Основание Иерусалимского королевства. Главные этапы Первого крестового похода - Шуликова Татьяна М. 3 стр.


Глава 2. Царство антихриста

Со сторожевой башни нашей мы ожидали народ, который не мог спасти нас.

Плач Иеремии, 4: 17

Христиане Востока благосклонно восприняли господство своих басурманских господ. Они и не могли поступить иначе. Теперь оставалась лишь малая вероятность того, что Византия, как в дни персидской войны, поднимется снова ради освобождения святых мест. Арабы, оказавшись мудрее персов, скоро построили флот, базировавшийся в Александрии, который вырвал у византийцев самое ценное, чем они обладали, – господство на море. А на суше захватчики сохраняли наступательный импульс почти в течение трех веков. Казалось, бессмысленно надеяться на то, что спасение придет со стороны христианских государей.

Да таковое спасение и не обрадовало бы еретические секты. Им смена правителей принесла облечение и удовлетворение. Сиро-яковитский патриарх Антиохии Михаил Сириец, писавший пять веков спустя, уже в дни латинских королевств, выразил древнее предание своего народа, сказав: «Господь отмститель, который один Всемогущ… поднял с юга исмаилитов, чтобы с их помощью избавить нас от власти римлян». Это избавление, добавил он, «принесло нам большое благо». Эти чувства разделяли и несториане. «Сердца христиан, – гласит анонимная несторианская хроника, – возрадовались от господства арабов – да укрепит их Господь и даст им процветание!» Египетские копты проявили чуть меньше благодушия, но их враждебность была направлена скорее против жестокого завоевателя Амра и его вероломства и поборов, чем против арабского народа и веры. Даже православные, видя, что на них нет гонений, которых они боялись, и что их подати, несмотря на джизью, которой облагались христиане, намного ниже, чем при византийцах, не особенно проклинали свою судьбу. Некоторые горные племена – мардаиты Ливана и Таврских гор – все еще продолжали борьбу, но они боролись не столько за веру, сколько из собственной беззаконности и гордости.

Следствие арабского завоевания состояло в том, что оно перманентно зафиксировало восточные церкви в том положении, в котором они находились на тот момент. В отличие от христианской империи, которая пыталась навязать религиозное единообразие всем своим подданным – так никогда и не достигнутый идеал, ибо евреев невозможно было ни обратить, ни изгнать, – арабы, как и персы до них, были готовы смириться с религиозными меньшинствами при условии, что те относились к людям Писания. Христиане вместе с зороастрийцами и евреями стали зимми – защищаемыми народами, чью свободу вероисповедания гарантировала уплата джизьи, которая сначала была подушной податью, но вскоре превратилась в налог, уплачивавшийся вместо воинской повинности, к которому также прибавился новый земельный налог – харадж. Каждая секта считалась своего рода миллетом – полуавтономной общиной в рамках государства, которой управляет религиозный вождь, отвечая за поступки ее членов перед правительством халифа. Каждая община сохраняла свои культовые сооружения и места, которыми владела ко времени завоевания, и этот план больше устраивал православных христиан, нежели еретиков, поскольку Ираклий успел вернуть им множество церквей. Но это правило соблюдалось не строго. Мусульмане забрали некоторые христианские церкви, например большой собор Святого Иоанна в Дамаске, и периодически разрушали многие другие; при этом происходило постоянное строительство немалого числа церквей и синагог. Более того, позднее исламские правоведы признали право зимми на возведение зданий при условии, что они были не выше мусульманских, а звук их колоколов и богослужений не достигал ушей правоверных. Однако правило о том, что зимми должны носить отличающуюся одежду, и запрет для них на верховую езду строго выполнялись; также они не имели права публично выступать против мусульманских обычаев или пытаться обратить мусульман, жениться на мусульманках и презрительно говорить об исламе; а кроме того, они должны были хранить верность государству.

Система миллетов установила несколько иную концепцию, нежели понималась под национальностью. Национализм на Востоке в течение многих веков основывался не на расе, не считая евреев, чья религиозная исключительность сохранила их кровь относительно чистой, а на культурных традициях, географическом положении и экономических интересах. Теперь же верность религии заместила национальную верность. Египтянин, к примеру, считал себя не гражданином Египта, а мусульманином, или коптом, или православным, в зависимости от религиозной принадлежности. И преданность он хранил именно своей вере или миллету. Это давало православным преимущество перед еретическими сектами. Их по-прежнему называли мелькитами – людьми императора; да и сами они считали себя людьми императора. Жестокая необходимость ввергла в неволю под властью иноверцев, чьи законы они были обязаны соблюдать, но император оставался Божьим наместником на земле и их подлинным государем. Святой Иоанн Дамасский, сам будучи чиновником на службе при халифском дворе, хотя и категорически расходился с императором по теологическим вопросам, неизменно называл его господином и повелителем, а своего прямого владыку звал просто эмиром. Восточные патриархи, которые в IX веке писали императору Феофилу, протестуя против его религиозной политики, употребляли те же формулировки. Императоры взяли на себя эту ответственность. Во всех своих войнах и дипломатических сношениях с халифами они не забывали о благе православных, находившихся за границами империи. Это был вопрос не административный. Они не могли вмешиваться в повседневное управление на мусульманских землях; так же и патриарх Константинопольский не обладал никакой юрисдикцией над своими восточными собратьями. Это было выражение, сентиментальное, но все же мощное, той неумирающей идеи, что христианство едино и неделимо и что император остается олицетворением его единства.

