Все лето тянулись беспорядочные военные действия, так как обе стороны ждали подкреплений, которые позволили бы ей предпринять наступление. Падение Бофора в июле освободило людей для армии Саладина, но он послал войска на север на перехват Фридриха Барбароссы, и они вернулись не раньше зимы. Между тем стычки перемежались с братанием. Христианские летописцы самодовольно отмечают несколько инцидентов, в которых по Божьей воле сарацины были разбиты и крестоносцы были вознаграждены за свой героизм, но все попытки взять штурмом стены города провалились. Фридрих Швабский вскоре после прибытия предпринял яростную атаку, а после этого архиепископ Безансонский испытал построенный недавно стенобитный таран. И то и другое не дало никаких результатов. В ноябре крестоносцам удалось выбить Саладина с его позиций у Тель-Кейсана в 5 милях (около 80 км) от города, но он укрепился еще более основательно чуть дальше, у Тель-Харрубы. Это позволило им прорваться до Хайфы в поисках продовольствия, что несколько улучшило положение с провиантом в лагере. Но и в городе, и в обоих лагерях люди недоедали и болели. Ни той ни другой стороне недоставало сил для решающего удара.
Той осенью в числе прочих поветрие не пощадило и королеву Сибиллу. Две маленькие дочери, которых она родила королю Ги, умерли за несколько дней до нее. Теперь наследницей королевства стала принцесса Изабелла, и корона на голове Ги зашаталась. Он был королем, поскольку был супругом королевы. Имеет ли он право на корону после ее смерти? Уцелевшие бароны королевства во главе с Балианом Ибелином решили, что им представляется удобная возможность избавиться от столь слабого и невезучего правителя. Своим кандидатом на престол они выдвинули Конрада Монферратского. Если бы он женился на Изабелле, его притязания на корону имели бы под собой больше оснований, чем у Ги. Но этот вариант имел свои трудности. По слухам, у Конрада была жена, которая жила в Константинополе, а может быть, еще и вторая – в Италии, притом что он никогда не забивал себе голову вопросами аннулирования брака или развода. Но Константинополь и Италия далеко, и, если там и коротают свой век какие-то брошенные дамы, о них вполне можно забыть. Более насущная проблема состояла в том, что Изабелла сама была замужем – за Онфруа де Тороном, который не просто был жив-живехонек, но и собственной персоной находился в лагере. Онфруа был очаровательный молодой человек, галантный и просвещенный; но в его красоте виделось что-то слишком женственное, чтобы он пользовался уважением окружавших грубых вояк; да и бароны не забыли о том, как он позорно бросил их в 1186 году, когда Ги заполучил корону вопреки воле Балдуина IV. Они постановили, что супругов надо развести. Уговорить самого Онфруа было нетрудно. Он не годился для семейной жизни, а политическая ответственность его страшила. Но Изабелла оказалась не столь сговорчивой. Онфруа всегда был добр к ней, и она не испытывала никакого желания менять его на угрюмого ратника не первой молодости. Да и усесться на трон она вовсе не стремилась. Бароны передали дело в умелые руки ее матери, королевы Марии Комнины, жены Балиана. Она воспользовалась своей материнской властью, чтобы заставить принцессу против воли отказаться от Онфруа. После этого перед лицом собравшихся епископов она заявила, что ее дочь принудил к браку дядя Балдуин IV и ко времени помолвки ей было всего восемь лет. Ввиду ее чрезвычайной юности и всем известного женоподобия Онфруа брак следует аннулировать. Патриарх Ираклий был слишком тяжело болен, чтобы присутствовать на этом совете, и назначил своим представителем архиепископа