Сначала он не умел читать и писать, но потом, конечно, научился тому и другому. Благодаря сотрудничеству с мистером Комиски он узнал, что существуют другие контракты: на прокладку канализации, водопровода и газопровода, на укладку мостовых и прочее. Кто мог сделать это лучше, чем Эдвард Батлер? Он познакомился со многими членами городского совета, встречался с ними в задних комнатах или салунах, на политических пикниках по субботам и воскресеньям, на предвыборных совещаниях и конференциях. Будучи получателем городских льгот, он способствовал благополучию города не только деньгами, но и советами. Со временем у него развилось тонкое политическое чутье: он с первого взгляда мог распознать успешного или перспективного человека. Поэтому многие его счетоводы, табельщики и управляющие становились членами городского совета и Законодательного собрания штата. Кандидаты, которых он продвигал на политических собраниях, часто оправдывали ожидания. Сначала он приобрел влияние в районном совете, потом в избирательном округе и, наконец, в городских отделениях партии – разумеется, республиканской, – пока его не стали считать главой местной партийной организации.
Загадочные силы работали на него в городском совете. Он получал важные контракты и всегда принимал участие в торгах. Мусорный бизнес теперь был пережитком прошлого. Его старший сын Оуэн был членом Законодательного собрания штата и деловым партнером. Его второй сын Кэллам был клерком в городском департаменте водоснабжения и тоже помогал отцу. Его старшая дочь Эйлин, пятнадцати лет от роду, училась в католической школе Св. Агаты в Джермантауне. Его вторая дочь и младший ребенок в семье, тринадцатилетняя Норма, посещала частную школу при местной католической общине. Семья Батлеров переехала из южной части Филадельфии на Джирард-авеню поближе к центру города, где уже зарождалась довольно оживленная светская жизнь. Они не принимали в ней участия, но у Эдварда Батлера, которому теперь было пятьдесят пять лет и состояние около полумиллиона долларов, имелось много друзей в политических и финансовых кругах. Из «ирландского выскочки» он превратился в солидного мужчину: загорелый, широкоплечий, с мощной грудью, сероглазый и седовласый, с лицом типичного ирландца, жизненный опыт которого сделал его мудрым, спокойным и невозмутимым. Несуразно большие руки и ступни свидетельствовали о временах, когда он не носил костюмы из лучших английских тканей и обувь из хорошей кожи, но в его манерах не было ничего мужицкого, скорее наоборот. Несмотря на акцент, его голос был приятным, негромким и убедительным.
Он был одним из первых, кто заинтересовался развитием трамвайной линии, и, как Каупервуд и многие другие, пришел к выводу, что это великое дело. Доказательством тому служила прибыль от купленных на бирже ценных бумаг. Ему приходилось вести дела с разными брокерами, так как он не успел принять участие в первоначальном формировании корпоративного капитала. Он намеревался приобрести как можно больше акций трамвайных компаний, но больше всего ему хотелось установить контроль над одной или двумя линиями. В связи с этим намерением он искал надежного, честного и способного молодого человека, который бы работал под его руководством и делал то, что ему говорят. Затем он узнал о Каупервуде и пригласил его к себе домой.
Каупервуд не замедлил принять приглашение, так как знал о Батлере, знал о его карьере, его связях и влиянии. Он явился в дом Батлера морозным, ясным февральским утром. Впоследствии он вспоминал, как выглядела улица: широкие тротуары, вымощенные кирпичом, проезжая часть со щебеночным покрытием, присыпанная легким снежком и обсаженная молодыми, чахлыми, голыми деревцами, фонарные столбы. Дом Батлера не был новым – он купил его и сделал ремонт, но представлял собой примечательный образец архитектуры того времени. Длиной в пятьдесят футов и высотой в четыре этажа, он был облицован серым гранитом, а к парадной двери вели четыре белокаменные ступени. Арочные окна с наличниками из такого же белого камня. За кружевными занавесками виднелась мебель с красной плюшевой обивкой, создававшая ощущение тепла на фоне холода и снега снаружи. Дверь открыла опрятная горничная-ирландка; он вручил ей визитную карточку и был приглашен войти.
