– Как красиво! – восхищённо выдохнула Лала.
– Ага, – с нотками особых душевных чувств в голосе молвил Рун. – Вот, Лала, мои родные края. Правда родился я не здесь. Но вырос в этой деревне. Её родиной считаю. Часто и купался как раз тут, там же, где малышня, вон, плещется, и рыбачил. Искал камушки цветные неподалёку на отмели.
– Любишь эти места? – спросила Лала тепло.
– Да, конечно, – искренне ответил он.
– Какая у вас мельничка интересная, – произнесла Лала радостно. – Я таких ещё не видала, Рун. У нас они ветряные. Огромные. Или магические, магией вращают жернова, тогда не очень велики.
– Это только у нас такая, больше нигде в округе водных нет, – похвалился Рун. – В основном ветряные строят. А в соседней деревне, например, волами крутят колесо.
– Волами? – подивилась Лала. – Такого я тоже не видала.
– Там на холме деревня, – поведал Рун. – Ветра сильные бывают порой, могут порушить ветряную мельницу. А у нас тут низина как бы, и леса вокруг, ветров наоборот, маловато, тихо обычно. Водная самый раз. Зимой иногда подмерзает правда. Но у нас долгие морозы редкость. Да и к зиме всё уже перемолото.
Люди внизу заметили Лалу, она приветливо помахала им рукой.
– Пойдём подальше, – сказал Рун. – А тот тут ребятня бегает часто, затопчут твоих букашек.
– Это наши букашечки. Общие. Почти как детки, такие же невинные и беззащитные, – улыбнулась Лала.
– Ну вот, ещё не женаты, а уж целая кадушка деток, – посетовал Рун.
Лала рассмеялась весело и звонко. С её личика не сходило сияние счастья. Рун повёл её дальше, вдоль обрыва по лужкам. Приятно было просто идти с ней, осторожно сжимая её пальчики в своей руке. И волнительно отчего-то очень. И на сердце прям тепло-тепло, там тоже царило лето, как и повсюду вокруг. Так они, не торопясь, преодолели с четверть версты.
– Давай здесь, – предложил Рун.
– Давай, – кивнула Лала.
– Вытряхнуть их что ли?
– Да ты что!? – с мягким укором посмотрела Лала на него. – Просто положи кадушечку на бок, Рун, они и выползут. Дай мне её. Я сама.
– Долго ждать придётся, – пожал он плечами, передавая ей кадушку.
– Ну и пусть, – добродушно заметила Лала. – Полюбуюсь пока на края ваши. А ты на меня, если хочешь.
– Да только и любуюсь, – усмехнулся он.
Лала поднесла кадушку к лицу.
– Всё, букашечки мои дорогие, мы пришли, – проговорила она ласково. – Выползайте, пожалуйста, да разбегайтесь. Здесь вам будет хорошо.
Она положила кадушку на травку. Потом подошла вплотную к Руну и стала буравить его глазками загадочно.
– Уже опять соскучилась? – весело спросил он.
– Да, – с нежностью подтвердила она.
– Лала, тут из деревни-то видно, – промолвил он виновато.
– Ну и что, Рун, – с улыбкой произнесла Лала. – Невесту можно обнимать и на виду. И вон два кустика скрывают всё, раз уж ты так боишься. Поди не увидят.
– Ну может и не увидят, – признал он тихо. – Особенно если сядем.
– Давай сядем, если хочешь, милый, – согласилась Лала.
Рун опустился на траву, устроился поудобней, Лала уселась рядом, прислонившись к нему спиной. Стала глядеть на реку да на другой берег. Рун приобнял её.
– Прямо свидание у нас, – порадовалась она счастливо. – Красивое место, мы только вдвоём. Хорошо. День такой замечательный! Ходили в гости, спасаем букашечек. Обнимемся. Немножко ссорились с утра. Но зато и помирились. Я столько всего удивительного повидала и откушала сегодня. У дяденьки Тияра. У меня внутри аж гудит от счастья. Вот здесь.
Она прижала ручки к груди.
– Ох, Рун, – сказала она вдруг взволнованно. – А ведь это душа. Гудит. Это она поёт так. Я до сих пор думала душа… это что-то… чего не увидишь, и не почувствуешь, эфемерное совсем, но вот же она. Я чувствую. Гудит-гудит, радуется. Тому, что счастлива, тому, что ты рядом и ласковый, что я дорога тебе. Ворочается чуточку от избытка счастья, от переполняющих тёплых чувств, щемит немного. Надо же. Я только что научилась чувствовать душу. Благодаря тебе, Рун. Я кажется и раньше такое чувствовала. Но как-то не обращала внимания, не замечала, не осознавала. Не задумывалась, что это. А это душа, Рун. Прям вот она, здесь. Поёт-поёт, не смолкает. Забавная и милая. Как будто своей жизнью собственной живёт. И меня согревает. Ты чувствуешь свою душу, Рун? Она прям в груди. Ровно посередине.
