– Почему вы женились на Эмилии? Из чувства ответственности?
Альваро сжал зубы и отвел взгляд. Когда он вернулся из Эквадора уже почти взрослым мужчиной, она была почти безграмотной. Жизнерадостная, без особых манер, искренняя, простая… Она осталась такой же, как в детстве. Если он с ней порвал, замуж она уже не вышла бы.
– Для жителей деревни, – сказал он наконец, – она была моей невестой. Ни один парень не желал быть вторым. Боюсь, наши обычаи безжалостны к женщине. Я не мог бросить ее, обрекая на бесчестие. Эмилия не виновата в том, что я повидал мир и стал более разборчив.
– Вы порядочный человек.
«Если ты только знала», – проговорил он про себя.
– Не переоценивайте меня, Бланка. За мной много грехов – и мыслью, и словом.
– Но поступали вы по совести, – сказала она.
– Поступал по совести, это да.
– Думаю, это самое главное.
– В наших краях главное не только быть хорошим, но и выглядеть таковым. Это не мои слова – так сказал Юлий Цезарь о своей супруге Помпее Силе: «Супруга Цезаря обязана не только быть порядочной, но и казаться таковой», – произнес доктор.
Для Бланки эти слова прозвучали как пощечина. Они напомнили ей, почему она здесь, а также обо всем том, в чем призналась доктору Урбине. Наверное, она сказала слишком много. Как могла она быть такой наивной?
– Доктор, я бы хотела, чтобы никто не узнал о том, что вы видели и слышали сегодня. Надеюсь, вы умеете хранить профессиональные тайны, – сказала Бланка почти жестко. Она разозлилась, причем в большей степени на себя, чем на него.
Альваро в недоумении сделал шаг назад.
– Ничего не опасайтесь, прошу вас. Я не собираюсь кому-то что-то рассказывать и еще больше осложнять ваше положение. Вам и так хватает проблем. Но позвольте мне вам помочь.
– Помочь мне? Вы не можете ничем мне помочь. Прошу вас, не вмешивайтесь, забудьте про этот разговор и не вспоминайте, когда я в следующий раз приду в вашу клинику.
– Доверьтесь мне, – осмелился предложить он. – Я бы хотел быть вашим другом, доверенным лицом, утешителем. Кем-то, кто поможет вам в нынешней ситуации. Можете приходить в клинику, и я займусь вами лично, хотя это и не моя специальность. Обещаю вам свое молчание.
– Женатый друг? Вы еще не знаете этого города. Если все будет, как вы говорите, меня со свету сживут, а заодно испортят вам карьеру… Нет уж, доктор. Я вам этого не позволю. – Бланка покачала головой. – Не говорите никому о том, что мы виделись, пожалуйста.
И исчезла в конце улицы, где начинался квартал Пульмониас. Она брела, прихрамывая, понурив голову, а доктор глядел ей вслед, дрожа от холода и ярости.
Альваро Урбина отправился с женой и двумя детьми посмотреть на вертеп в натуральную величину, который устроили в парке Флорида. В последние дни он сильно нервничал – Бланка так и не пришла в клинику, меж тем со дня происшествия на лестнице Вилья Сусо прошел почти месяц. Он боялся за нее: неужели этот зверь, ее жених, снова поднял на нее руку?
Альваро позвал детей и Эмилию на прогулку, купил им пакетик жареных каштанов в уличном ларьке, оформленном наподобие железнодорожного вагона, и, опрокинув несколько рюмок в заведении под названием «Доллар», свернул на улицу Дато. Был тот час, когда члены Виторианского кружка, самого изысканного клуба в городе, покидали дома, чтобы провести вечер за кофе; их силуэты были видны в высоких окнах роскошного заведения.
Эмилия, пухлая смуглая женщина с румяными щеками, не переставая болтала о покупках к Рождеству. Жареный поросенок или баранина? Она никак не могла решить. Альваро рассеянно кивал, поглядывая на пары, пересекавшие порог этого мира гранатовых гардин и позолоты – мира, которому он не принадлежал, однако надеялся завоевать его в ближайшее время.
