Почему
Не вижу я вот этой самой лёгкости
В чиновниках?
Не знаю почему…
***
Разжимаясь и пружиня,
Напрягался, провисал
Пауком на паутине
Экскаватор на тросах,
Пережёванные кубы
Разминая под собой,
Грузно о вставные зубы
Шлёпал нижнею губой,
Грунт лоснящийся
Кусками
Взвешивал, как на весах,
Зубья съеденные скалил,
Взвизгивал на тормозах,
А за ним, как кружевницы,
Стлали, словно из слюды,
Две сестрицы-гусеницы
Маслянистые следы…
***
Как я пел, заливал без зазрения
В шебутной пэтэушной тоске
Про экскаватор серебряный
На золотом руднике!
Он пронзает алмазными зубьями
Зоны залежей, скалы круша,
И рыжьём ослепляя, безумными
Искушеньями сыплет с ковша…
Хохотали ребята с окраины,
Кореша из рабочих трущоб,
Зарывались в мои завирания,
И гудели – гони, мол, ещё!
И я пел, вдохновясь, про машинное
Отделение, всё в зеркалах,
Всё карельской берёзой обшитое,
Бра на стенах, ковры на полах,
И сулил, оборзев, несказанные
Разнарядки, машины с нуля,
Рост карьер, матюки импозантные,
Леваки на погрузке угля…
А достался разболтанный, хлябями
Облепивший весь свой интерьер,
Беззаветный трудяга «челябинец»,
Да песком ослепивший карьер.
Дни тянулись кубовые, трудные,
И кривые, видать, зеркала
Завернули не в золоторудные,
Затянули в иные дела.
Променял я и дива карельские,
И высокий, срывавшийся в крик
Рёв мотора в отчаянном реверсе
На нечаянный пёрышка скрип.
И грустится порой мне, и плачется
Сам не знаю о ком и о чём,
Что за речью, за строчками прячется,
Возникает за левым плечом.
Но мерцает из давнего времени,
Всё зовёт, затонувший в песке,
Мой экскаватор серебряный
На золотом руднике…
На карьере, на закате
Будто бредит грузный варвар
Вгрызом в сахарны уста,
Будто грезит грязный автор,
Пласт оральный рыть устав,
Церебральный экскаватор
Дико вывихнул сустав.
И торчит, сверкая клёпкой,
И урчит, срыгая клёкот,
Будто грезу додолбил
Засосавший вкусный локоть
Цепенеющий дебил…
***
Домик тот деpевянный, маленький
Так мешал тpактоpам!..
Огонёк зажигался аленький
В доме маленьком по вечеpам,
Занавеску качали кошки,
Пpоползавшие под кpыльцо,
А иногда в окошке
Загоpалось чьё-то лицо.
Так и жили. И помешали
Многотонным, из киpпича —
Экскаватоpы наезжали,
Шеи вытянув, боpмоча,
Напластали землищи, тpавы
Пеpегpызли, пеpетолкли,
Пpоложили чеpез канавы
Тpёхсотлетние гоpбыли,
Полпудовые гвозди вбили
В деpевянные их сеpдца,
И засыпали… и забыли,
Что засыпали полкpыльца.
Так уж вышло, и получилось,
Что нельзя в этом жить дому…
Только в доме лицо светилось
Незнакомое никому.
Люди гpустными покачали
Головами, точно во сне.
Кошки к дому ползут ночами.
Нехоpоший огонь в окне.
***
Какие лица лепит Бог!
Фарфоровые, роковые,
Картофельные, восковые,
Сырые, мятые, кривые…
Я перечислить всех не мог
Пока, невозмутимо-бодр,
Со дна метро, как экскаватор,
Вычерпывал их эскалатор…
Народонаселенья смотр!
Значенья тайного полны
Всходили и смеркались лица.
Зачем? В каких вселенных длиться?
В каких туманностях весны?
И уплывали в полутьму…
Зачем, кому нужны такие?
А всё кому-то дорогие,
Непостижимые уму.
– — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – —
***
Сенека, аккуратнейший мудрец,
Чужие подбиравший мысли, понял:
Их авторство – фантом, и свой ларец
Бесхозными сокровищами полнил.