Кентерберийского; а архиепископ, зная, что его господин король Ричард предан Лузиньянам, отказался объявить об аннулировании брака. Он сослался на прошлый брак Конрада и заявил, что женитьба Конрада на Изабелле будет двойным прелюбодеянием. Однако на сторону Конрада удалось перетянуть архиепископа Пизанского, папского легата, обещав ему, по слухам, торговые концессии для соотечественников, и епископ Бовезский, кузен короля Филиппа, воспользовался поддержкой легата, чтобы добиться общего согласия на развод Изабеллы, и сам обвенчал ее с Конрадом 24 ноября 1190 года. Сторонники Лузиньянов пришли в ярость, узнав о браке, который лишал Ги права на трон; и эти чувства полностью разделили с ними вассалы короля Ричарда из Англии, Нормандии и Гиени. Однако архиепископ Балдуин, главный выразитель их мнения, который во гневе отлучил от церкви всех связанных с этой аферой, скоропостижно скончался 19 ноября. Английские летописцы всеми силами постарались очернить память Конрада. Сам Ги де Лузиньян дошел до того, что вызвал Конрада на поединок, но тот, зная, что теперь закон на его стороне, считал, что разговаривать тут больше не о чем. Лузиньяны могли обвинять его в трусости, но любой, кого заботило будущее королевства, понимал, что для продолжения королевской династии Изабелла должна выйти замуж и родить ребенка; и Конрад, спаситель Тира, был для нее очевидным вариантом. Новобрачные уехали в Тир, где на следующий год Изабелла родила дочь, которую назвали Марией в честь ее бабушки-византийки. Точности ради надо сказать, что Конрад не пожелал брать себе титул короля до тех пор, пока его вместе с супругой не коронуют официально, но, поскольку Ги отказывался отречься от каких-либо своих прав, он уже не вернулся из Тира в лагерь[10].
Злоключения крестоносцев не прекращались все зимние месяцы. С севера к Саладину прибыли подкрепления, и франкский лагерь был взят в плотное кольцо. По суше им не могли доставить ни крошки хлеба, да и по морю тоже – в зимние месяцы мало что можно было выгрузить на негостеприимный берег, а вот кораблям сарацин порой удавалось все же найти укрытие в акрской гавани. Среди сеньоров в христианском лагере, которых болезнь свела в гроб, были Тибо Блуаский и его брат Этьен Сансеррский. 20 января 1191 года умер Фридрих Швабский, и германские солдаты снова остались без предводителя, хотя его кузен Леопольд Австрийский, прибыв из Венеции в начале весны, все же попытался собрать их под своими знаменами[11]. Генриха Шампанского хворь уложила в постель на долгие недели, так что уже боялись за его жизнь. Многие солдаты, особенно английские, винили Конрада в своих мучениях, потому что он бездельничал в Тире и отказывался прийти к ним на помощь. Но что бы им ни двигало, трудно понять, как он мог бы помочь, ведь в лагере хватало народу и без него! То и дело франки предпринимали попытки взобраться на стены, например 31 декабря, когда внимание гарнизона отвлекло крушение сарацинского корабля, доставившего припасы для города. Попытка провалилась, да и потом крестоносцы никак не смогли воспользоваться тем, что шесть дней спустя рухнула часть стены со стороны суши. Многие перебегали на сторону мусульман. Благодаря их помощи и превосходной системе шпионажа Саладину 13 февраля удалось отправить войско со свежим командиром и гарнизоном на помощь изможденным защитникам города и прорвать ряды крестоносцев. Но он и сам колебался, не решаясь начать наступление на христианский лагерь. Многие его воины держались из последних сил, и, когда прибывали подкрепления, он отсылал отряды отдохнуть. Казалось, мытарства христиан сделают за него все необходимое.
