После чего хлебнул из подстаканника, кивнув на один из стульев. – С чем пришли? (откинулся в мягком кресле).
– С новым его строителем, Василий Кузьмич – в унисон ответила сестра, присев. – Которого накануне доставила милиция. Вы в курсе.
– И как он в медицинском плане? – критически обозрел меня «Котовский». – Не дебил? Все в порядке?
Я обиделся, капризно надул губы и попытался в него плюнуть. Не получилось.
– Прекрати, – строго взглянула на меня Роза Марковна. И к заведующему, – надо дать ребенку имя с фамилией.
– Надо, – пробасил тот, после чего уставился в потолок. Я тоже. Искомого там не наблюдалось.
Обследовав пустоту, в которой одиноко жужжала муха, Василий Кузьмич опустил взгляд вниз, и в его поле зрения попала газета.
– Назовем младенца Лазарь, как Кагановича, – ткнул пальцем в передовицу. – А фамилия пусть будет Донской. В честь канала. Ну, как вам? – взглянул на Розу Марковну.
– Гениально! – изобразила та восторг на лице, а я надулся. Имя с фамилией мне не нравились. Но что делать, выбирать не приходилось.
Между тем заведующий извлек из ящика стола бланк, аккуратно вписал туда вечной ручкой* «Лазарь Донской», а еще дату рождения, сообщенную медсестрой, пришлепнув все гербовой печатью.
– Держите, – передал ей бланк. – В ЗАГСе получите свидетельство.
В это время затрезвонил телефон, заведующий снял трубку.
– Вы ошиблись гражданин, – послушав, сказал в нее. – Это Симферопольский Дом ребенка.
После чего брякнул ее на рычаг, махнув нам рукой, – свободны. И снова углубился в газету.
Так я был легализован в новой жизни. Сиротой Лазарем Донским. В учреждении социального типа.
Потекли безрадостные дни. Взрослого ума в юном теле.
Шесть раз в сутки нас кормили манной кашей за казенный счет, меняли пеленки и мыли; раз в неделю возили на взвешивание с осмотром, а еще делали какие-то прививки, и все это время (кроме сна) я думал.
О своем будущем и месте в новой жизни.
С учетом места взращивания и прошлых знаний в этом вопросе, радужными они не казались.
Здесь меня продержат до трех лет, а затем передадут в сиротский приют. Где дадут какое-никакое образование. А потом в большую жизнь. На стройки народного хозяйства. Что категорически не устраивало. «Светлое будущее» мы проходили. Больше не хотелось.
– А где ж твой патриотизм? Спрашивал во мне в такие минуты чекист.– Нужно крепить мощь и безопасность государства.
– И блюсти Закон, – поддакивал прокурор. – Опять же, Кодекс строителя коммунизма.
– Какая мощь?! Какой закон?! – возмущался внутри моряк. – Это все теперь принадлежит олигархам!
– Точно! Поддерживал его шахтер, тихо ругаясь матом.
Я прислушивался ко всем четверым, но знал, что правы последние двое.
Снова верить, напрягаться и пахать, чтобы потом оказаться в капиталистической России? Где, как говорят в известных кругах, «один смеется, сто плачут»?
– Вот вам хрен! – лежа в распашонке, сжимал я кулачек левой руки и хлопал по локотку правой, – Мы пойдем другим путем, как завещал товарищ Ленин!
Постепенно в мозгу складывался и этот самый путь, а точнее план. По опыту оперативных разработок, в свое время. Учили меня будь здоров, да и практика была изрядная.
Для начала ничем особенным себя не проявлять. Младенец – и младенец. Как глубоко законспирированный агент. Легший «на дно». Или подводная лодка.
Когда же пойду в первый класс, где начну учебу, показать высокие знания и попасть в школу – интернат для одаренных сирот. Такие были в СССР в Москве, Ленинграде и, кажется, Киеве.
Оттуда поступить на языковый факультет Высшей школы КГБ в Москве, где я когда-то учился, закончить его и определиться в Особый отдел советской группы войск, дислоцирующихся в соцстранах. Или, если повезет, в загранрезидентуру ПГУ, смотрящим*.