Доктор задержал взгляд, узнав промышленника – смуглого, крупного мужчину с широкой спиной. Его невеста Бланка Диас де Антоньяна выходила из клуба с ним под руку, обмениваясь сдержанными улыбками с другими супружескими парами. Ее волосы, выкрашенные по моде в светлый оттенок, были тверды от лака и тщательно уложены волнами до подбородка.
Держа Эмилию под руку, Альваро подошел поприветствовать обоих.
От него не ускользнул свежий синяк под глазом, видневшийся из-под толстого слоя обильной косметики. Ему стало больно, тем более что Бланка не пришла в клинику, о чем он так настойчиво ее просил.
– Добрый вечер, сеньорита, – сказал он, слегка наклонив голову.
– Доктор Урбина, какой приятный сюрприз, – сдержанно ответила Бланка. – Надеюсь, вы отлично проведете праздники с вашей очаровательной семьей.
– Да, несомненно. Увидимся в клинике, если вам как-нибудь понадобится туда зайти.
Она улыбнулась под внимательным взглядом будущего супруга, который пристально следил за сценой, не утруждая себя вмешательством. Они молча простились. «Вот и все, больше я ничего не могу сделать», – подумал доктор Урбина.
И все-таки что-то произошло: взгляд Бланки, одна лишняя секунда. Обещание «Увидимся», молчаливая просьба о помощи. Ощущение сообщничества, которого он до сих пор не испытывал ни с одной женщиной, не говоря уже о собственной жене.
Вскоре промышленник забыл о его присутствии. Он не заметил, что у семьи врача не было иного выхода, кроме как следовать по запруженной людьми улице в метре позади него, слушая их разговоры.
– Ты его знаешь? – спросил Хавьер Ортис де Сарате свою невесту.
– Еще бы. По-моему, это единственный рыжий доктор во всей Витории и окрестностях.
– Да, заметная личность. Он и его дети: у всех рыжие волосы. Это приличная семья?
– Не знаю.
– Значит, нет, – заключил он с оттенком презрения в голосе, который даже не потрудился скрыть.
Уже ночью, за запертыми дверями своего кабинета в квартире на улице Ондурас, Альваро извлек из замкнутого на ключ ящика блокнот с анатомическими рабочими зарисовками. На последней странице он по памяти нарисовал портрет Бланки, не утаив синяков и ссадин, нанесенных ее спесивым женихом, которые он угадывал своим врачебным глазом.
Эта дата навсегда останется у него в памяти, потому что именно этой ночью Альваро принял решение. И мысль эта, вопреки ожидаемому, его успокоила. Он привстал на своей стороне кровати, стараясь не касаться жаркого тела жены, и убедился в том, что та наконец уснула.
Некоторое время, прежде чем затеряться в дебрях сна, он машинально раз за разом повторял, как припев, слова, которые его утешали:
«Я убью Хавьера Ортиса де Сарате».
5. Дом веревки
25 июля, понедельник
Мне вовремя удалось добраться до бара, где мы с Эстибалис договорились встретиться. Июль изнурял город солнцем, падающим отвесно на улицы, недавно подметенные после лавины раздавленных пластиковых стаканчиков, которые участники праздничных гуляний бросали прямо себе под ноги. Метеослужбы предвещали жару в течение ближайших недель, хотя в Витории высокие температуры никогда не держались подолгу.
Я направился вверх по Куэста-де-Сан-Франсиско к Арочным террасам, в тот день заполненным торговцами чеснока, от которых воздух будто бы густел, заполняясь запахом серы, а тротуар покрывало целое море сухой белой шелухи. Сотни довольных пенсионеров в клетчатых рубашках и беретах возвращались домой со свисающей с плеча длинной чесночной связкой. Так было всегда. Этот обычай я помнил с детства: в День Сантьяго дед всегда возил нас с Германом в Виторию, и мы закупали чеснок чуть ли не на весь год.
Вскоре я оказался перед стеклянной дверью «Толоньо». Черный потолок, меню, написанное белым мелом на грифельной доске. Очень популярное, но при этом тихое, это кафе всегда действовало на меня умиротворяюще; оно было похоже на островок спокойствия, где я приходил в себя, прежде чем вернуться домой. Иногда заходил пообедать и возвращался с сытым желудком и выполненным кулинарным планом на весь день.
Эстибалис поджидала меня, сидя на табуретке возле змее-видной барной стойки светлого дерева.