Метали Марк Аврелий, Эпиктет
Словесный бисер свиньям, Но Сенека
Не глупый боров, и авторитет
Так не ронял. Он знал, что власть и нега
Лишь распрягают волю, и спрягал
Разрозненные мысли в честный узел.
Он «Письмами Луцилию» не лгал,
Когда мятежный хаос нежно сузил.
Вводил мораль. И пантеизм крепил. —
Так уложил в единое пространство,
Что личное с общественным сцепил,
За что был назван «дядей христианства».
Ах, младостоик, странный человек,
И безучастность духа, и пристрастья,
Всё он скрепил судьбой своей навек.
Матерьялист. И соискатель счастья.
А между тем, как воды, времена
Уже шатались, выло время Оно,
Жглись мучеников новых имена
Сквозь ветхий лёд Хрисиппа и Зенона.
И без упрека следуя судьбе,
Когда раскрылся заговор у трона,
Не клянчил стоик милости к себе
Как воспитатель юного Нерона.
Был милосерд тиран и ученик,
Не предавал учителя на муки,
По-царски рассудил – пускай старик,
Сам на себя, глупец, наложит руки.
Награда не из худших, что уж там
Ни говори, тем более – какая
Возможность испытать своим мечтам
И принципам предел их, истекая
Блаженством напоследок, сознавать
Что всё прошел, всё поднял, что без дела
Валялось, и всецело пребывать
Ещё вне духа, но уже вне тела.
Пояснения (Для энциклопедистов и милиционеров):
Стоицизм – философское учение, возникшее в конце 4в. д.н.э. на базе эллинистической культуры. Стоики считали, что счастье – в свободе от страстей, в спокойствии, равнодушии. Все в жизни предопределяется судьбой. Кто этого хочет – того судьба ведет за собой, сопротивляющегося – ведет насильственно. Стоики различали истинное и истину. Воистину существуют только тела. Истинное же бестелесно и не существует. Истинное – это только высказывание. Учение, близкое материализму.
Хрисипп (281 – 208 до н. э.), Зенон (Зенон младший, 336 – 264 до н. э.) – основатели стоицизма.
Сенека (Луций Анней Сенека, младший. Около 4г. до н. э. – 65г. н. э.)
Марк Аврелий (римский император, философ), Эпиктет – яркие представители позднего римского стоицизма.
Нерон (37 – 68 н. э.) – римский император, воспитанник Сенеки.
«Дядя христианства» – так Ф. Энгельс называл Сенеку.
***
Сигареты припаливал одну от другой,
«Амареттой» опаивал опоённых тоской
Золотых, фосфорических, феерических сук…
Говоря риторически, жить – подтачивать сук
Под смиренной основою суверенного»Я»,
Под свирепой, сосновою прямизной бытия.
Только кто же их всучивал, эти миры,
Эти правила сучьи, законы игры?
Я к себе снисхождения, видит Бог, не прошу,
Но в процессе падения всё же скажу:
Как стяжать было тварную высоту светосил
Между скверной и кармою, в разборках мессий?
Как стезю было некую взять в ристалище том
Между Буддой и Меккою, Зороастром, Христом?..
Разве с Господом спорю я? Разве с дьяволом тщусь?
Это их территория. Тварь так тварь. Опрощусь.
Не терпя полумеры, жизнь ещё опростит,
Отвратит от химеры по имени стыд.
Двинусь тропкой нетрезвою, не вставай поперёк,
Я хороший!.. (В норе своей хорош и хорёк),
Буду пьянствовать, скуривая одну за другой,
Деградировать с курвою на дорогой,
На дешёвой земелюшке (Боже, прости),
Принесу свои меленькие в горсти
И скажу:
Не в предвечной обители,
Среди вечных времянок беда,
Поглядите же, победители,
Поглядите же, поглядите же,
Поглядите, волчары, сюда!..
