В полицию? Не сунется. И рыльце в пушку, и за дочь побоится. Я, когда буду звонить и ставить наши условия, так его припугну…»
Макс уже все, оказывается, обдумал. Нашел квартиру, где можно упрятать «дорогую» студентку, наручники, изучил ее маршрут: в институт ее отец возит, а назад она сама добирается. Лекции в субботу заканчиваются в шестнадцать, к этому времени надо припарковаться недалеко от метро. Машину должен взять я, опять из тех, которые находятся в ремонте на станции техобслуживания. Сам Макс будет прогуливаться по тротуару, укажет девочку Саньку, Санек пристроится за ней, в нужный момент оттеснит к машине, мы ее подхватим, увезем… А Макс останется: покрутится там, чтоб узнать, что усекла публика, постарается сбить любопытных с толку. «Я это умею. Если кто охать начнет, скажу, что знаю эту девку, что ее муж в машине… Придумаю что-нибудь».
Всё прошло по задуманному. В субботу в семнадцать часов мы доставили студентку Лолу Примакову в нужную квартиру, пристегнули «браслетиком» за руку к трубе парового отопления. Еще через час сюда же прибыл Макс, сообщил, что все сработано чисто, никто на нас не обратил внимания, что он уже позвонил Примакову, сообщил свои условия, тот их принял безоговорочно, лишь просил, чтоб ничего не произошло с дочерью.
– Кстати, как она?
Мы пожали плечами: посмотри, мол, сам.
Прошли в ванную комнату. У девицы были ошалевшие глаза, она непонимающе хлопала ими и молчала. Вообще ни слова не произнесла, даже рта не открыла, только подбородок мелко дрожал все время.
– Может, она глухонемая, Макс?
– Нервный шок. Пройдет. Будем по очереди дежурить возле нее, и не дай Бог кто хоть пальцем… Поняли? Студентка, как нефть для страны, – наше богатство. – Он засмеялся. – Еда для нее и дежурного в холодильнике. Что еще? Зазвонит телефон – трубку не поднимать, ни на какие стуки дверь не открывать. Вот листок, на нем записано точное время, когда мы будем тут сменять друг друга и когда сюда стану звонить я. Даю каждому по ключу от входной двери…
Еще Макс сообщил нам, что миллиардер отдаст ему деньги в воскресенье.
– Как это осуществить – еще не продумал. Ты что посоветуешь, Гнусавый?
Вообще-то, он всегда звал меня по имени, но тут, видно, задумался о своем и ляпнул не то, что хотел.
– Извини, Костя… Ты у нас светлая голова, что предложишь?
Ладно, Гнусавый так Гнусавый. Извинения принимаю, но запомню. А пока спасибо хоть за то, что голову мою тут ценят.
– Назови ему сразу пять-шесть точек, куда он поочередно должен подъехать с деньгами. Называй их минут за пять до того, как он должен выехать из дому. Пусть везде ждет по минуте. Деньги возьмешь на второй точке.
– Почему на второй, а не на первой или шестой?
Я пожал плечами:
– Трудно объяснить. Наитие у меня, Макс.
Девчонку мы должны были выпустить в воскресенье же вечером. Завязать ей глаза, отъехать подальше от дома…
Но случился прокол. Дурацкий прокол! Миллиардер не дал денег. Не потому, что ему наплевать на дочь, – как раз наоборот! Дочь его, Лола Примакова, благополучно переночевав у подруг или приятелей с субботы на воскресенье, объявилась дома.
В пустующей же квартире сидела прикованная наручниками к трубе другая девочка. Она уже очухалась, начала говорить, называла себя Настей, но мы, ничего еще не зная о возвращении в семью Лолы, лишь посмеивались: давай, мол, придуривайся!
Макс позвонил в установленное время, сказал, что все срывается, только это сказал, ничего не пояснил – и приказал стеречь нашу пленницу и дальше. Весь понедельник он не объявлялся, во вторник я купил газету и увидел новую заметку о себе. Короткую заметку на первой полосе. Мол, бандиты замыслили похитить человека с целью выкупа, перепугали родителей, но, как оказалось, это была лишь чья-то шутка: кто-то из знакомых студентки Л. решил разыграть ее предков…
Макс приехал к обеду. Таким злым мы его не видели. Хотя если на кого ему и надо было злиться, то лишь на себя.
