«Сука, – ругался Макс минуту спустя. – Ей палец в рот не клади».
«Ловко она тебя. Как будто перед зеркалом репетировала».
«Ничего-ничего… До вечера у Ленки узнаю, кто такая. Я от спора не отказываюсь».
«Успехов, казанова».
Надо отдать Максу должное. Он всё же сумел пригласить Лиду в тот вечер. Выяснив, что она приехала в Рощу из мединститута на практику, он словно бы невзначай зашел в районную больницу к знакомым медсестрам. Слово за слово, Макс приболтал девушек отправиться после работы на Васино – так назывался пляж на местной речке. Макс предложил пожарить там мясо, искупаться, сбросить усталость после знойного, душного дня. Друг рассчитывал, что новенькая решит не отбиваться от коллектива, и расчет оказался верным. Лида пришла. А ближе к ночи, когда все были уже захмелевшие, посиделки переместились с берега реки к нам во двор. Макс как мог обхаживал Лиду – делал комплименты, шутил, был обаяшкой. Будь я женщиной, наверное, сам бы ему дал – чёрту харизматичному.
Только вот на Лиду его магия не действовала. Она улыбалась, острила в ответ, но одного её взгляда – лукавого, прищуренного – было достаточно, чтобы понять: «Тебе не перепадёт, мой хороший. Ты славный малый. Но нет».
Спиртное словно и не брало её, хотя выпивала Лида наравне со всеми. Та же Леночка к полуночи уже не отличала ноги Максима от скамейки, и всё время норовила усесться другу на колени, елозя задом и будто ненароком задирая платье.
В итоге Макс смирился с поражением. Взяв Леночку за руку, он увёл её краснеющую и паскудно хихикающую в темноту дома, где уже храпели остальные медсестры, а мы с Лидой остались вдвоём в опустевшем дворе.
«Не стыдно тебе?» – с улыбкой спросила Лида, поймав мой взгляд.
Молодая, знойная – она стояла в нежно-голубом платьишке у мангала, в котором трещали берёзовые поленья, и искры пламени танцевали в её блестевших глазах.
«Почему мне должно быть стыдно?» – спросил я, глядя на неё чуть плутовато и щурясь от табачного дыма.
Лида отвела взгляд, усмехнулась. Затем прикусила губу и, снисходительно покачав головой, впервые посмотрела на меня тем самым колдовским тёмным взглядом. В тот момент я почувствовал, будто меня раздели догола и вывернули душой наружу. Будто вытряхнули на свет все грехи, все грязные мыслишки и воспоминания.
«Значит, бутылка анисовой?» – спросила Лида.
Я опустил глаза. Захотелось провалиться сквозь землю. Макс – трепло. Проболтался по пьяни кому-то из медсестричек.
«Не напрягайся, – усмехнулась Лида. – Если бы я обижалась, меня бы здесь уже не было. Проводишь до дома?»
«Конечно. Только возьми мою куртку. Прохладно на улице».
Мы пошли по уснувшей деревне сквозь звёздную летнюю ночь. И лишь потом, много лет спустя, я понял, почему та прогулка показалась мне настолько странной, волшебной, тихой. Вместе с Лидой мы проходили мимо чужих дворов, и ни одна собака не залаяла, не зарычала нам вслед. Дворняги просыпались, провожали взглядами и лениво зевали, будто учуяв, что мы не причиним им зла.
Лида рассказывала об учебе в медакадемии. О том, что провалила экзамен по гистологии, что декан невзлюбил её с первого дня за смелость и вольнодумие. Я слушал её вполуха, что-то отвечал невпопад, а сам любовался тем, как она двигается. Лида будто плыла над землёй. Такого лёгкого воздушного шага я не видел больше ни у одного человека.
Заметив, как я на неё смотрю, Лида остановилась, заглянула мне в глаза и сказала:
«Знаешь, Андрей. У тебя взгляд кошачий».
«Какой?»
«Кошачий».
«И что это значит?» – спросил я, улыбнувшись.
«Ты цепляешь каждое движение. Словно охотишься. Видишь больше, чем понимаешь, а всё увиденное остаётся отражением на радужках. Поэтому и в глазах всегда усмешка».
Я не понял, о чем она говорит, но уточнять не стал. Вместо этого лишь подмигнул ей. И неторопливо пошёл вперёд. Так, будто мне было всё равно, пойдёт ли она следом. Не зрением, но скорее интуицией, я увидел, как Лида покачала головой и довольно улыбнулась мне в спину.