А потом по умному исчезнуть, свалив «за бугор». Где самореализоваться. Тот кто владеет информацией – владеет Миром. А у меня была информация о будущем. Стратегическая. До момента кончины.
От столь захватывающих перспектив шли пупырышки по коже, Лазарь Донской начинал довольно пускать слюни, болтать в воздухе ручками с ножками и агукать (я вам всем покажу, курвы!).
Как известно каждому оперативнику, следователю или прокурору, успешная реализация любого плана кроется в точно выверенных деталях.
На первом этапе для меня таковыми были: глубокая конспирация, активное биологическое развитие и воссоздание в памяти всех случившихся в мире важных событий конца двадцатого – начала двадцать первого веков; на втором, превращение в ребенка – индиго*, со всеми необходимыми мне последствиями.
Как говорится в современной русской пословице «куй железо не отходя от кассы», что я и принял к исполнению.
Для начала стал требовать больше каши, начиная орать, когда пайковая заканчивалась. Усатая нянька, ее звали Петровна, как правило бурчала «перебьешься» и требование не выполняла. А вот молодая – Люся, наоборот.
– Кушай, кушай маленький, – ласково говорила она, меняя опорожненную бутылочку на полную.– В этой жизни надо быть сильным.
– М-м-м, – довольно чмокал сирота, высасывая дополнительные калории.
Результаты не замедлили сказаться. Я активно набирал вес с ростом, что регулярно отмечалось на осмотрах.
– Шахтер будет, или металлург, – заявлял Лев Ильич (он же Айболит), и одобрительно шлепал объект по голой попке.
– Вот уж хуюшки, – хитро узил я глаза, пытался уцепить его ручонкой за бороду.
А когда просыпался по утрам, под пение Гимна из радиоточки в коридоре, выполнял комплекс укрепляющих мышцы упражнений. Благо ночная нянька всегда куда-то исчезала, а собратья по сиротству мирно сопели носами в своих кроватках.
Как итог, по достижении шести месяцев меня перевели в ясельную группу, где поползав три дня, я встал на ноги, а на четвертый сцепился за погремушку с годовалым орлом. Нянька вовремя растащила.
Здесь же я впервые влюбился. В девочку Таню, старше меня месяца на три. Она была с золотистыми волосиками, голубоглазая и всегда грустила. Стоя в стороне или сидя на паласе, сложив на животике ручки.
Как знакомиться я знал, для чего спер из кармана задремавшей воспитательницы шоколадную конфету (нам таких не давали, только по праздникам карамельки), проковылял к Тане и сунул ей в ладошку, – ня!
– Оля-ля, – удивленно вскинула девочка бровки, рассматривая подарок, затем развернула пальчиками бумажку, откусила половину, а вторую протянула мне. Что-то чирикнув.
Мы с удовольствием сжевали конфету, измазавшись в шоколаде, в результате моя кража была вскоре вычислена воспрявшей от сна потерпевшей, и злодей, получив шлепок по казенной части, был водворен в угол. Все по Макаренко.
Таня тут же проковыляла туда, чмокнула меня в щеку и встала рядом.
– Едва ходить научились и уже такое! – сделала большие глаза педагог. – Куда мы катимся?
Уже в это время, с нами начали первые занятия. Учили самостоятельно пользоваться горшком и умываться, некоторым человечьим словам и ходить парами в строю, взявшись за руки. А еще петь хором, типа «ля-ля-ля», под аккордеон в игровой комнате.
Поскольку для Лазаря это были семечки* и он быстро все усвоил, от занятий мальца освободили и стали развивать дальше. Еще с двумя такими. Разрешив им малевать цветными карандашами на бумаге индивидуально.
Это время, как и после отбоя, в кроватке, я стал использовать для воссоздания в памяти знаменательных мировых событий, о которых знал из прошлой жизни. Для использования их в будущем. Естественно в меркантильных целях. А как иначе? Служить государству, в любой его форме, я больше не желал, как и всякому другому хозяину. Целью была свобода с независимостью, при достойной материальной базе. Все почти по Марксу. Или Томмазо Кампанелле. С его «Городом солнца».