– Нет, ничего такого не чувствую, – признался Рун. – У меня, когда ты рядом, словно свет зажигается в сердце. Кажется, будто сияет ярко. Слева в груди. Не по центру. Но оно… мне представляется более, я его не ощущаю, этот свет, я его словно вижу. В уме. И сейчас он есть.
– Это, Рун, у тебя так счастье представляется. Душа, она не видится, она чувствуется. Ты, Рун, если когда-нибудь заметишь, что у тебя в груди чувства отчётливые. Щемит, или ноет, или гудит, наполняя сердце теплом, или радостью, или тоской, или ещё чем-либо. Ты знай, что это душа твоя. Переполнена чем-то, и оттого становится заметна. Так научишься тоже её ощущать. Чувствовать душу – это удивительно.
– Ладно, я буду обращать внимание, солнышко моё, – улыбнувшись, пообещал Рун.
Какое-то время они сидели молча, наслаждаясь летним днём, приятными видами, друг другом. Вдали неспешно плыла лодочка, стрижи носились над водой, кружили чайки, стрекотал кузнечик – букашек славный менестрель – где-то поблизости укрывшись, под его пение изящно порхала в танце белая бабочка. Цвели нехитрые луговые травки да цветочки, наполняя окружающее пространство своими душистыми ароматами.
– Лала, а ты могла бы так жить? – спросил Рун тихо. – В нашей деревне. Всегда. Со мной.
– Мне здесь не место, Рун, – мягко промолвила Лала. – У вас, я знаю, много зла. Пока его я не видала, мне хорошо. Увижу, выдюжу ли? Вряд ли. И потом от меня пользы тут никакой. Почти. Просто… феи магией приносят пользу. Нам нравится быть полезными, это придаёт смысл существованию. А тут… жених суровый мне запрещает колдовать, да и разреши, много ль я наколдую? Я у вас лишь от тебя могу пополнять магию. Ты меня не сможешь постоянно обнимать днём, а ночью нам нельзя. Если бы не проклятье, Рун, я бы уже могущественной стала, ты бы меня полюбил, тогда бы обнял на минутку, и всё, и полная. Не надо было б столько обниматься. Но если бы я обрела могущество, домой смогла бы воротиться. И воротилась бы. Прости. Я замуж хочу, хочу семью, деток. Скучаю по дому, по маме с папой, по сестричкам. По своей привычной жизни. Хочу жить как обычная фея. А не как диковинный зверь в цирке, на которого все показывают пальчиком.
– Значит, не смогла бы, – вздохнул Рун.
– Ну почему же, милый, – улыбнулась она. – С тобой смогла бы. Знаешь какая от меня польза здесь у вас?
– Какая же?
– То, что я с тобой, Рун. Я полезна тебе. Твоя душа замёрзла от одиночества, я её отогреваю. Может, поэтому я послана сюда. Чтоб тебя согреть.
– Фантазёрка ты, Лала, – развеселился Рун. – Так уж боги обо мне заботятся по-твоему. Что аж послали мне тебя. Столько трагедий вокруг. Люди страдают от голода, от лишений, от жестокости. А тут смотри-ка ты, от одиночества меня спасти решило небо. При том, что я особо-то и не горевал от него. Да и у меня бабуля есть вообще-то. И дед был. Не сирота поди. Ты здесь по двум причинам. Первая – потому что я тебя поймал. Вторая – потому что тебя кто-то проклял и не даёт вернуться. Вот и всё.
– Рун, небо выбирает непредсказуемым образом, кого одарить, – ответствовала Лала. – Чем руководствуются боги в принятии решений, нам не постичь. Но всё творится волею небес.
– Зачем же зло тогда творится?
– Не знаю, мой котёнок.
– Ирония судьбы в том, Лала, что когда ты уйдёшь, я буду горевать. От одиночества. Которое доселе особо не тревожило меня. Хорошенький подарок от богов.
– Уж так он плох? Бедняжка, фею встретил, – рассмеялась Лала. – Значит, это твоё наказанье, Рун. Прогневал чем-то небо. Он тебе меня послало. Чтоб покарать жестоко. Страдать заставить от объятий нежных.
– Страданья закаляют волю, – невинно проронил Рун.
– Ну, закаляйся, зайка, мне не жалко, – сказала Лала ласково.
Рано или поздно, но настала им пора возвращаться. Рун взял кадушку, в которой никого уж не было, взял Лалу за руку, и они направились к деревне.