– На твою долю я уже заказала, – начала она. – Ирландское рагу с грибами, запеченный чангурро[15] и стаканчик красного. Сядем за столик или прямо тут?
– Спрячемся подальше; надо кое-что обсудить, и лучше, чтобы нас никто не слышал.
Наконец мы устроились за самым удаленным столиком в углу, в глубине зала. Эсти жевала брикс с морепродуктами, пока я ковырялся в ирландском рагу.
– Что-нибудь известно о хакерской атаке? – спросил я.
– Через пару часов все прекратилось, но причину мы так и не установили. Можешь снова включить у себя на смартфоне интернет. Надо бы тебе переслать сообщение, полученное от Тасио Ортиса де Сарате, и пусть они определят, откуда оно было отправлено. Я еще ничего не сказала, но лучше бы тебе поторопиться: парни из информационного отдела уже копаются в наших компьютерах. Пусть они все узнают от тебя.
– Знаю, знаю, – вздохнул я, открывая мобильный. В «Вотсаппе» обнаружились двадцать четыре сообщения с различных номеров. Новому заместителю комиссара вряд ли понравится, что я отправился в тюрьму навестить преступника, не поставив ее в известность.
– Дай ей освоиться, у нее сегодня первый день, – сказала Эсти. – Я бы тоже боялась что-нибудь напортачить.
– Да, но из-за проволочек могут умереть еще два человека, – отозвался я.
В этот момент оба наших телефона одновременно запиликали. Эсти меня опередила и ответила первой. Выслушивая новость, вытаращила на меня свои карие глазища, в которых застыло странное выражение.
– Чертов колдун, – побледнев, сказала она мне и повесила трубку.
– Что случилось?
– Найдены еще два трупа. Тут, неподалеку. В Доме веревки.
Когда я услышал ее последнюю фразу, кусочек жаркого упал на дно моего желудка свинцовой тяжестью. Да так и остался там, ненужный и чужеродный, как камень в туфле.
– Ты в порядке? – забеспокоилась Эстибалис.
– Да, – машинально ответил я. – Точнее, нет, я не в порядке. Подожди минуту.
Я направился в туалет, стараясь скрыть спешку, и, оказавшись у унитаза, изверг обратно всю съеденную пищу.
Я не хотел. Не хотел идти осматривать место преступления, не хотел снова видеть обнаженные молодые тела, мертвые тела, умершие отчасти и по моей вине. Сполоснул лицо и посмотрел в глаза никчемному типу, который выглядывал из зеркала.
«Ты слюнтяй, – сказал я Кракену в зеркале. – Ты не делаешь того, что должен. Кто на сегодняшний день умнее? Этот несчастный или ты?»
Через полминуты мы подъехали к дому 24 на улице Кучильерия. Дом веревки был построен в конце XV века, примерно в то время, когда Католические Короли изгнали евреев из Испании. Однако один из них, богатый торговец сукном Хуан Санчес де Бильбао, не только принял христианство и остался в городе, но и построил знаменитое здание, которое с течением веков оставалось нетронутым и заслужило почетное место среди самых выдающихся архитектурных памятников Витории.
Своим любопытным названием оно обязано францисканскому поясу, обвивавшему одну из массивных стрельчатых арок входа. Этот фасад туристы фотографируют в первую очередь, но для меня с ним связаны другие, более прозаические воспоминания: пакетики жареной картошки с кетчупом, масляные и горячие, которые в два часа ночи мы покупали в «Амариу», баре напротив. Я садился на ступеньку под дверцей между двумя арками Дома веревки, держа пакетик озябшими пальцами.
Потом когда я вырос, меня начала интересовать история – самозабвенная страсть Тасио, – и я обнаружил, что богатый выкрест Хуан Санчес де Бильбао приказал построить здание в столь игрушечных пропорциях, чтобы заставить старых христиан преклонять перед ним голову, когда они входят в его дом для заключения торговых сделок. Очаровательная, тонкая месть. Сам не знаю почему, но в тяжелые моменты мне приходят в голову самые тривиальные воспоминания. Прямо удивительно.
В этот проклятый день ничто не казалось таким, как прежде. Территорию огородили красно-белой пластиковой лентой. Две машины похоронной службы «Лаусурика» ожидали в верхней части улицы.