Память у меня осталась профессиональной, с учетом прошлого рода занятий.
И даже улучшилась, принимая во внимание омоложения организма.
С помощью внутренних составляющих воссоздалось практически все необходимое. С датами, местами и содержанием. Все это я привычно систематизировал и упрятал в глубины мозга. До поры до времени.
Между тем, спустя несколько месяцев, новая жизнь нанесла будущему «человеку Мира»* первый удар на любовном фронте. Девочка Таня мне коварно изменила. Хотя до этого наши чувства росли и ширились. Мы часто играли вместе, ковыляли по комнате взявшись за руки и шепча друг другу нежные слова типа «цаца» и другие, не поддававшиеся расшифровке.
В группе был мальчик, которого изредка навещала бабушка, приносившая для внука гостинцы: шоколадные конфеты, пирожные и даже фрукты
После одного такого посещения, возвращенный со свидания воспитательницей Женя, так звали мальчика, державший в руках мандаринку, подошел к нам с Таней (мы изучали устройство куклы). Затем, улыбаясь во весь беззубый рот, протянул оранжевое чудо моей пассии*.
Та широко раскрыла глаза, издав крик восторга, осторожно приняла, и ответно улыбнулась.
Мне это не понравилось, я пнул соперника ногой, тот заплакал и упал, а Таня, подойдя ко мне вплотную, раздельно сказала « ти кака».
С этого момента она стала отдавать предпочтение Жене, у которого регулярно появлялись сладости и фрукты. Так я впервые в новом качестве, познал женское коварство.
Глава 4. Как Лазарь стал Никитой
Шел год тысяча девятьсот шестьдесят первый. Лазарь Донской, то бишь я, учился в третьем классе школы-интерната для сирот №3 города Симферополя.
Давно почил в бозе отец всех советских детей товарищ Сталин, Страной правил Никита Сергеевич Хрущев.
Вершились очередные стройки коммунизма, везде, где можно, сеяли кукурузу, а я воплощал в жизнь очередную часть своего плана. Настойчиво и целеустремленно.
Получалось неплохо.
Воспитанник Донской был круглый отличник, лучший спортсмен младших классов и отличался примерным поведением.
Это, при наличии прошлого багажа знаний и навыков, было совсем не трудно и даже увлекательно. Но приходилось себя сдерживать. Я мог, естественно, больше, но делать этого пока не хотел. По известным причинам.
Однако ребят с высоким уровнем знаний, в интернате было достаточно. Советская школа, как известно, в то время была лучшей в мире. Не то, что потом, в новой России. При дегенератах Фурсенко с Ливановым*.
Нужно было проявить себя еще в чем-то, и я это реализовал. Записался в музыкальный кружок на курс баяна с гитарой и через пару месяцев их освоил. Вместе с нотной грамотой. Как когда-то, когда был Валеркой Ковалевым.
Тот неплохо лабал* на этих инструментах и даже орал песни в одном из ВИА* в Донбассе, пока не загребли на флот. Там стало не до музыки.
Спустя еще некоторое время я, в числе других дарований, выступил на концерте в честь очередной годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции, где мне поручили аккомпанировать на баяне исполняемую школьным хором «Песнь о Ленине».
День за днем бегут года -
Зори новых поколений.
Но никто и никогда,
Не забудет имя: Ленин!
пуча глаза и краснея щеками, с чувством выводили сироты.
Физрук, он же по совместительству дирижер, страстно взмахивал палочкой, а я, изо всей силы растягивая меха, уверенно брал нужные аккорды.
В первом ряду, среди приглашенных, рядом с заведующим сидел высокий чин из облоно*, и нам было предписано произвести на него впечатление. В противном случае хор мог быть лишен сладкого.
…Ленин всегда живой,
Ленин всегда с тобой,
В горе, в надежде и радости.
Ленин в твоей весне,
В каждом счастливом дне,
Ленин в тебе и во мне!
выдал последний куплет хор (в зале возникла тишина), потом чин стал хлопать, и он разразился бурными аплодисментами
– Есть сладкое! – расплылись в улыбках исполнители, а заведующий, расслабившись, промокнул бритую голову платком и украдкой взглянул на начальство. Оно было довольно.