– Мистер Батлер дома?
– Не уверена, сэр. Я спрошу; возможно, он вышел.
Спустя недолгое время его попросили подняться наверх, где он обнаружил Батлера в комнате, напоминавшей контору. Там был стол и стул, немного кожаной мебели и книжный шкаф, но обстановка не оставляла впечатления полноты или гармонии, как в гостиной или в рабочем кабинете. На стене висело несколько картин: на редкость унылый, темный пейзаж, писанный маслом, невыразительная сцена с розоватой баржей и буро-зеленой водой канала, а также неплохие дагерротипы друзей и родственников. Каупервуд обратил внимание на портреты двух девушек: одна с рыжевато-золотистыми, другая с каштановыми и, казалось, шелковистыми волосами. Красивый серебристый эффект дагерротипов был тонирован вручную. Это были красивые, пышущие здоровьем девушки с явно кельтской внешностью; они улыбались, склонив головки друг к другу, и смотрели прямо на зрителя. Он мимолетно восхитился ими и решил, что это, наверное, дочери Батлера.
– Мистер Каупервуд? – осведомился Батлер, тщательно выговаривая фамилию с особым ударением на гласных звуках. Он производил впечатление неторопливого, серьезного и спокойного человека. Каупервуд отметил, что он здоров и крепок телом, как старое дерево, кожа рук задубела от ветра и дождя. Кожа на лице была туго натянута – ни намека на мягкость или дряблость.
– Собственной персоной.
– Я собирался обсудить с вами кое-какие вопросы насчет акций (слово «акции» прозвучало как «акцизы») и решил, что лучше вы придете ко мне, чем посетить вашу контору. Здесь более непринужденная обстановка, и кроме того, я уже не так молод.
В его глазах промелькнул озорной огонек, и Каупервуд улыбнулся.
– Надеюсь, я смогу быть вам полезен, – искренне отозвался он.
– В настоящий момент меня интересуют акции некоторых трамвайных компаний, но к этому можно перейти позже. Не хотите чего-нибудь выпить? Сегодня холодное утро.
– Спасибо, но я никогда не пью.
– Никогда? Трудное решение, если речь идет о виски. Впрочем, не важно; это хорошее правило. Мои мальчики не прикасаются к спиртному, чему я только рад. Так вот, меня интересует покупка некоторых акций на бирже, но сказать по правде, я больше заинтересован в умном молодом человеке вроде вас, с которым я мог бы сработаться. Как известно, в нашем мире одно влечет за собой другое, – уклончиво произнес он, но с откровенным интересом взглянул на гостя.
– Именно так, – ответил Каупервуд, глядя дружелюбно.
– Ну так вот. – Батлер ненадолго задумался, отчасти всерьез, отчасти напоказ. – Есть кое-что, что сообразительный молодой человек мог бы сделать для меня на рынке, если бы имел такую склонность. У меня есть два собственных смышленых паренька, но я не хочу, чтобы они становились биржевыми игроками, а если бы и захотел, то не знаю, согласились бы они или смогли бы это сделать. Впрочем, речь не идет о биржевых играх. Я чрезвычайно занятой человек и, как уже говорил, не так легок на подъем, как в былые времена. Но если бы у меня был подходящий юноша, – кстати, не волнуйтесь, я заглянул в ваш послужной список, – он мог бы заняться кое-какими мелочами – займами, капиталовложениями, которые могли бы принести некоторую пользу каждому из нас. Иногда молодые люди обращаются ко мне за тем или иным советом; у них есть небольшой капитал для инвестиций, поэтому…
Он выдержал драматическую паузу и уставился в окно, прекрасно понимая, что Каупервуд весьма заинтересован и что разговоры о связях и политическом влиянии могут только подогреть его аппетит. Батлер хотел, чтобы он ясно понял, что в основе дела находится преданность – сочетание верности, тактичности, скрытности и деликатности.