У еретических церквей не было такого светского защитника. Они полностью зависели от расположения халифа, и из-за этого пострадали их влияние и авторитет. Более того, их ереси в значительной степени возникали из-за желания жителей Востока упростить христианские догматы и богослужебную практику. Ислам, который был достаточно близок к христианству, чтобы многие считали его всего лишь более развитой формой христианства, и который теперь обладал огромным социальным преимуществом, будучи вероисповеданием нового правящего класса, был для многих легко доступен. У нас нет данных о том, сколько человек перешло из христианства в ислам; но можно считать установленным, что подавляющее большинство новообращенных вышло из еретических церквей, а не православия. За век после завоевания Сирия, чьи граждане в основном относились к еретическим течениям, стала преимущественно мусульманской страной, при этом количество православных уменьшилось весьма незначительно. В Египте копты благодаря своей вере не так быстро сдавали свои позиции, но тоже проигрывали эту битву. С другой стороны, система миллетов способствовала сохранению еретических сект и, стабилизируя их положение, делала невозможным воссоединение церквей.

Число приверженцев ислама в Сирии и Палестине росло не по причине внезапного притока арабов из пустыни. Армии завоевателей были не так уж велики. Они превратились не более чем в военную касту, господствовавшую над уже имеющимся населением. Этнический состав местных жителей практически не изменился. Горожане и крестьяне, будь то перешедшие в ислам или остававшиеся христианами, уже вскоре начали говорить на арабском языке в повседневной жизни; и сейчас мы в широком смысле называем их потомков арабами, однако они сформировались из смешения множества народов и племен, населявших эти земли еще до того, как Израиль вышел из Египта, амаликитян, иевусеев, моавитян и финикийцев, народностей вроде филистимлян, которые жили там почти так же долго, а также арамеев, которые на протяжении всей письменной истории медленно и почти незаметно проникали на возделанные земли, и евреев, которые, подобно первым апостолам, влились в Христову Церковь. Лишь практикующие иудаизм сохранили этническое отличие, но и их расовая чистота была отчасти загрязнена. В Египте хамитские народы смешивались не так сильно; однако их численность увеличилась за счет браков с переселенцами из Сирии и пустынь, верховий Нила и побережья всего Средиземноморского бассейна.

Как следствие, самой плотной арабская иммиграция была в тех районах, что граничили с пустыней, и в городах, расположенных вдоль караванных путей, которые шли по ее краю. Упадок морской торговли на Средиземном море после завоевания придал этим городам с их преимущественно мусульманским населением большую важность, нежели у эллинистических городов на побережье. Александрия была единственным крупным портом, которым владели арабы в Средиземноморье. Там и в эллинистических городах Сирии еще оставалось множество христиан, которых, вероятно, было больше, чем мусульман. Примерно та же пропорция сохранялась и в сирийских деревнях. Внутренние равнины и долины все больше становились мусульманскими, но между Ливаном и морем преобладали христиане из разнообразных сект. В Египте различия в основном наблюдались между городом и сельской местностью. Феллахи постепенно переходили в ислам, но города оставались в большинстве своем христианскими. В Палестине разделение было не таким четким. Большая часть сельского населения обратилась в ислам, но многие деревни держались и старой веры. В городах, особенно столь важных для христиан, как Назарет и Вифлеем, жили почти исключительно христиане; да и в самом Иерусалиме, несмотря на почтение, которое питали к нему мусульмане, большинство горожан оставалось христианским. Почти все палестинские христиане относились к православному миллету. Кроме того, в Иерусалиме и некоторых менее значительных городах, например Сафеде и Тивериаде, существовали крупные колонии иудеев. Главным мусульманским городом стала новая административная столица в Рамле. В этих рамках, которые мы определили в общих чертах, население Сирии, Палестины и Египта пребывало в течение последующих четырех веков.