У входа мы с Эсти поздоровались с Руисом, одним из наших офицеров, и вошли в тяжелую средневековую деревянную дверь.
– Замок взломан? – спросил я.
– Нет, не тронут, – ответил Руис, пожав плечами.
Здание принадлежало Социальной службе «Банка Витории». Войдя, мы увидели два офисных стола, стоящих у входа на первый этаж, а на потолке и колоннах – затейливую смесь стекла и массивного дерева.
Судья Олано спустился по лестнице, ведущей в сводчатый зал, великолепное квадратное помещение с ярко-голубым куполом. Купол украшали звездочки, вырезанные между арками, на которых удерживалось это впечатляющее сооружение.
– Пришли осмотреть место преступления? – спросил он нас с мрачным видом.
– Да, разумеется. Нам только что о нем сообщили, – ответила моя коллега, вытянувшись по стойке смирно.
– Хорошо, тогда я ухожу. С вами остаются криминалисты – они еще не сделали все фотографии. Можете обменяться впечатлениями с судмедэкспертом и поговорить с моим секретарем, чтобы подписать акт. Гнусный способ прервать застолье, – с досадой проворчал он.
На секунду наши с Эстибалис взгляды встретились. Мы поднялись по ступеням, переводя дыхание.
В центре зала, в окружении нескольких техников отдела криминалистики и доктора Гевары, лежали два обнаженных тела, вновь ориентированные на северо-запад. Три эгускилора лежали вокруг них, как крошечная солнечная система, претендующая на то, чтобы тоже участвовать в инсталляции.
– Клянусь бородой Одина… – ошарашенно прошептал я на ухо Эстибалис. – Они убили какого-то северного бога.
Действительно, лежавший перед нами на полу обнаженный молодой человек казался посланцем Вальхаллы. Высокий, невероятно светловолосый, светлые глаза смотрят в усеянное звездами небо средневекового свода, руки покрыты татуировками в виде племенных знаков.
– Этот парень истратил на татушки целое состояние, – шепнула моя коллега. – Что думаешь, Унаи?
Я присел рядом с телом Тора и мысленно повторил привычное заклинание:
«Здесь кончается твоя охота и начинается моя».
Переждал несколько секунд, подумал еще раз и ответил:
– Несмотря на вызывающий антураж, думаю, перед нами еще один ребенок из благополучной семьи. Грудь и ноги эпилированы, лобок побрит… В жизни палец о палец не ударил. Очень следил за собой, а обходится это недешево. При этом его внешний вид не сочетается с подружкой, которую подобрал ему убийца. Не думаю, что они были знакомы при жизни. Полные противоположности.
Девушка была небольшого роста; коротко, почти по-монашески остриженные каштановые волосы. Невзрачная, маленькая, она принадлежала к тому типу людей, которых никто не замечает, в отличие от псевдомолодчика, который нежно касался ее лица своей ручищей. С виду обоим около двадцати пяти лет; впрочем, им запросто могло быть и двадцать два года, а может, и двадцать семь.
– Что мы имеем, доктор Гевара? – спросил я, подойдя к судмедэксперту и не сводя глаз с лежащих у моих ног юноши и девушки.
– В двух словах: двойное убийство, идентичное вчерашнему. Я переслала на почту вашей коллеге отчет о вскрытии первых двоих погибших. Мы наблюдаем множество сходных черт: похоже, эти двое также умерли от удушья, вызванного укусами пчел в горло. Сюда их перенесли уже мертвыми и уложили в эту позу до наступления трупного окоченения. Умерли менее трех часов назад. Забираю их на вскрытие, любопытно увидеть результаты токсикологической экспертизы. Если прошлой ночью они участвовали в гуляньях, и, возможно, в их организме обнаружатся следы наркотических веществ. Как и в предыдущем случае, кисти рук и ногти целы, хотя я все равно приказала их обследовать. Похоже, они не сопротивлялись, но на шее также имеется след, напоминающий укол. В остальном я не вижу следов насилия, за исключением того, что рот им залепили клейкой лентой, а затем эту ленту сорвали – возможно, перед тем, как убийца перенес их в это помещение и убедился, что оба мертвы. Но у меня есть любопытная находка. Взгляните сюда.