– Платье точно такое же, понимаете? И рост, и волосы… Я ведь Примакову всего пару раз и видел, а эта похожа, честное слово, похожа! Так фраернуться! Но этот гад все же сообщил в органы! Газету видели? Сообщил! Я накажу его!
– Стекло из рогатки выбьешь? – спросил я.
Он зверем зыркнул на меня:
– Ты молчи… Ты вообще… – осекся, подавил гнев.
– Что я? Я тут при чем?
– Ладно, это я так, сгоряча. А насчет рогатки – ты зря. Думаешь, я с пугачом детским в ювелирном был? На, смотри.
Он вытащил пистолет, отсоединил магазин с патронами и протянул мне. Это был настоящий «макаров».
– Ну-с, показываем задницу, Федор Савельевич!
У Федора Савельевича с данным местом проблема: фурункул там у него вскочил. Все бы ничего, пересидел бы Федор Савельевич свою болячку на одной ягодице, пока та сама собой бы не созрела и завяла, да так получилось, что повстречал он, вдовец, женщину… Нет, не женщину – богиню, которая делит с ним пока ложе, но готова и хозяйкой въехать в его квартиру. Ей чуть больше двадцати, участница конкурса красоты, подрабатывала натурщицей, манекенщицей, в стриптиз-баре. Там ее и заприметил Падунец – такова фамилия Федора Савельевича.
– Я ей даже не признался, по какому поводу в больницу лег. Она считает, у меня что-то серьезное, переживает. – Он довольно хохотнул. – Ты, парень, думаешь, раз она при людях раздевалась, значит, сучка, да? Не надо так думать. Просто жизнь ее ломала. Как когда-то меня…
Он прищурился, задумавшись, и его округлое лицо стало жестким, появились ранее незаметные морщины. У Падунца теперь очень аккуратная прическа. Настолько аккуратная, что просто угадывается: это парик.
Падунец говорит о себе коротко: предприниматель. Есть кое-какие средства, и скоро он начинает маленький бизнес: открывает станцию техобслуживания. В двигателях, правда, мало что понимает, но зато умеет решать кадровые вопросы. В Москве подобных станций уже что грибов, конкурировать с другими можно только качеством работы. Лучшая реклама – отзывы клиентов. Потому нельзя скупиться, надо приглашать лучших мастеров.
– Это точно, – соглашаюсь я. – У нас в мастерской от этого очереди.
– Так ты что, тоже в системе автосервиса? Не слыхал, есть, говорят, в столице такой феномен – Гнусавый? Парень – золотые руки, машины лучше новых становятся. Переманить бы его. Я б ему отвалил…
– Сколько? – спросил я.
Федор Савельевич не задумываясь назвал сумму, впятеро превышающую ту, что я имел.
– Я ему передам.
– Что, серьезно? – подпрыгнул на кровати сосед. – Слушай, если он будет торговаться, я добавлю, честное слово. Он, говорят, так с красками работает! Сейчас сам знаешь, как к царапине на приличной машине хозяева относятся. Царапина – удар по престижу, и краска не в масть – удар. А у него, говорят, всегда в масть. Я парню условия создам – только работай! Как думаешь, согласится?
– Согласится, – заверил я.
Заверил потому, что вспомнил свою мастерскую, своего шефа. Он там сделал комнату для утех, где было все. Баб водил табунами, тер им спины под душем, а мне негде было толком руки помыть. «Тебе на женщин не тратиться, а на водку хватит», – говорил в дни получки. Я вообще-то догадывался, что это я его кормлю, что это не к нему, а ко мне выстраивается очередь, но что мне было делать? Я не умею качать права. Тем более что на водку действительно хватало, больших денег мне никто не предлагал, а женщины мне были не нужны. Страх у меня перед женщинами. Я заметил, как быстро отводят взгляды те, кто видит меня впервые. Это – от брезгливости к моему уродству. И я гнал от себя даже сны о красавицах. Потому что во снах они кричали, завидев меня…
Сняли бинты, я начал ходить. Первым делом, естественно, к большому зеркалу, в ванную. Сине-желтые пятна, кровоподтеки, неровные швы – вот главные приметы лица, но оно мне все равно нравится. Это лицо человека, а не гориллы.