– Ну что, пойдём сразу в храм? Или отдохнуть хочешь? – спросил он.
– В храм, – промолвила Лала с улыбкой.
– А потом предлагаю по деревне пройти. Я всю её тебе покажу. Сможешь тогда сама ходить… летать. Когда хочешь куда хочешь.
– Хорошо, милый, – согласилась она.
Лала была счастливая-счастливая. Лишь они пошли, стала напевать что-то негромко. Какую-то незатейливую мелодию. Рун слушал её нежный голосок, и ему казалось, нет в мире звуков удивительней и чудесней, чтоб так ласкали слух и душу. В её пении не было слов. Просто какие-то «ла-лала-лала», но это было столь мило… Словно само счастье изливалось из её уст, добавляясь к сиянию личика. Ну где тут не забыться, не заслушаться, любуясь на это всё. Не сразу обратил он внимание на суету около их дома. Но чем ближе тот становился, тем сложнее было её не замечать. На край деревни заявилась вся семья мельника. Семейство у него небольшое, жена после третьего ребёнка не смогла боле рожать, а старшая дочь уже замуж вышла, её тут не было, зато все остальные присутствовали – сам мельник, супруга его, младшая дочка и сын. Все стояли на коленях, стражники силой рук и слова пыталась их прогнать, но безуспешно, дочка и жена мельника плакали, сынок бил поклоны, сам мельник причитал и молил. Чуть в стороне народ деревенский, человек с десять взрослых и детей, дивились на это действо. Завидев Руна и Лалу, стражники сочли за лучшее взять паузу в перепалке, просто стояли и ожидали, пока они подойдут, с молчаливым спокойствием взирая на продолжающийся подле ног «концерт».
– Рун, что происходит? – шепнула Лала чуть испугано.
– Не знаю, – покачал он головой. – Непонятное что-то.
Семейство мельника столь увлечено было мольбами, что и не замечало их приближения. Лишь когда Рун с Лалой оказались совсем рядом, мельникова дочка, уловив переключение внимания публики на фею, обернулась, крикнула отцу, и вся семейка кинулась в ноги уже им.
– Парень, не губи! Пожалей деток моих! Госпожа фея. Смилуйтесь! – очумело возопил мельник.
Его родня ему затворила с причитаниями.
– Рун, – произнёс более старший из стражников оправдывающимся тоном. – Нам было велено фею охранять от назойливости, не тебя. Этот тип хитрый жук, сообразил, говорит, к тебе дело, не к фее. Скажешь гнать, мы его погоним. Просто без пинков кажется не выйдет.
– Что происходит-то? – с недоумением поинтересовался Рун. – Дяденька Луан, чего вам надо-то?
– Деньги! Деньги мои! – отозвался мельник, чуть не плача. – Не губи, отдай хоть три четверти. Хоть две трети. Хоть половину. Потом и кровью зарабатывались. Много лет.
– Какие ещё деньги? – посмотрел на него Рун, как на помешанного.
– Отца моего покойного, вот какие, – упавшим голосом молвил мельник.
История про старого мельника каждому известна в округе. Многие пытались искать его клад тайком. Но вроде бы никто не отыскал – не было слухов, как кто-то из местных вдруг разбогател.
– А, – кивнул Рун, наконец сообразив. – А почему вы думаете, что я их нашёл?
– Все это знают, – ответствовал мельник. – Вы пошли с кадушкой деньги наши искать. Фея колдовством их нашла. Заколдовала кадушку, та покатилась, и прямо к деньгам вас привела.
– Безумие какое-то, – вздохнул Рун. – Пошутил над вами кто-то, дядя Луан. Не искали мы ваш клад. И не нашли. Вот, пустая кадушка, посмотрите. Кто ж с кадушками за кладом ходит. Встаньте уже. И вы все поднимайтесь. Тётя Зьяна. Вы чего?
– У фей всё иначе, чем у нас, – грустно заметил мельник, заглянув в кадушку, которую Рун опустил перед ним. Вставать он кажется не собирался. – А деньги вы перепрятать могли, поэтому их здесь и нет.
– Рун, скажи мне, что тут такое? – попросила Лала осторожно.
– Старый мельник боялся воров. Сильно. Закопал все свои сбережения где-то. А потом возьми да и помри. В тот же день. Не успел показать своим, куда зарыл. Думают, что мы с тобой искать этот клад ходили да присвоили, – объяснил Рун.
– Ой! – поразилась Лала. – Феи не берут чужого, дяденька. Поднимайтесь пожалуйста все. У нас нет ваших денежек.
