроений. Просто выйди к ним, надев что-то красивое, продемонстрируй свою фигуру, когда будешь говорить с ними, улыбнись. Они растают, как масло. Я знаю, тебе это по силам.
СОНЯ. Не думаю я, что этого хватит. Я должна им что-то сказать. И я могу говорить убедительно, если знаю, о чем говорю.
НОФСИНГЕР. Ты говоришь прекрасно. Ты все делаешь прекрасно. Поэтому мы тебя и наняли.
СОНЯ. Вы наняли меня, потому что лучшего специалиста вам не найти.
НОФСИНГЕР. Безусловно. Пообедаешь со мной?
СОНЯ. Только если мы продолжим этот разговор. Меня действительно очень тревожит…
НОФСИНГЕР. Черт, совершенно забыл, что сегодня у меня встреча с одним говнюком из Комиссии по атомному регулированию. Должен умасливать старого козла. Но мы пообедаем в самом скором времени.
(Забирает со стола какие-то бумаги и уходит).
ДЖЕЙНИ. Отличный парень, Соня. Как раз в твоем вкусе, так?
3
(Демонстративно игнорируя ДЖЕЙНИ и обращаясь к зрительному залу).
СОНЯ. Эйнштейн гулял там, где я резвилась, как ребенок. Когда у меня было время резвиться. Потому что по большей части я была маленькой мамой для Джейни и маленькой женой для папы. Джордж Гамов[1] уводил меня в бесконечность. Я отправлялась на Марс с Эдгаром Райсом Берроузом и Робертом Хайнлайном. Я летала на Луну с дядей Уолтером, но Марс мне нравился гораздо больше. У меня в голове сложилась четкая картина Марса: разлитая в воздухе краснота, приковывающие взгляд замки марсиан, их искусство, музыка и театр, страсти марсианских влюбленных. Марсиане были такими же, как мы, только гораздо более красивыми. Я шагала по их древним городам, плакала по умершим марсианам, тайком писала целые тома неистовой, наполненной призраками марсианской поэзии. Но едва мама умерла, обязанности все большей грудой наваливались на мои хрупкие плечи, так что постепенно мне пришлось отказаться от всего, что я любила, запереть марсианскую поэзию в башню, расположенную в дальнем уголке моего разума, и сосредоточиться на заботе о сестре и отце и науке. Я училась, не жалея сил и времени. Вызубрила таблицу Менделеева. Подружилась с логарифмами. В шестнадцать лет могла объяснить теорию относительности. Хотя бы отчасти. Но исследования обостряли чувство одиночества, а учительство навевало грусть, поэтому я стала той женщиной, которую вы сейчас видите перед собой. Мой голос ласкает слух, внешность радует глаз, и ваши друзья в электросбытовой компании счастливы, что могут отправить меня на встречу с вами. Я продолжаю работу моего отца, помогая таким хорошим, добропорядочным обычным людям, как вы, понять ее. Хотя бы отчасти. То, что я делаю, занятие благородное. Я несу вам правду. Я несу вам знания. Мой отец сказал: «Да будет свет», – и свет вспыхнул.
ПРЕТОРИУС (со своего кресла). Насчет света не нужно, пожалуйста.
СОНЯ. Что не так, папа?
ПРЕТОРИУС. Все так. Но свет режет мне глаза.
СОНЯ. Ты слишком много работаешь.
ПРЕТОРИУС. Ты так думаешь?
СОНЯ. Тебе нужно отдохнуть.
ПРЕТОРИУС. Может, я и отдохну.
СОНЯ. Ты всегда так говоришь, но не отдыхаешь.
ПРЕТОРИУС. Нет у меня ощущения, что я слишком много работаю. Скорее…
СОНЯ. Скорее, что?
ПРЕТОРИУС. А как твоя работа?
СОНЯ. Все отлично.
ПРЕТОРИУС. Ты по-прежнему пишешь?
СОНЯ. Не так, чтобы очень. Нет. Я слишком занята настоящей работой.
ПРЕТОРИУС. Ты писала очень хорошо.
СОНЯ. Я думаю, сейчас делаю что-то более важное, что добавление нескольких тонких томиков в мировую библиотеку эзотерической поэзии. Такое занятие больше пристало бы Джейни, не будь она неграмотной.
ПРЕТОРИУС. Джейни вполне грамотная. Думаю, в последнее время она много писала. И рисовала.
СОНЯ. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не болталось на улице. Я рада, что ты вновь с ней разговариваешь.
ПРЕТОРИУС. Я никогда не прекращал разговаривать с ней.