– Ну что же, если вы видели мой послужной список… – произнес Каупервуд со своей мимолетной улыбкой и оставил фразу висеть в воздухе.
Батлер ощутил силу этого аргумента, как и личности, стоявшей за ним. Ему понравились выдержка и уравновешенность молодого человека. Многие люди уже говорили с ним о Каупервуде (теперь его компания называлась «Каупервуд и Кº», но она была абсолютно фиктивной). Батлер задал ему несколько вопросов о бирже, о состоянии рынка, о его мнении насчет линий конного трамвая. В конце концов он обрисовал свой план выкупа акций двух линий – Девятой-Десятой и Пятнадцатой-Шестнадцатой: по возможности не привлекать внимания. Выкуп нужно было производить постепенно, частично на бирже, частично у частных лиц. Он не сказал Каупервуду, что надеется оказать некоторое давление на законодателей для получения права на продолжение линий за пределы нынешних конечных остановок, чтобы со временем, когда возникнет потребность в расширении трамвайной сети, подрядчики обратились бы к нему или к его сыновьям, которые станут держателями крупных пакетов акций. Это был дальновидный план, который подразумевал, что в конце концов линии достанутся ему самому или его сыновьям.
– Мистер Батлер, я рад сотрудничать с вами в любом деле, какое вам будет угодно предложить, – заметил Каупервуд. – Не могу сказать, что сейчас я активно развиваю свой бизнес; в основном это планы и намерения. Но у меня есть хорошие связи и членство на биржах в Нью-Йорке и Филадельфии. Те, кто имел дело со мной, в целом остались довольны результатом.
– Мне кое-что известно о вашей работе, – благоразумно повторил Батлер.
– Замечательно, в таком случае, если у вас будет поручение, вы можете зайти в мою контору, написать мне, либо я сам приду к вам. Я дам вам свой тайный шифр, так что наша переписка останется строго конфиденциальной.
– Хорошо, не будем больше об этом. Через несколько дней у меня появится кое-что для вас. Когда это произойдет, вы сможете обратиться в мой банк за необходимой суммой.
Он встал и посмотрел на улицу; Каупервуд тоже поднялся.
– Прекрасный денек, не правда ли?
– Безусловно.
– Уверен, скоро мы ближе познакомимся друг с другом.
Он протянул руку.
– Надеюсь на это.
Батлер проводил Каупервуда до двери. Когда он ее распахнул, с улицы влетела юная голубоглазая девушка с раскрасневшимися щеками в алой пелерине с капюшоном, наброшенным на рыжевато-золотистые волосы.
– Ох, папа, я чуть не сшибла тебя с ног!
Она наградила отца, а заодно и Каупервуда широкой лучезарной улыбкой пунцово-красных губ, показав мелкие блестящие зубы.
– Ты рано вернулась. Кажется, ты говорила, что останешься до вечера?
– Я собиралась, но потом передумала.
Она прошла мимо, энергично размахивая руками.
– Ну вот, – продолжал Батлер, когда она ушла. – У нас остается еще день-другой. Всего хорошего.
– Всего доброго.
Каупервуд, согретый перспективой финансового благополучия, спустился с крыльца, но вдруг вспомнил мимолетное видение беззаботной юности, явившейся в образе румяной девушки. Что за живое, здоровое, энергичное существо! В ее голосе звучали звонкие нотки беззаботного подростка пятнадцати-шестнадцати лет. Счастливая находка для какого-нибудь молодого человека. Несомненно, отец сделает его богачом или посодействует его успеху.