– Ну, слышали! – рявкнул молодой стражник. – Живо поднимайтесь и проваливайте! Если вы не верите фее, значит вы её оскорбляете, лгуньей и воровкой называете. За это вам ох как не поздоровится.
Мельник торопливо поднялся. Его семья вслед за ним.
– Нет, нет, мы так не считаем, – печально проговорил он.
В его глазах были тоска, уныние и растерянность.
– Вот что, дяденька, – сказала Лала по-доброму. – Я подумаю, как вам помочь. Я не умею искать клады. Поэтому не знаю, получится ли. Вы ждите три дня. Если придумаю, как сыскать, значит найдём и вам принесём, или может сообщим, где спрятан. Ежели в течение трёх дней не придумаю, то уже и не выйдет, вы не обижайтесь пожалуйста на меня, я не всё могу.
– Спасибо, добрая госпожа! – растроганно воскликнул мельник и снова брякнулся на колени в ноги Лале, а его семейство вслед за ним.
– Спасибо, спасибо, – стали кланяться они, касаясь лбами земли.
– Ну не надо! Феям не кланяются в ножки, – принялась уговаривать их Лала. – Встаньте пожалуйста.
– Поднимайтесь, когда фея велит, хватит ей докучать, – грозно прикрикнул молодой стражник.
Мельник и компания тут же дружно подчинились. Лица у них были довольные.
– Я ведь может и не смогу помочь, а вы заранее благодарите, – произнесла Лала виновато. – Не выйдет, обижаться будете.
– Да что вы! Ни за что! – горячо заверил мельник. – Пытаться помочь, это тоже помощь, даже если не выйдет. Поэтому спасибо, добрая госпожа. От всего сердца!
– Спасибо, спасибо, госпожа, – эхом подхватили за ним его домочадцы.
Старший из стражников из-за спины Лалы, так чтобы она не видела, молча сделал им доходчивый знак рукой, мол, уматывайте уже пошустрее. Семейство мельника с поклонами попрощалось, и радостное взволнованное отправилось восвояси. Лала с тёплой улыбкой глядела им вслед. Стражник в задумчивости посмотрел на Руна.
– Парень.
– Что? – отозвался Рун.
– К тебе часто ходят семьями с визитом?
– Никогда. К бабуле подружки её бывает заходят, и всё.
– Тогда мы пожалуй будем гнать и тех, кто к тебе в гости явился. Всё равно они в действительности к фее прорываются.
– А вдруг что-то важное. Беда какая, и я могу помочь. Не надо всех гнать, пожалуйста, – попросила Лала.
– Простите, госпожа, у нас есть приказ барона. И он правильный, – почтительно возразил стражник. – Только дай слабину, и вас разорвут жаждущие чудес. Я бы тоже пришёл испрашивать чуда, чем я хуже прочих. Не защитим вас от назойливых посетителей, нас накажут. Строго. Так что я о себе всё-таки буду думать. Оберегая вас. Порют у нас жестоко. И место потерять не хочется, семью-то кормить чем тогда?
Лала расстроено посмотрела на него, не зная, как быть.
– А вы расспрашивайте, зачем приходят, да нам сообщайте, если важное что. Можете вы так делать? – предложил Рун.
– Ой, правда! – обрадовалась Лала. – Я не всё могу, но кое-что могу. Например, если в лесу детки, не дай бог, заплутают, я точно могу помочь их найти. Если тонет кто-то, тоже, сумею магией поддержать, чтобы выплыл. Я такие вещи могу. Грех не помогать в беде. Особенно когда лишь ты способна помочь. Можете вы сообщать нам, если важное что-то?
– Ладно, так и сделаем, – согласился стражник. – Будем докладывать вам обо всех важных и безотлагательных делах.
– Как славно! – разулыбалась Лала. – Спасибо, мои добрые воины.
– Рады служить вам, госпожа, – польщённо молвил стражник, не в силах сдержать ответной улыбки. Его молодой коллега тоже засиял довольным лицом.
Рун перекинул кадушку через ограду.
– Ну что, идём в храм? – обернулся он к Лале.
– Идём, мой заинька, – нежно сказала она.
Молодой стражник смерил Руна завистливым взглядом. Рун взял Лалу за руку, и они продолжили путь. Народишко, следивший за мельником, ещё не разошёлся, люди кланялись Лале, она улыбалась им, кивала приветственно, здоровалась, пробуждая блеск восхищённого умиления в глазах. Кивал им из вежливости и Рун, хотя и понимал, что его сейчас никто не видит. Лала затмевала собой всё. Миновав эту группку односельчан, Рун тотчас свернул в первый же проулок. Можно было идти и по прямой, но ему хотелось поскорее укрыться от оставшихся позади многочисленных любопытствующих взоров.