СОНЯ. Она прекращала разговаривать с тобой. Несколько раз.
ПРЕТОРИУС. Просто она заходила дальше, чем обычно, на какое-то время. А сейчас прекратилась в очень интересную молодую женщину.
СОНЯ. Я знаю. Помогала ей стать такой.
ПРЕТОРИУС. Я в курсе.
СОНЯ. И дожила до того, что сожалею об этом.
ПРЕТОРИУС. Ты не сожалеешь.
СОНЯ. Кое о чем сожалею. Особенно о той части нашей жизни, когда она научилась говорить. Думаю, это было нашей ошибкой.
ПРЕТОРИУС. Мне хочется, чтобы вы перестали при каждой встрече набрасываться друг на дружку.
СОНЯ. Она рассказала тебе о нашем последнем раунде, так?
ПРЕТОРИУС. Нет. Не рассказывала.
СОНЯ. Я думала, ей просто не терпелось это сделать.
ПРЕТОРИУС. Твоя сестра любит тебя.
СОНЯ. В последнее время ты что-то очень печальный.
ПРЕТОРИУС. Все у меня хорошо.
СОНЯ. Может, тебе надо чаще встречаться с женщинами?
ПРЕТОРИУС. Я встречаюсь с женщинами.
(Появляется РУТ, садится за письменный стол, начинает работать).
СОНЯ. И когда ты встречаешься с женщинами?
ПРЕТОРИУС. Буквально на днях встретил очень интересную женщину.
СОНЯ. Ты хочешь сказать, что без моего ведома ходишь на свидания? Папуля, как тебе не стыдно.
ПРЕТОРИУС. На свидания я с ней не хожу. Встретил лишь однажды.
СОНЯ. Почему ты о ней не говорил? Кто она?
ПРЕТОРИУС. Она работает у нас. Долгие годы пишет служебные записки для моего отдела. Это трудно объяснить. Она работает в подвале.
СОНЯ. Ты встретил женщину, которая живет в подвале и пишет служебные записки. Поэтому ты в последнее время такой грустный?
ПРЕТОРИУС. Я не грустный. Просто думаю кое о чем.
СОНЯ. О чем именно?
4
(ПРЕТОРИУС берет потрепанный портфель и подходит к РУТ).
ПРЕТОРИУС. Прошу извинить. Я ищу мистеру Хойи?
РУТ. Нет здесь мистера Хойи.
ПРЕТОРИУС. Конечно, есть.
РУТ. Заверяю вас – нет.
ПРЕТОРИУС. Я знаю, должен быть мистер Хойи. Это какая-то ошибка…
РУТ. Мистер Хойи существовал, и он был ошибкой, но, к счастью, он умер.
ПРЕТОРИУС. Мистер Хойи умер?
РУТ. Отдал концы на песчаной ловушке. Впрочем, в гольф он играл отвратительно. Чем я могу вам помочь?
ПРЕТОРИУС. Даже не знаю. Мистер Хойи несколько лет писал мне аналитические записки.
РУТ. Их писала я. Я – Эр-Хойи. Рут. Мистер Хойи был моим мужем. Мы развелись. Сначала развелись, потом он умер, возможно, от облегчения. Он работал биржевым брокером и по совместительству говнюком. Я писала вам аналитические записки.
ПРЕТОРИУС. Ох, извините, я…
РУТ. Да, вы думали, что я – моя секретарша, ха-ха, но, те, кто пишет такие аналитические записки, обходятся без секретарш. Мы считаем, что нам повезло, если у нас есть письменный стол. А теперь, давайте закончим этот сексистский треп. Что я могу для вас сделать?
ПРЕТОРИУС. Я – Джон Преториус.
РУТ. Я знаю, кто вы.
ПРЕТОРИУС. Я читал ваши аналитические записки.
РУТ. У меня просто сердце замирает.
ПРЕТОРИУС. Простите?
РУТ. Послушайте, моя работа – следить за безопасностью и сообщать, что я обнаруживаю. Именно это я и делаю. Вам что-то не нравится в моей работе?
ПРЕТОРИУС. Нет, нет, по поводу вашей работы вопросов у меня нет. Но я навел справки, и оказалось, что все ваши аналитические записки остаются без внимания. Никто ничего не предпринимает.
РУТ. Насколько мне известно, никто никогда ничего не предпринимал, и если это не давало вам уснуть, теперь вы можете спать спокойно.
ПРЕТОРИУС. Вас это не тревожит?
РУТ. Мне без разницы, спите вы или нет.
ПРЕТОРИУС. Вас не тревожит, что никто не обращает внимания на ваши аналитические записки?