«Не так быстро, кот. Хочешь бросить женщину одну в заколдованной Роще?»
«Заколдованная Роща… Звучит слишком волшебно для нашей пьяной деревушки».
Лида пожала плечами.
«Родные места полны волшебства».
«Родные?»
«Для вас с Максимом. Вы же здесь выросли. Или это не так?»
«Так, – кивнул я, затем задумался на секунду и усмехнулся: – забавно…»
«Что именно?»
«Мы с Максом все детство мечтали перебраться в город. Считали дни до окончания школы, проклинали эту Рощу, а теперь приезжаем сюда каждое лето, черт его знает зачем. Наверное, воспоминания держат».
«Воспоминания? Или семья?»
Я невольно опустил глаза. Лида, заметив это, спросила:
«Неприятная тема?»
«Скорее, болезненная».
Лида промолчала в ответ. Мы прошли в тишине несколько метров, а затем я сказал:
«Мой отец до сих пор живет здесь, только мы редко видимся. У нас с ним непростые отношения. Если мягко сказать».
«А мама?»
«Она ушла из семьи, когда мне было пять. Честно признаться, я и лица-то её не помню. Только смутный образ. У неё были вьющиеся черные волосы. Прямо как у тебя».
Лида попыталась сдержать улыбку, но уголки её губ все равно дрогнули. Я понял, о чем она подумала. Эта мысль понравилась и мне.
«Ещё помню её белый сарафан. Серебряные серьги с рубинами. И браслет на руке – тонкий, с листиками, будто березовую веточку в кольцо закрутили. Больше – ничего. Ни голоса, ни лица. Впрочем, нет. Вру… Ещё помню запах. Лесной, свежий… Что-то хвойное и мятное одновременно».
«Как её звали?»
«Мария».
«Надо же… Как и мою».
«Ты хорошо общаешься с мамой?»
«Она умерла, когда мне было шестнадцать, – ответила Лида. – За пару дней до Пасхи».
«Черт… Прости».
«Не за что прощать, кот. Это я подняла тему родителей».
Она вновь меня так назвала – «Кот». Я шел и пытался понять, почему это так приятно. Чувствовал, будто новое подаренное Лидой имя привязывает меня к ней невидимой ниточкой и наполняет силой.
Улица тем временем пошла вверх. Поднявшись на пригорок, мы с Лидой увидели темные изгибы тайги на холмах, окутанных рваными полосами тумана, словно плетенкой из облаков. Лида задержала взгляд на горизонте, а затем, улыбнувшись, сказала:
«А ещё Максим говорил, что в местном лесу живёт змей».
Я усмехнулся.
«Он и тебе эту байку стравил? Про змеиный камень и царя тайги?»
«Да. Меня зацепило. Это деревенская легенда?»
«Скорее псевдофольклор. Такими историями Макс пугает всех местных девушек, которых хочет затащить в постель. Он считает, что придумал безотказную схему съёма – нагнать жути, успокоить, а затем залезть под юбку».
«Как видишь, не такую уж и безотказную».
«Просто ты умнее, чем местные девушки».
Краем глаза я заметил, как Лида на мгновение прикусила губу.
Наши ладони несколько раз, будто случайно, коснулись друг друга. Решив, что пора, я досчитал до семи, набрался смелости, и на очередном перекрестке шагнул чуть вправо, придвинувшись ближе. Ладонь Лиды сама скользнула мне в руку.
Мы не замедлили шага и не отвели глаз от дороги – только несколько раз сжали и разжали пальцы, словно приветствуя друг друга. Кожа Лиды была горячей и мягкой. Дотронувшись, я почувствовал, как тепло поднимается по моему запястью, по плечам, по шее – пьянит голову, а затем, льётся вниз, стекая куда-то в живот.
«Ты необычная» – сказал я тихо, и голос прозвучал хрипловато из-за пересохшего горла. Лида сжала руку сильнее. Словно в знак одобрения.
«Ты тоже, кот».
И в тот момент мне показалось, будто это уже было однажды – давным-давно – в детском сне или в позабытой жизни. Будто мы знали друг друга, любили, жили под одной крышей, затем потеряли, а теперь снова нашли. Я знал: вот сейчас мы дойдём до того тёмного поворота, и Лида заговорит о своей бабушке. О бабушке, которая рассказывала ей сказки и пекла блины по утрам. О бабушке, которая уходила в лес ночами…
«Знаешь, в детстве бабушка рассказывала мне похожую легенду».
Сердце в груди дрогнуло. Это ведь не сон? Я словно видел мысли Лиды прежде, чем они превращались в слова.