Пятый халиф – Муавия из династии Омейядов – сначала был наместником в Сирии, и после восшествия на престол в 660 году он перенес свою столицу в Дамаск. Его потомки правили там почти столетие. Это был период процветания для Сирии и Палестины. Халифы Омейяды за несколькими исключениями были людьми необычайно способными и терпимыми, отличаясь широтой взглядов. Пребывание их двора в этой провинции обеспечивало ее эффективное управление и оживленную торговую деятельность; кроме того, они поддерживали культуру, которую обнаружили там. Это была эллинистическая христианская культура, и на нее повлияли идеи и вкусы, которые мы связываем с Византией. В чиновники могли поступить говорившие по-гречески христиане. Многие десятилетия делопроизводство велось на греческом языке. Христианские художники и мастера работали на халифов. «Купол скалы» в Иерусалиме, воздвигнутый для халифа Абдул-Малика в 691 году, является блестящим примером здания-ротонды, построенной в византийском стиле. Ее мозаичное убранство и еще более чудесная мозаика, которой выложен двор Великой мечети в Дамаске, построенной при его сыне аль-Валиде I, относятся к прекраснейшим произведениям византийского искусства. Насколько они были делом рук местных ремесленников и настолько им помогали мастера и материалы, наверняка ввезенные аль-Валидом из Византии, точно сказать невозможно. В этих мозаиках со всею строгостью соблюден запрет пророка на изображение живых существ. Однако в своих сельских дворцах, скрытых от неодобрительных взглядов имамов – например, в охотничьем доме в Каср-аль-Амре, в степях за Иорданом, – Омейяды позволяли свободно изображать на фресках людей, даже обнаженных. Их правление, надо признать, вовсе не прервало развития эллинистической культуры на Ближнем Востоке, которая в то время достигла своего величайшего, но уже последнего расцвета.

Таким образом, у христиан не было повода сожалеть о триумфе ислама. Несмотря на отдельные вспышки гонений, несмотря на немногие уничижительные правила, им жилось лучше, чем при христианских императорах. Порядок поддерживался строже. Торговля шла хорошо, а налоги стали гораздо ниже. К тому же на протяжении большей части VIII века христианский император был еретиком, иконоборцем, притеснителем всех православных, которые поклонялись святым образам. Добрым христианам счастливее жилось под властью иноверцев.

Но это счастье продлилось недолго. Упадок Омейядов и междоусобные войны, которые привели к основанию империи халифов Аббасидов в Багдаде в 750 году, ввергли Сирию и Палестину в хаос. Беспринципные, никем не контролируемые местные правители наживались на том, что отнимали у христиан церкви, которые тем приходилось потом выкупать. Несколько раз поднимались волны фанатизма с гонениями и принудительным обращением в ислам. Победа Аббасидов восстановила порядок, но все уже было не так, как прежде. До Багдада было далеко. Над администрацией провинции не было неусыпного контроля. Торговля все еще активно шла вдоль караванных путей, но не осталось крупных рынков, чтобы стимулировать ее на местах. Аббасиды оказались более строгими мусульманами, чем Омейяды, и не так охотно проявляли терпимость к христианам. Хотя они тоже опирались на прежнюю культуру, это была культура не эллинистическая, а персидская. Багдад находился на древней территории Сасанидского царства. Главные должности в правительстве получали персы. Мусульмане переняли персидские идеалы в искусстве и персидские привычки в повседневной жизни. Как и при Омейядах, в чиновники брали христиан. Но эти христиане, за несколькими исключениями, были несторианами и смотрели они на Восток, а не на Запад. Аббасидский двор в целом больше интересовался интеллектуальными вопросами, чем омейядский. Несториан невозбранно привлекали к переводу философских и научных трудов с древнегреческого; ученых и математиков приглашали даже из Византии преподавать в школах Багдада. Но интерес этот был неглубоким. Греческая мысль в корне не затронула аббасидскую цивилизацию, и та скорее следовала традициям, доставшимся ей от царств Месопотамии и Ирана. Только в Испании, куда бежали Омейяды, ища приюта, эллинистическое влияние продержалось несколько дольше.

Тем не менее множеству христиан при Аббасидах жилось совсем не плохо. Мусульманские авторы, например аль-Джахиз в IX веке, порой обрушивались на них с яростными нападками, но лишь потому, что христиане слишком уж преуспевали и начинали проявлять высокомерие и пренебрегать ограничительными законами. Патриарх Иерусалимский в послании патриарху Константинопольскому, написанному примерно в то же время, так отзывается о мусульманских властях: они «справедливы, не притесняют нас и не чинят насилия». Они и впрямь часто проявляли поразительную справедливость и сдержанность. Когда в X веке арабы несли потери в войнах с Византией и арабская чернь нападала на христиан, разгневанная их нескрываемой симпатией к врагу, халиф всегда возмещал им причиненный ущерб. Возможно, его действия объяснялись страхом перед возрожденной мощью императора, тем более что в его владениях на тот момент проживали мусульмане, которых он мог бы подвергнуть гонениям в отместку[6]. Православные церкви, имея за спиной поддержку иноземной державы, находились в благоприятном положении. В начале X века несторианин католикос Авраам III во время диспута с православным патриархом Антиохии сказал великому визирю: «Мы, несториане, друзья арабам и молимся за их победы», а затем прибавил: «Негоже вам смотреть на несториан, у которых нет иного царя, кроме арабского, как на греков, чей царь непрестанно воюет с арабами». Однако победить в споре ему помогли не доводы, а дар в две тысячи золотых монет. Единственную группу христиан, к которым арабы были неизменно враждебны, составляли крещеные чистокровные арабы, такие как Бану Гассан или Бану Танух. Такие кланы принуждали перейти в ислам, а тем, кто упорствовал, приходилось искать себе пристанище за границей в Византии.

Назад Дальше