РУТ. Вы пришли, чтобы уволить меня?
ПРЕТОРИУС. Нет, из любопытства.
РУТ. Почему?
ПРЕТОРИУС. Я – ученый. Могу быть любопытным, если возникает такое желание. Вы ничего не имеете против?
РУТ. Ладно, не заводитесь. Я просто спрашиваю. Раз вас разобрало любопытство начет меня, мне любопытно, почему вы такой любопытный?
ПРЕТОРИУС. Что происходит после того, как вы пишите эти записки?
РУТ. Я отправляю их таких людям, как вы, а один экземпляр оставляю в своем архиве.
ПРЕТОРИУС. И что потом?
РУТ. Пишу новые аналитические записки.
ПРЕТОРИУС. И все?
РУТ. И все. Я не думаю, что их кто-нибудь читает, но, если вы говорите правду, такой человек есть. Иногда я получаю слова благодарности. Полагаю, от людей, которые хотят, чтобы все выглядело так, будто они прочитали написанное мною. От вас я благодарности не получала, поэтому предполагала, что вы отправляете мои записки в шредер, как и все прочие.
ПРЕТОРИУС (открывает портфель, достает толстую пачку документов, кладет на стол РУТ). Вот ваши аналитические записки. Отчеты по безопасности за последние шесть лет.
РУТ. Господи Иисусе, это же мое собрание сочинений. Я потрясена. Что вы собираетесь с этим делать? Использовать для растопки костра, на котором меня сожгут?
ПРЕТОРИУС. Моя секретарша складывала их долгие годы. Я заметил одну вашу записку на ее столе и спросил, что это, вот она и показала мне остальные. Мой предшественник попросил ее убирать их в шкаф при поступлении, а она решила, что и я того же мнения. Поэтому я унес все ваши аналитические записки в свой кабинет и изучал их последние две недели.
РУТ. Так вы пришли, чтобы уволить меня. Я это знала.
ПРЕТОРИУС. Вы документально подтверждаете серьезные недоработки и нарушения безопасности на атомных электростанциях по всей стране и убедительно доказываете, что в документах, которые передаются средствам массовой информации, опасность ядерной катастрофы на нескольких из этих атомных станциях серьезно преуменьшена, как и оценки возможных жертв и разрушений. Правильно ли я трактую результаты ваших изысканий?
РУТ. Я думала, они пошлют какую-нибудь пешку, может, обойдутся жесткой служебным меморандумом. Даже представить себе не могла, что это будет такая большая шишка, как вы. Это не выстрел из пушки по воробью?
ПРЕТОРИУС. Если вы думаете, что эти атомные станции небезопасны, почему вы никому об этом не говорили?
РУТ. Я говорила многим.
ПРЕТОРИУС. Почему вы не говорили тем, кто бы вас выслушал?
РУТ. Моя работа – писать эти аналитические записки, а не устраивать пресс-конференции и демонстрировать ямочки на щечках, как ваша дочь. Это вы, руководство, должно решить, как поступать с этой информацией.
ПРЕТОРИУС. А вам без разницы?
РУТ. Послушайте, док, вас интересует мое мнение? Так вот, по моему мнению, любой, кто живет рядом с одной из этих чертовых атомных станций, выжил из ума, или чрезвычайно глуп. Впрочем, как я понимаю, такие люди, как вы, хотят, чтобы такие, как я, были глупцами. Мне собирать вещи прямо сейчас или я могу доработать этот месяц?
ПРЕТОРИУС. Я здесь не для того, чтобы уволить вас. Нет у меня власти увольнять вас.
РУТ. Вы можете обратиться к моему непосредственному начальнику, и он уволит меня по первому вашему слову.
ПРЕТОРИУС. А кто ваш непосредственный начальник?
РУТ. Не знаю. Какой-то самовлюбленный недоумок. Таблички с именами на двери его кабинета постоянно меняются, но им на все наплевать, если я не высовываюсь.
ПРЕТОРИУС. Вас это не раздражает?
РУТ. Моя личная жизнь не должна вас интересовать.
ПРЕТОРИУС. То есть вам без разницы, что вы нашли сотни серьезных нарушений безопасности, не говоря уже об откровенной лжи, но никто не принимает никаких мер?
РУТ. Почему-то все должности, на которых можно что-то сделать, занимают люди, заинтересованные только в одном: ничего не делать. И если вы не собираетесь меня увольнять, какого черта вы сюда пришли? У меня перерыв на обед, длится он только час, поэтому, пожалуйста, постарайтесь ответить коротко.
Сноски
1
В России больше известен как Георгий Антонович Гамов.