***
Сирень за пыльным перегоном
Ломилась в окна с двух сторон,
И выползал с протяжным стоном
Состав на старенький перрон,
Где два дружка, устав до чёрта
От ласк дорожных, обнялись
С попутчицами, и девчонки,
Прощаясь, в чём-то им клялись.
Старухи продавали раков,
Совали в руки, торопя,
Крылечки высохших бараков
Купались в роскоши репья.
Отодвигалось всё, пылило…
Но и доныне – почему? —
Не знаю, всё стоит, как было,
В сухом, сиреневом дыму.
СИРЕНИ
СКАЗАНИЕ О БЛАЖЕННЫХ ОСТРОВАХ
СКАЗКА О ВОДЕ
СЛУХИ
Лёгонько времечко было, и плавали,
Точно кувшинки над тёмной водой,
Лживы ли, кривы ли, правы, неправы ли,
Слухи досужей своей чередой.
Слухи про всё, чего сроду не видывали,
Как не знавали богатого нищего,
Слыхом не слыхивали, а завидовали,
Грёзы, как деньги, мусолили тыщами.
Вился меж стен, выше крыш, выше звонниц
Слух про того, кто вынослив, как вол,
Кто пятерых знаменитых любовниц
За ночь одну до безумья довёл.
Шёл по ушам тёмный слух про исчадье,
Про голубую какую-то тень,
В кривоколеньях искавшую счастье,
Всюду шатавшуюся набекрень.
«Вон – говорили – охотник на счастье,
Видно, шататься за счастьем не лень,
– Слышали, счастье?
– Слыхали отчасти…
– То знаменитый охотник на счастье!
А счастье, как тень, это странное счастье,
И осторожно оно, как олень.
…………………………………………….
А счастье удивлённо, по-оленьи,
Ловило слухи, пугано, не в такт,
Что есть на свете горе и томленье,
И не могло понять – как это так?..
Ах, что за блажи кружили и тешили,
Солнышком лёгким, как хмель, зашелушенные,
Вились, шуршали, дрожали и нежили…
Слухи-то, слухи какие – заслушаешься!
***
Страшон оставленный мужик,
Наобещавший самке шик,
И музыка его вжик-вжик
Страшна и весела.
Смешон хромающий вожак,
Как постаревший, жуткий жук,
Покуда стая, сбив кружок,
Его не сожрала.
Мужик хватается за нож,
Вожак вгоняет стаю в дрожь,
А ты не плох и не хорош,
И рожей так себе,
И не вожак, и не мужик,
Шатун, болтун, ошибка, пшик,
Цигарка на губе…
СКВОЗНЯК
А, это ты опять… да кто бы вас отвадил!
Он там, где слышат всё, любой кривой шажок,
А вы слетелись тут, как вороны на падаль,
Да-да, мой дорогой, и ты, и твой дружок.
Вы все ему друзья! Так дайте ж мне отвагу
Не обозлить его, и не играть с огнём,
А если я с тобой в одну кровать и лягу,
То я тебя люблю. И ты молчи о нём!
Как возмужали вы, как вы заговорили,
И это вы, лжецы, про мужа моего?
А он ведь мне не враг, и он лежит в могиле,
Он умер, знаешь, он…
не помнит ничего.
А я боюсь одна, мне холодно и худо,
Сожги меня, скорей, сожги меня в огне,
Согрей меня!
Сквозняк…
Наверное – оттуда.
Но он незряч, и он
не знает обо мне.
Я помню этот жест, он точно также платье
Срывал, и остывал – точь-в-точь, рука в руке…
А, это ты! Ты – месть, ведь ты и есть проклятье
Всю жизнь шататься на
прицельном сквозняке.
***
Сколько же правда Твоя горяча,
Господи, коль так могучи враги,
Спрячутся в ночь от прямого луча
И – ни гу-гу. Ни копыта, ни зги.
– Даруй же, страждущему от жажды, ключа!..
– Путнику, бредущему сквозь снега, помоги!..
Господи, битва глухая темна,
Разве под силу узреть где враги?
Правда Святая, она ли видна
Малым сим, щурящимся из-под руки?
– Даруй же, молящему о забвеньи, вина!..
– Путнику, бредущему сквозь снега, помоги!..