Глава 12
Теперь, спустя полтора года, когда Каупервуд размышлял о влиянии, которое позволит ему заполучить часть военных облигаций штата Пенсильвания, он обратился к Эдварду Мэлии Батлеру. Может быть, Батлер захочет приобрести немного облигаций или поможет с их размещением. Он проникся большим доверием к Каупервуду и теперь значился в его учетных книгах как перспективный покупатель больших пакетов акций. Сам Каупервуд тоже привязался к этому большому невозмутимому ирландцу. Ему нравилась его история. Он познакомился с миссис Батлер, довольно полной, флегматичной ирландкой, которая жила в мире здравого смысла, не обращая внимания на показуху, и которой до сих пор нравилось ходить на кухню и руководить готовкой. Он познакомился с Оуэном и Кэлламом Батлерами и девушками Эйлин и Норой. Эйлин была та, что ворвалась в дом во время его первого визита к Батлеру.
На каминной решетке в импровизированной конторе Батлера уютно пылали дрова, когда Каупервуд пришел к нему. Приближалась весна, но вечера были прохладными. Батлер предложил Каупервуду одно из больших кожаных кресел перед камином и выслушал его доклад о намерениях.
– Не так-то это все просто, – заметил он в конце. – Вам об этом должно быть известно больше, чем мне. Я же не финансист, понимаете? – и он смущенно улыбнулся.
– Это вопрос влияния и протекции, – сказал Каупервуд. – «Дрексель и Кº» и «Кук и Кº» имеют связи в Гаррисберге[19]. На страже их интересов там стоят нужные люди – генеральный прокурор и казначей штата. Если я сделаю заявку и дам понять, что желаю разместить заем, это не поможет мне получить его. Другие уже пытались. Я должен иметь влиятельных друзей. Вы знаете, каково это.
– Такие вещи делаются достаточно просто, если знать, к кому нужно обратиться, – сказал Батлер. – Джимми Оливер, который должен кое-что знать об этом.
Джимми Оливер был предыдущим генеральным прокурором и по совместительству бескорыстным советником мистера Батлера. Весьма кстати он был еще и близким другом казначея штата.
– Какую часть займа вы хотите получить?
– Пять миллионов.
– Пять миллионов! – Батлер резко выпрямился. – Дружище, о чем вы толкуете? Это действительно большие деньги. Как вы собираетесь разместить их?
– Я собираюсь сделать заявку на пять миллионов, – мягко заверил Каупервуд. – На самом деле я хочу получить миллион, но мне нужен престиж, подтвержденный одобренной заявкой на пять миллионов. Это послужит моей репутации на бирже.
Батлер с некоторым облегчением опустился в кресле.
– Пять миллионов! Престиж! Но вам нужен миллион. Ладно, это другое дело и в общем-то недурная идея. Мы сможем получить такую сумму.
Он почесал подбородок и уставился на огонь в камине.
Когда в тот вечер Каупервуд выходил из дома, он был уверен в том, что Батлер не подведет его и приведет в движение необходимые шестеренки. Поэтому он не удивился (и точно понял, что происходит), когда через несколько дней его представили городскому казначею Джулиану Боду, который обещал познакомить его с казначеем штата Ван Нострандом и гарантировать, что его заявки будут приняты к рассмотрению.
– Разумеется, вы понимаете, каким влиянием обладает банковское сообщество, – обратился он к Каупервуду в присутствии Батлера, так как совещание происходило в его доме. – Вам известно, кто они такие. Они не желают постороннего вмешательства в этот заем. Я говорил с Томасом Рилайном, который представляет их интересы, – имелся в виду Гаррисберг, столица штата, – и он сказал, что это недопустимо. После получения займа у вас могут возникнуть неприятности в Филадельфии; как вы понимаете, у этих людей есть широкие возможности. Вы уверены, что знаете, где разместить облигации?
– Да, уверен, – ответил Каупервуд.
– Тогда, по-моему, лучше вообще ничего не говорить. Просто подайте заявку. Ван Ностранд утвердит ее с одобрения губернатора. Думаю, мы сможем уладить дела с губернатором. Вероятно, после утверждения они захотят лично побеседовать с вами, но это уже ваша забота.