Ивашкевич рассказал забавную историю о том, как накануне его жена с ребенком уехала отдыхать куда-то за границу, и по этому случаю он сам решил отдохнуть. Выпив в одном из подходящих заведений, он, поскольку познакомиться там ни с кем не удалось, решил вызвать девушку. Подруга на ночь приехала, они хорошо провели время, и утром, пока он был в душе, она решила, что ей пора уходить, и прихватила с собой его телефон и кошелек. А тут как раз позвонил я, и, как ангел-хранитель, спас его имущество от кражи проституткой.
– Так и думал всегда, что такая фигня когда-нибудь случится. Вот и случилась. Ладно, хоть снотворным этим – как его там? – не напоила. А то бы и деньги еще спиздила. А потому вывод: нехер думать о плохом! Давай выпьем…
Он продолжал застолье, много выпивал и намеревался опять реализовать привычный для себя сценарий: с кем-то познакомиться или кого-то вызвать, если не удастся первое.
Разумеется, он приглашал меня, как старого друга, разделить его безудержное веселье до самого утра, но я, сославшись на усталость, чем в целом его не обманул, а также на необходимость утром рано вставать, чтобы ехать домой, отказался.
На самом деле, кроме того что я действительно устал, мне просто не хотелось. Не хотелось напиваться и не хотелось девочек по вызову.
Я взял такси, уехал в гостиницу, принял душ, лег на кровать, и сон начал обволакивать голову. Мерещились мои теперешние друзья: Ивашкевич, Хорошевский, Чеснок, Прутянов. Ну и друзья у меня. Урод на уроде. Их лица по очереди проплывали передо мной на фоне денег, женщин, выпивки, работы, снова денег, снова выпивки. Друзья. Где же мое детство с его наивной глупой чистотой? Надо думать о хорошем! Была там, давно, одна девочка…
Карась
Едва ли думал он о неоднократно воспетой в книгах и телефильмах блатной романтике и о том, как приобщиться к ней, когда хватался за нож. Да и не могло быть дело ни в книгах, ни в фильмах: книг он не читал совсем, а фильмы, воспевающие романтическую прелесть бандитской жизни, у нас стали снимать гораздо позже, импортных же он и видеть не мог, потому что телевизор вещал только три канала, а видеомагнитофон был неслыханной роскошью.
Романтика тем не менее была, но, скорее, основанная на рассказах старших товарищей, которые, по большому счету, делились на две категории: те, которые отслужили в армии, и те, которые отсидели в тюрьме. Человек, не слишком отягощенный интеллектом, само собой разумеется, как никто другой падок на рассказы людей, которых считает своими товарищами или скорее даже друзьями, вознося, кстати говоря, эту самую дружбу в ранг святыни. Сколько баек на эту тему можно было услышать тогда! Да и сейчас, может быть, их не меньше. Друг никогда не предаст, друг отдаст последнюю рубашку, друг – это больше чем брат, в конце концов, и подобное. И это одна сторона.
Другая сторона состоит в том, что люди такого сорта, послушные речам своих друзей, совершенно забывают, а зачастую даже и понять не могут, что человек вообще склонен хвалить то, что имеет, или то, к чему причастен. И если такой друг отсидел в тюрьме и по собственному складу ума не готов признать эти годы по крайней мере не самыми лучшими, то, разумеется, он будет рассказывать о законах и понятиях тюремной жизни, преувеличивая сомнительные плюсы и сводя практически на нет низости. В целом здесь все так, как всегда бывает: романтика сама по себе, жизнь сама по себе.
Карась и его друг Валера стояли в маленькой кухне убогой квартиры на первом этаже серой уродливой пятиэтажки. Почему-то они именно стояли: Валера – около окна, слегка опираясь на подоконник, а Карась – возле раковины, положив руку на стол с грязной посудой. В квартире они были одни. Разговор получался какой-то дурацкий, бесцельный. Чувствовалось, что напряжение растет и что-то назревает, хотя и повода для этого как будто не было.
Глядя, как общаются маленькие дети, иной раз удивляешься тому, как они, казалось бы, даже без повода взвинчиваются, практически мгновенно и сразу же до криков, слез и истерик. Взрослые же, научившие себя сдержанности, обычно просто ощущают напряжение, которое говорит о том, что разговор, вероятно, пора заканчивать.
– Дай еще покурить, – сказал Карась, глядя в пол.
Валера помял в руках пачку, заглянул в нее, хотя и без того, конечно, помнил, что сигарета там одна.
– У меня одна осталась.
Карась дернулся вперед и вырвал пачку из рук Валеры.
Потом рассказывал он своим новым товарищам, с которыми вынужден был долгие годы делить одно пространство, что настоящий друг не поскупится на одну сигарету, и не то что сигарету, но последние деньги отдаст – и новые товарищи одобряюще и понимающе кивали и поддерживали: мол, все правильно сделал.
И когда он доставал сигарету, до ушей его донеслись звуки и сложились в омерзительное:
– Козел.
От своего друга Васи Шалого, отсидевшего в детской колонии, Карась хорошо усвоил, что за козла должно отвечать, и такая ярость его обуяла, что схватил он лежавший на столе рядом с его рукой грязный кухонный нож и воткнул его куда-то под ребра Валеры, вогнав по самую рукоятку. На мгновение Карась замер, но ощутив, как теплая кровь полилась по его пальцам, одернул руку и посмотрел на застывшее удивленное выражение лица Валеры, сползающего на пол по батарее.
Примечания
1
Испанский стыд – чувство сильной неловкости за действия, совершаемые другими людьми. – Здесь и далее, если не указано иное, примеч. ред.
2
Insatiable (рус. «Ненасытный») – песня австралийского певца Даррена Хейза.
3
Тетраэтилсвинец – ядовитое металлоорганическое соединение, применяющееся в качестве антидетонирующей присадки к моторному топливу, повышающей его октановое число.