Милостив, милостив буди хоть им,
Не разглядевшим в тумане ни зги,
От укосненья ли, Боже? Таим
Путь Твой высокий. Сокрыли враги.
– Озари же их, Господи, пресокровенным Твоим,
– Путнику, бредущему сквозь снега, помоги!..
Холодно, Господи, здесь… холода
Сердце сковали, забрали в тиски.
Как тут не взропщешь? Не видно ни зги.
Только не ропщет. Бредёт… а куда?
Молча шатается, свет из пурги
В ночь иссекая – любви и тоски
Свет покаяный…
Ну хоть иногда
Путнику, Господи, путнику – да! —
Путнику, бредущему сквозь снега,
Помоги!
СОКРАТ ОПРАВДАННЫЙ
Не тяготись вердиктом уголовным,
Гляди на бред условностей шутя,
Признали же Сократа невиновным
Всего тысячелетие спустя.
Как, впрочем, и других ещё…
Хотя
Ещё смешней тот бред считать условным.
***
Сколько слов для двоих в языке,
А дорога одна на двоих.
Запетляю по тихой реке
Откровений нечастых твоих.
Славно в лодочке плыть-уплывать,
Про хорошую жизнь напевать,
И тихонько грустя над рекою,
Нехорошую жизнь забывать.
Ты из вечно тоскующих слов
Выбираешь такие слова,
Что опять я с тобою готов
Волноваться и плыть в рукава.
Славно в лодочке плыть-уплывать,
Про хорошую жизнь напевать,
И тихонько грустя над рекою,
Нехорошую жизнь забывать.
Там у берега тропка одна,
Ой темна, в чернолесье зовёт!
Но светло окликает волна,
Да и лодочка славно плывёт…
Славно в лодочке плыть-уплывать,
Про хорошую жизнь напевать,
И тихонько грустя над рекою
Нехорошую жизнь забывать.
***
Скрипучий ворот четверга
Выматывал, как из врага,
Все жилы из меня.
И вымотал вконец, когда
Взошла, как мутная среда,
Луна средь бела дня.
И мёртвый вторник всплыл опять,
Год, по неделе, двинул вспять,
Долями солнц делясь.
Лишь Воскресенье – круг и крест —
Не пало в дол из дальних мест,
Сквозь павших странно длясь.
Суббот и пятниц рой кипел…
А чёрный ворот всё скрипел,
И пламень жёг ладонь,
И четверговая звезда
Сверкала, как из-подо льда
Блуждающий огонь…
***
Слезами баб на чёрном перегоне
Подземки, заглохнувшей духоту,
Под пение юродивой в вагоне
Про сироту, былинку-сироту,
Старухой, потерявшейся в собесе,
Обиженной недобрыми людьми,
И выплакавшей все свои «болеси»
Чужим, но людям, людям, черт возьми!
Той верой в человеческую милость,
Слезинкой затаенного родства
Запомнилась ты мне и полюбилась,
Снежком меня встречавшая Москва.
(1970)
***
Слизняк —
Это пpосто улитка,
Бpосившая свой домик
На пpоизвол судьбы.
Сухой, костяной домик,
Убежище и неизбежность,
Вселенная, гоpб
И гpоб.
Слизняк —
Это пеpебежчик
В лагеpь сыpой пpиpоды.
Сладчайшие лабиpинты
Таят для пеpвопpоходца
Глюкозу, pайский зной.
Законы кpуглы у шаpа,
Всё сводится к сеpдцевине,
Всё сводится к тёмной, певучей
Зеpна лубяной колыбельке,
Всё сводится именно к сеpдцу…
О, яблока влажный шаp!
Слизняк,
Погубивший домик,
Пpиносит воспоминанье,
Пpикpученное к спине.
Он ползет сквозь яблоко, гоpбясь,
Впивается мягко в сеpдце,
Взваливает на плечи
Наливной, сияющий шаp…
Не выдеpжат плечи,
Дpогнут,
И он pухнет с яблоком вместе
С высокой ветки
На землю,
На плоский земной шаp,
На сломанный стаpый домик,
Похожий на пустое сеpдце,
Позабывшее как стучать.