Однако в своем долготерпении он снова просчитался. Приближался Великий пост, и уже казалось, что франки на исходе сил. У них в лагере на серебряный пенни можно было купить тринадцать бобов или одно-единственное яйцо, а мешок зерна стоил сто золотых монет. Многие даже хорошие кони пошли на прокорм своим владельцам. Обычные солдаты жевали траву и глодали голые кости. Священники пытались организовать хоть какую-то помощь неимущим, но им мешала жадность пизанских торгашей, которые распоряжались основными запасами продовольствия. Но в марте, когда уже не осталось никаких надежд, к берегу подошел корабль, доверху нагруженный хлебом, и смог выгрузить свою поклажу; а так как погода улучшилась, за ним последовали и другие. Христиане были рады им вдвойне, ибо они доставили не только пищу, но и весть о том, что короли Франции и Англии наконец-то отправились в путь по восточным морям.
Глава 3
Ричард Львиное Сердце
Я приведу от севера бедствие и великую гибель. Выходит лев из своей чащи, и выступает истребитель народов.
Книга пророка Иеремии, 4: 6–7
Король Филипп II Август высадился в лагере под Акрой 20 апреля 1191 года, в субботу после Пасхи, а король Ричард – через семь недель, в субботу после Троицы. Без малого четыре года миновало со времени битвы при Хаттине и отчаянного призыва к Западу. Измученные солдаты, проливавшие кровь на палестинском побережье, так обрадовались приезду обоих королей, что простили им и забыли о том, как долго они тянули с походом. Однако, на взгляд современного историка, есть что-то безответственное в неторопливых и привередливых сборах Ричарда в путь на войну, где так остро нужна была его помощь.
А вот неторопливость короля Филиппа понять как раз нетрудно. Он не относился к идеалистам и отправился в крестовый поход исключительно из политической необходимости. Если бы Филипп не воздержался от сей богоугодной авантюры, он распрощался бы с симпатиями не только церкви, но и большинства своих подданных. Но его королевство находилось в уязвимом положении, и он не без оснований подозревал анжуйцев в честолюбивых планах на него. Филипп не мог позволить себе покинуть Францию, прежде чем убедится в том, что его английский соперник тоже тронулся в путь. Благоразумие требовало, чтобы они выступили в поход вместе. Кроме того, нельзя было упрекнуть обоих королей и за главную задержку в связи с кончиной королевы Франции. У Ричарда тоже были свои оправдания. Смерть отца потребовала от него реорганизации королевства. Более того, Ричард, как и Филипп, намеревался плыть по морю, а в зимние месяцы этот путь был закрыт. И все-таки тот факт, что столь пылкий крестоносец так долго медлил, свидетельствует о недостатке целеустремленности и ответственности.
Характер у Ричарда был отнюдь не идеален. Природа наградила его прекрасной наружностью: высоким ростом, длинными руками и ногами и физической силой, рыжевато-золотистыми волосами и красивыми чертами лица, и от матери ему достались не только внешность династии Пуату, но и галантные манеры, обаяние, храбрость и вкус к поэзии и романам. Друзьям и слугам он внушал преданность и благоговение. От обоих родителей он перенял вспыльчивость и страстное своенравие. Однако он не унаследовал ни политической дальновидности или административной компетентности отца, ни здравого смысла королевы Алионоры. Он вырос в атмосфере семейных ссор и вероломства со стороны родственников. Будучи любимчиком матери, он ненавидел отца и не доверял его братьям, хотя и любил младшую сестру Иоанну (Джоанну). С возрастом он стал пылким, но непостоянным в своих симпатиях. Он был корыстолюбив, но все же способен на великодушные поступки, и ему нравилось пускать пыль в глаза. Он обладал безграничной энергией, но в своей горячечной устремленности к ближайшей цели забывал о других обязательствах. Он любил организовывать, но управление наскучивало ему. Лишь искусство войны могло надолго удержать его внимание. Он обладал истинными воинскими талантами, чувством стратегии и тактики, а также умением повелевать людьми. В то время ему было тридцать три, он находился в самом расцвете жизни и являл собой блестящую фигуру, чья слава добралась до Востока раньше, чем он сам.