Затем воодушевленный хор спел еще несколько патриотических песен; старшеклассник и местный поэт Жора Буев, завывая, прочел стих о советском паспорте, настала очередь танцевальной группы.
Поскольку жили мы в Крыму, где базировался Черноморский флот, как и следовало ожидать, она сплясала матросское «Яблочко». Я же, пыхтя, вновь растягивал меха и довольно удачно.
Когда мероприятие закончилось и всех отвели на праздничный обед с арбузами и виноградом, меня после него вызвали к заведующему.
В кабинете, кроме него, были гость из облоно и какая-то импозантная дама в строгом костюме с депутатским значком на пышном бюсте. Все чуть поддатые.
– Ты у нас в каком классе, мальчик? – томно вопросила сидевшая на диване дама, покачивая стройной ногой в остроносой туфле.
– В третьем – скользнул я по ней взглядом. – Потом перейду в четвертый
– И как тебе здесь живется? У Василия Кузьмича? – икнул начальник из облоно. Запахло коньяком (я помнил запах).
– Как у родного отца, – ответил Лазарь.. – Нас здесь хорошо кормят, учат и воспитывают. То была правда. Брехня, что в советских интернатах для сирот, дети жили в нищете. Я тому свидетель.
– Он у нас не только музыкант, но еще отличник и спортсмен, – довольный ответом прогудел заведующий. – Можно сказать, талант. В смысле, одаренный.
– Тогда давайте подумаем о его будущем, Юрий Генрихович, – обратилась депутатша к областному чиновнику. – Мы обязаны поддерживать таланты.
– Ну как отказать представителю народной власти? – масляно взглянул на нее тот. – У нас в интернате для одаренных детей как раз есть место. Считайте оно его. А вы – взглянул на Котова, – готовьте документы.
– Вот оно! – внутренне заликовал я. – Все по плану!
– А теперь иди, Лазарь, – благосклонно кивнул мне заведующий. – После тихого часа вас поедут в кино. На «Чапаева».
Выйдя из кабинета, я сделал в пустынном коридоре сальто-мортале*, а затем вприпрыжку побежал вперед. Жизнь казалась прекрасной и удивительной.
На заходе солнца, в летнем кинотеатре, мы смотрели кино, про легендарного героя Гражданской войны. Василий Иванович лихо вел бойцов в атаку, Анка расстреливала из пулемета «психов», ординарец Петька целовал ее в щечки. Поскольку секса в стране тогда еще не было.
Наступило очередное лето, воспитанник Донской перешел в четвертый класс, ожидая радостного известия.
Его не было.
А потом по интернату прошел слух, что в заведение для одаренных отправляют Сашку Петровского, того самого, к кому приходила бабушка. Он был троечник и лентяй, а кроме того, ругался матом.
– Как же так? – возмутился я и отправился к заведующему.
Тот все подтвердил, отворачивая глаза и барабаня по столу пальцами.
Как оказалось, бабушка Петровского в молодости была сподвижницей Коллонтай*, в связи с чем предпочтение было отдано ее внуку.
Это была первая несправедливость в этой жизни, что меня здорово обидело.
Внутренние составляющие тоже расстроились и стали давать советы.
– Рви отсюда за бугор, – рекомендовала чекистская. – Я расскажу, как все сделать без шума и пыли.
– Не вздумай. Лучше напиши явку с повинной, тебе поверят, – возражала прокурорская.
– Не сепетись, – советовали шахтерская с морской. – Учись. А то опять загремишь в забой или на подводную лодку. Тебе что? Больше всех надо?
Я внял гласу пролетариата.
И чтобы загасить обиду, а заодно отвлечься от дурных мыслей, вплотную занялся физическим трудом. Который, как известно, помогает. В то время за «Железным занавесом» (так именовали нашу страну заокеанские друзья), во всех школах культивировалось трудовое воспитание. По уже упомянутому мной, Макаренко.
Там имелись учебные мастерские и даже подсобные хозяйства, где детей, обучали трудовым навыкам. В постсоветской России сие похерили. С подачи демократов с либералами. Мол, нарушение прав ребенка.