Вышел из палаты. Просторный коридор с пальмами, мягкими кожаными диванами, в фойе – ковры, телевизор. Всего на моем втором этаже – восемь палат, двенадцать больных. Первый этаж – спортзал, бильярдная, бассейн, библиотека. Вокруг нашего двухэтажного особняка – высокий забор, по ту сторону его лес, по эту – клумбы, аллеи, крошечное озерцо с японскими карасями, беседки, увитые плющом. В одной из них, что рядом с озерцом, сидит в спортивном костюме женщина, на плечи спадает волна длинных рыжих волос. Бросает рыбкам крошки хлеба, те ловят их у самой поверхности воды. Я старательно опускаю голову, хочу как можно быстрее пройти мимо.
– Вы новичок?
Делать нечего, приходится останавливаться.
– Дурацкий вопрос, да? Просто хочется с кем-то поговорить. Здесь все полковники да полковники, а мне бы с гусаром поамурничать.
– И среди гусаров есть полковники, – говорю я, но прекрасно понимаю, что имеет в виду рыжеволосая. Клиенты Ильи Сергеевича, не считая меня, пенсионного возраста, самый молодой – Федор Савельевич.
– Да? Но вы ведь понимаете, о чем я… – Следует пауза, я совершенно не знаю, как ее прервать, и молчание нарушает женщина. – Боже, такое лицо – и так попортили!
Испарина мгновенно покрывает лоб. Опять страх. Что она хочет этим сказать?
– Извините, ну вот такая я бестактная. Хоть и знаю, что шрамы украшают мужчину… И вижу это… Не курите?
– Курю, но… – ответил я и пожал плечами.
– Знаю. Вы попали сюда прямо с места аварии, вы студент, родственников в Москве нет. – Она протянула пачку сигарет. – Берите, берите, только гусары денег не берут. За любовь. – Звонкий молодой смех. – Вас зовут Костя, да?
Я кивнул.
– Бедненький. Вам так трудно разговаривать, а я пристаю со своими расспросами! Вы молчите. Присаживайтесь рядышком и молчите. Я за двоих говорить буду. Я, как и всякая женщина, очень болтлива. Меня Вика зовут. Я здесь сжигаю жиры. Понимаете? Гонять меня некому, вот и растолстела. Но в развалюхи-то рано записываться. Вот и решила похудеть, покрасиветь, начать новую жизнь. Мне не поздно начинать новую жизнь? С романами, вином, с безумным блеском глаз, а? Молчите, Костя, молчите, это я сама у себя спрашиваю.
Далекий гул машины. Тут они реже самолетов слышны. Мы с Викой невольно смотрим на калитку. Двое, мужчина и женщина, показываются на аллейке, идут к корпусу.
– Это к вам, – говорит Вика, но я уже и сам понимаю, что ко мне. Блондинка с голубыми глазами. Никакой не ангел, никакое не видение: белый блузон, белые брюки, точеная фигурка. Все остальное все-таки от ангела: воздушность и неземная красота. Ее спутник достоин того, чтобы идти рядом. Высокий, плечистый, одет безукоризненно. Положительный герой-красавец из западного боевика. Я приподнимаюсь со скамейки, Вика вспархивает, тихонько тронув меня за плечо:
– Пообщайтесь здесь, не буду вам мешать. Но мы еще встретимся?
Белый полуангел замечает меня, неуверенно улыбается:
– Вы Константин? Простите, я видела вас дважды, но при таких обстоятельствах… А сегодня Илья Сергеевич позвонил и сказал, во-первых, как вас зовут, а во-вторых, что бинты сняли. И мы вот решили…
Она поворачивает голову к герою-красавцу, словно приглашая его вступить в беседу, но тот молча крутит на пальце желтую цепочку. Он, наверное, рыбак. Сейчас его интересуют только караси в озерце.
– Как вы себя чувствуете, Костя? – Это опять она. – Илья Сергеевич говорит, что вам дико повезло, что вы ушибами отделались.
Почему-то резануло слух слово «дико». Воздушные создания не должны говорить языком смертных. Но то, что приехала, что беспокоится…
– Мне повезло, – говорю я. Вспоминаю себя дооперационного и продолжаю: – Спасибо вам за все.
И тут же соображаю, что слова мои поняты женщиной как насмешка. Она поджимает губки, опускает глаза:
– Мы понимаем, понимаем… Давайте присядем. Вот что, Костя… Кстати, меня зовут Эмма, его – Толик.
Толик никак не реагирует на ритуал знакомства. «Толик. То-лик…» Вот что, оказывается, пела блондиночка на красном фоне: «Ой ли, ой ли». Это она имя его произносила.