Король Филипп Август был совершенно иным человеком. Он был на восемь лет младше Ричарда, но царствовал уже более десяти лет, и нелегкий опыт сделал его мудрым. Наружностью он был не ровня Ричарду. Филипп был хорошо сложен и густоволос, но слеп на один глаз. Личной смелостью он не отличался. Несмотря на себялюбие и холерический темперамент, он умел скрывать свои страсти. Он не любил показухи – ни эмоциональной, ни материальной.
Двор его был скучен и строг. Филиппа не волновало искусство, да и глубокой образованностью он не отличался, хотя осознавал пользу ученых людей и стремился заручиться их дружбой из политических соображений, а удерживал ее благодаря остроумию и умению поддерживать содержательную беседу. Как политик он был терпелив и наблюдателен, хитер, вероломен и беспринципен. Но при этом его отличало сильнейшее чувство долга и ответственности. Несмотря на всю мелочность по отношению к себе самому и своим друзьям, он был щедр к беднякам и защищал их от угнетателей. Это был малопривлекательный и малосимпатичный человек, но хороший король. Среди франков Востока он пользовался особым авторитетом, ибо он был сюзереном аристократических родов, из которых они в большинстве своем и происходили; и большинство прибывающих на Восток крестоносцев прямо или косвенно принадлежали к числу его вассалов. Но им больше был по сердцу Ричард с его отвагой, рыцарской удалью и обаянием; а сарацинам Ричард казался более благородным, богатым и великим из двух монархов.
Короли вместе двинулись в путь из Везле 4 июля 1190 года. Ричард послал английский флот вперед, который должен был обогнуть Испанию и встретиться с ним в Марселе, но почти все сухопутные войска, набранные в его владениях, были вместе с ним. Армия Филиппа была не столь многочисленна, так как многие из его вассалов уже отправились на Восток. Французская армия, по пятам за которой следовала английская, выступила из Везле в Лион. Там, после того как французы перешли через Рону, мост рухнул под тяжестью английских полчищ. Многие погибли, и произошла небольшая задержка, пока смогли организовать транспорт. Вскоре после ухода из Лиона пути королей разошлись. Филипп двинулся на юго-восток через предгорья Альп, чтобы выйти к побережью у Ниццы и затем направиться вдоль моря к Генуе, где его ждали корабли. Целью Ричарда был Марсель, где 22 августа к нему присоединился английский флот. Его плавание было ничем не примечательным, не считая того, что в июне моряки ненадолго задержались в Португалии, где помогали королю Саншу отразить вторжение императора Марокко. Из Марселя часть соратников Ричарда под началом Балдуина Кентерберийского прямиком отправились в Палестину по морю, но основная армия на нескольких караванах судов отправилась в сицилийскую Мессину, где предполагалось снова соединиться с французами.
По предложению короля Сицилии Вильгельма II Ричард и Филипп, еще планируя совместный поход, решили собрать свои силы у него на острове. Однако в ноябре 1189 года король Вильгельм умер. Он был женат на сестре Ричарда Иоанне, но брак их был бездетным, и наследником стала его тетя Констанция, жена Генриха Гогенштауфена, старшего сына Фридриха Барбароссы. Многим сицилийцам мысль о правителе-немце была ненавистна. Благодаря небольшой интриге при поддержке папы Климента III, которого тревожили перспективы того, что Гогенштауфены возьмут под контроль Южную Италию, на трон вместо Констанции и Генриха уселся незаконнорожденный кузен покойного короля – Танкред, граф Лечче. Танкред, некрасивый, низкорослый и ничем не примечательный человечек, почти сразу же оказался в гуще многочисленных проблем. На Сицилии подняли мятеж мусульмане, а германцы вторглись в его земли на материке; и избравшие его вассалы уже начали жалеть о своем выборе. Танкреду пришлось отозвать своих людей и корабли из Палестины, и с их помощью он разделался со своими врагами. Но хотя он был готов со всеми почестями принять королей-крестоносцев и снабдить их продовольствием, он не имел возможности сопровождать их в крестовый поход.