«Бабушка говорила, что в тайге живёт полоз. Что он спит под землёй. И выползает каждое лето из белого камня спрятанного в лесу. Бабушка говорила, что полоз ищет себе невесту – каждый год новую. И если не найдёт до первого снега, то зима будет долгой, а лето за ней засушливым».
Я помолчал пару мгновений. А затем спросил, сам не зная, для чего:
«Наверное, ещё и непременно девственницу? Как в сказках».
«Наверное, – кивнула Лида. – Может, поэтому с шестнадцати лет я хожу в лес спокойно».
Я улыбнулся ради приличия, но почувствовал, как кольнуло внутри. Странно, незнакомо… и совершенно беспочвенно. В конце концов, кто я такой, чтобы ревновать её к бывшим мужчинам? Случайный парень? Знакомый знакомого? Человек, который оценил ночь с ней в бутылку анисовой?
«Ревность – слабость, Андрей, – сказал себе мысленно. – Особенно ревность к прошлому. Не будь слабым. Только не с ней».
Чтобы погасить неприятное чувство, я начал говорить:
«Отец тоже любил рассказывать сказки. Точнее сказку. Одну и ту же: как он ловил дьявола в тайге».
Глаза Лиды заблестели.
«И как же?»
«Булавочкой».
«Чем?»
«Булавочкой. Это всё из тех же местных баек: хочешь поймать черта в лесу – приколи его тень иголкой. Да, кстати…».
Остановив Лиду, повернул её к себе осторожно. На мгновение наши лица оказались рядом, и я ощутил теплое дыхание на коже, почувствовал в воздухе электрическую дрожь. Мир замер в ожидании поцелуя, но я решил, что ещё слишком рано. Хотелось растянуть удовольствие. Поиграть с Лидой немного. Мне нравилось, как она послушно подалась вперед, стоило мне взяться за отворот надетой на неё куртки. Нравилось мелькнувшее детское замешательство, когда вместо того, чтобы притянуть Лиду к себе, я лишь распахнул полу и указал на внутренний карман.
«Вот этой».
Лида моргнула несколько раз.
«Что?»
«Вот этой булавочкой».
Лида опустила взгляд. Я провел пальцем по приколотой к ткани длинной серебряной игле с навершием в виде двуглавого орла, и пояснил:
«Ношу её как напоминание».
«А-а… Ты о ней».
Лида выглядела растерянной, понимая, что поддалась на уловку. Впрочем, быстро скрыв смущение за лукавой улыбкой, она спросила как ни в чем не бывало:
«И в чем же секрет булавочки?»
«Отец говорил, что в серебре. И в молитве, с которой достаешь иглу. Впрочем, он у меня суеверный. Как и все, кто слишком долго живёт в этой деревне… Здесь все суеверные. И сухие. Будто Роща вытягивает из них чувства. Лишает возможности видеть красоту».
«Из тебя тоже вытянула?»
Я усмехнулся, сообразив, к чему этот вопрос.
«Пожалуй, что нет. Вовремя уехал».
«Уверен?»
«Теперь уверен».
Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза, а затем я отпустил куртку и отступил на шаг. Лида покачала головой и медленно опустила ресницы. Сделав вид, что ничего не произошло, мы пошли дальше по ночной улице.
Через пару мгновений Лида вдруг произнесла:
«И все же, каким бы ни был сухим твой отец, он отдал тебя в музыкальную школу».
«Что?»
«Ты играешь на клавишных. И, пожалуйста, не убеждай меня, что это не так. Всё равно не поверю. Пальцы тебя выдают».
«Боже, – искренне восхитился я. – Да ты ещё и наблюдательная. Может, лучше в следователи, чем во врачи?»
«Чтобы забрать твой хлеб?»
Я удивленно посмотрел на Лиду и по насмешливому взгляду понял, что она сказала это отнюдь не случайно.
«А здесь как догадалась? Тоже пальцы выдали?»
«Нет, не пальцы. Твои друзья».
Пришлось вздохнуть и смириться. Макс не оставил даже малейшего шанса сохранить ореол загадочности. Впрочем, сегодня она была и не нужна. Этим вечером хотелось быть открытым, легким, ласковым…
Лида на секунду сжала мою ладонь, и я сжал в ответ. Мы переглянулись. Улыбнулись чему-то, что одновременно пронеслось в наших мыслях.