– Значит, так, Костя. Я не буду от вас ничего скрывать. Мы с Толиком должны скоро выехать за границу, в командировку, и нам бы очень не хотелось, чтобы возникли какие-то конфликты с полицией, понимаете?
– Вы не виноваты, – говорю я. – Это я ехал, не соблюдая никаких правил. Я просто не ждал, что на такой улице появится машина. И если полиция будет спрашивать…
– Костя, полиция не будет спрашивать, если вы сами не заявите.
– Да я бы и не заявлял, я же даже номера машины не видел!
Цепочка тихо звякнула, улегшись на ладонь парня. Он взглянул на Эмму и качнул головой. «Говорил же я тебе…» – прочел я этот жест.
– Мы ведь не убежали с места аварии, – продолжила Эмма. – Мы оказали вам первую помощь, привезли сюда, договорились с Ильей Сергеевичем… Я это к тому, что надо все решить благородно…
Господи, если бы она догадывалась, что и так совершила благородный поступок. В старой своей жизни я готов был сам броситься мордой на бордюрные камни.
– Вы студент, да?
Я неопределенно пожал плечами, и Эмма это поняла по-своему:
– И подрабатываете где-то, наверное. А теперь физических нагрузок, врач сказал, вам месяца два-три придется избегать. В общем… Только без обид, хорошо? Толик!
Толик достал из куртки бумажник, молча протянул женщине.
– Я думаю, мы разойдемся с миром и не испортим отношений. Это вам. Если потребуется еще какая помощь, здесь, внутри, визитная карточка. Звоните.
Они ушли не оглядываясь.
В кошельке лежали пятитысячные купюры. Я даже не пересчитывал их, отложил это занятие на потом. Просто отметил, что кошелек тугой.
Пересчитал деньги лишь вечером, когда остался один в палате (Федор Савельевич умчался в беседку на свидание с невестой). Сто тысяч. Неплохо. Выходит, можно подрабатывать, бросаясь с велосипедом на бамперы проезжающих машин. А я чуть не свалял дурака, когда не соглашался в тот день приехать на работу на велосипеде. Это меня Макс уговорил, чтобы я во вторник покрутил педали. Мне до моей автомастерской – четыре остановки на троллейбусе, какого черта буду я таскаться с велосипедом? Но Макс настоял: «Нужно, очень нужно. Потом объясню». Попросил, чтобы после работы я заехал к нему.
Там уже все наши были в сборе.
– Я договорился с оптовиком, что мы ему опытную, так сказать, партию сегодня подвезем. Он человек умный, рисковать не хочет. И ты, Костя, на драндулете поедешь по Третьей Сигнальной до старого универсама. Там есть киоск Союзпечати, он не работает, коробка одна, и у этого киоска должен будет стоять плюгавенький такой мужичок. Он тебя по велику опознает, а ты его по плюгавости.
Макс вытащил из стола красочную конфетную коробку, раскрыл ее:
– Смотрите все, чтоб без дураков. Кольца, перстни, цепочки…
– Да ладно тебе.
– Ну и хорошо.
Он завернул коробку в одну газету, потом во вторую, крест-накрест перевязал веревкой.
– Закрепишь на багажнике и… А пока давайте по пять капель. Колбаса, хлеб, минералка. – Он стал вытаскивать продукты из своего портфеля, раскладывать их на столе. – А конфетная коробочка пусть пока в столе полежит…
Выпили по одной, по второй хорошего коньяку из маленьких хрустальных стопок. Поразмышляли о том, что делать с пленницей. В принципе она о нас ничего не знает, доверительных разговоров мы при ней не вели, можно усадить ее в машину, поплутать по городу и выпустить. А можно попытаться узнать, чья она дочь. Авось и с нее навар получим.
– Я поговорю с ней по душам, – сказал Макс. – Все спокойненько выведаю… Но завтра. Сегодня, Санек, ты с ней побудешь здесь – никакого хамства, предупреждаю! А Костя прямо сейчас поедет к оптовику.
Конфетная коробка, завернутая в газеты, перекочевала из ящика стола в мои руки.
– Он мне за нее деньги должен дать, да?
– Кто? – непонимающе взглянул на меня Макс. – Ах, ты вот о ком. Нет, он тебе ничего не даст. – И Макс почему-то заулыбался. – Ничего не даст. Деньги потом будут. Езжай.