А яблоко стучать умеет
Всего лишь головой о землю,
И плачет слизняк —
Улитка,
Выставленная за двеpь.
СОНАТории. ЛЕТОпись
……………………………………………..
СОНАТория №1.
31 августа 2019 г.
ФОНАРИК-КАЛЕНДАРИК
БАССЕЙН
ПРУД
В СТОЛОВОЙ
РИТУАЛ
МОЧАЖИНЫ
СОНАТОРНЫЕ ДЕЛИКАТЕСЫ
СЕРВИС
ЛЮДИ КРУЧЕ
У МАССАЖИСТА
НА РОССТАНИ
Прости, любезный пруд. Прощанье тошно
С купелью, где как ангел…
Пруд не то что
Бассейн, где лишь ненастьями бывал,
В трусах, как в парусах враздув, плывал.
И я бывал Адам…
Я был в таком краю.
Там не было ни жаб, ни тины… как в раю!
Там свет гулял тишком,
Там гром бродил баском…
А я ходил – по травке – босиком!
СОНАТория №12
11 сентября 2019 г.
ДОГОРЕЛ КАЛЕНДАРИК
Дни дарили – то солнцем,
То лукавым поклонцем
Тёмной тучки, блистая,
Разгораясь, взлетая.
А заря то вставала,
То низилась грозно…
На листву наплывала
Сентябрьская бронза,
И горел, как фонарик,
Отрывной календарик,
Догорал…
Догорел календарик-фонарик.
До свидания…
***
Смеркается. В городе осень. К оградам
Деревья склоняются, и молодой
Кружочек луны проплывает над садом,
Как будто кувшинка плывёт над водой.
Опять здесь затишье. Мне это знакомо.
Сейчас из оврага запахнет вода,
А дальше, над крышей белёного дома,
Над старой скворешней очнётся звезда.
Здесь листья траву устилают, старея,
Их медленно жгут вечерами в садах,
И в синем дыму ещё слаще, острее
Осеннею яблонью воздух пропах.
Холодные горы в прозрачном тумане.
Взрослеет луна. Над горами светло.
А здесь, за оврагом, в низине, в бурьяне
Огни переулков предместье зажгло.
Я в сад постучусь. Мне откроют калитку,
Листву отряхнут и протянут в руке
Два крепких плода и сухую улитку,
Уснувшую на золотом черенке.
Негромко листва захрустит меж стволами,
Растает в осеннем саду пальтецо,
И словно ручное, гасимое пламя
За дымкой, во мгле, отмерцает кольцо.
СНЕГ В ДЕТСТВЕ
(простуда)
Стареющие авангардисты
Ржёт рыжий, наступив на шланг.
Цирк мокр. До икр. Отпад. Аншлаг
Заик и мазохистов. Клизма.
Каюк компании. Наш флаг
Под колпаком у формализма.
Мы – фланг?!. Браток, да ты дурак!
Тут – формалин, тут с аквалангом
Не прорубиться. Мы в реторте.
Ты видел эту морду шлангом?
А этим шлангом, а по морде —
Не хило? Я об авангарде.
А ты о чём, о сладком мирте?
Да он как анаконда в марте,
Поэт в законе… чей кумир ты?
Ничей. Ужонок невелик ты.
Пижон, мы оба здесь реликты.
У них свой кайф – «Полёт рептилий»!..»
А наш рожон? Наш – лёжка в иле…
И я смешон. И я ушел бы.
Куда ушел бы? Из-под колбы?
В песок на штык, и в жижу рожей?
Ништяк! Ты не смотри, что рыжий
Ничтожество, ты зал послушай —
СОВРЕМЕННИКИ
Жили-были, за каждый свой гpош надpывались,
Выли дикие, стpашные песни свои.
Что же это – и всё? И совсем подевались?
Сослуживцы, соседи… pодные мои!
Поскpеблись, пошуpшали до кpайнего сpока,
Растолкали в гpоба вас дpузья, племяши,
Как в пеналы гpанёные после уpока
Поизжёванные каpандаши.