Больше всего мне хотелось, чтобы наша прогулка никогда не заканчивалась. Чтобы мы шли так до самого леса, до реки, до песчаного пляжа. Устроившись где-нибудь на берегу, вместе бы встречали рассвет. Смотрели, как солнце поднимается над синими холмами тайги, в которой вьется тенями полоз – лесной бог, что крадёт невест и возвращается в подземное царство лишь с первым снегом. Я бы рассказывал Лиде жуткие сказки и тут же успокаивал шутками, а в какой-то момент, придвинулся бы ближе и словно между делом, обнял…
Но сердце в груди подсказывало: не сегодня. Всё будет, Андрей. Просто не сегодня.
«Пришли» – сказала Лида, развернувшись у деревянной калитки.
За её спиной в палисаднике цвели жёлтые бархатцы. Качалась и шелестела листвой черемуха. Лида стояла, чуть наклонив голову, и смотрела на меня, улыбалась лукаво – одними уголками губ.
«Значит, послезавтра уезжаешь?» – спросила она
«Взрослая жизнь зовёт».
«И куда тебя отправят?»
«Ещё не знаю. Скорее всего, на север. Следачить в городе у меня нет желания, а в здешних районах мест нет».
«Деревенский мальчик?»
«А ты городская девочка?»
«К сожалению».
«Почему к сожалению?».
«Город – не место для таких, как я».
«Каких таких?»
Лида вновь подмигнула мне. Затем задумалась на миг и поманила пальцем.
«Подойди, кое-что скажу…»
Я шагнул и в следующую секунду она поцеловала меня. Сделала это так ловко, что я растерялся на мгновение. А когда поднял руку, чтобы обнять и прижать к себе Лиду, она уже отшагнула назад и, прикусив губу, вновь посмотрела на меня с бесовским огоньком в глазах.
«Отыгралась, ведьма», – подумал я весело.
«Успехов, – сказала Лида, возвращая куртку. – Будет время, забегай. Только не сюда. Тётя у меня немного строгая, так что лучше на работу».
«Во сколько заканчиваешь?»
«Ты же будущий следователь, – улыбнулась Лида. – Узнай всё сам».
«Хорошо. Приду завтра вечером. Обещаю».
«Буду ждать, кот».
Она ушла, а я остался около её калитки, и ещё полчаса переминался с ноги на ногу, чувствуя, как внутри что-то переворачивается и расцветает. Я надеялся, что Лида выглянет в окно, помашет мне на прощание. Выкурил, наверное, треть пачки, но шторки за рамами так и не шелохнулись. И лишь потом, после свадьбы, Лида призналась, что всё это время она стояла у окна. Смотрела сквозь задернутые шторы за тем, как я не нахожу себе места, и тихо смеялась над моими попытками разглядеть что-нибудь сквозь просвет занавесок.
А тогда я об этом не догадывался. Тогда я возвращался домой по пустой деревне с чувством, будто меня ударили обухом по голове. Ещё утром я был свободным бездомным романтиком, чьи вещи умещались в один чемодан. Был цельным, ничем не связанным, и, может, болеющим изредка вечерней тоской, но теперь после этой прогулки и поцелуя меня словно разбили на тысячу зеркальных осколков, которые искрили, кружили, кололи, и сладкая тоска вперемешку со счастьем захлёстывала волнами, и звёзды на небе плясали в пьяном хороводе, и трава под ногами была мягкой и сочной, и воздух пропитан жизнью.
В ту ночь я засыпал на пуховой перине, слушая как на соседней постели храпят в стельку нарезавшиеся медсестрички. За стенкой надрывались пружины кровати, и сладко вздыхала под Максом Леночка. Мне было всё равно на этот скулёж и на все блудливые шорохи, ведь душа моя летала высоко под небом – чистая, легкая, разорванная пополам одним колдовским поцелуем. Я провалился в сон, и до рассвета мне снились тёмные вьющиеся волосы, лукавые глаза и желтые бархатцы, цветущие в палисаднике…
А на следующее утро позвонили из прокуратуры. Собеседование с генералом перенесли на день раньше, и пришлось бежать на автобус с тяжелой, похмельной головой. Я собрал вещи наспех, попрощался с Максом и ещё до обеда уехал из Рощи.
И когда вернулся неделю спустя, Лиды здесь уже не было.
***
Сигарета потухла. Я бросил окурок перед собой и затоптал ботинком.
«Засиделся, – мелькнула мысль. – Нужно идти за продуктами».
Продравшись сквозь заросли крапивы обратно за двор, я обернулся и ещё раз окинул колебинский пятистенок взглядом. «Странное всё-таки чувство. Смотришь на избу, и будто в землю проваливаешься».