В первый же день войны митрополит Московский и Коломенский Сергий, отслужил в Богоявленском кафедральном соборе воскресную литургию, призвав верующих и весь русский народ дать отпор фашистской нечисти, а после разослал аналогичное воззвание «Пастырям и пасомым Христианской Православной Церкви» по всем приходам. Власть это оценила и дала разрешение открыть ранее закрытые в стране храмы с проведением в них богослужений.
По аллеям и тропинкам обители на звуки колокола группами и поодиночке шли верующие, как правило, старики и люди средних лет, чтобы вознести Господу свои молитвы за сражавшихся на фронтах родных и близких.
В их числе следовал и Демьянов, в зимнем суконном шлеме со звездой, длинной комсоставской шинели, перетянутой ремнями и небольшим саквояжем в руке. Миновав собор, он свернул в боковой проход и спустя короткое время спустился по ступеням в притвор* Красной церкви.
Уже вторую неделю Гейне общался с членами «Престола», в круг которых его ввел их близкий друг, являвшийся агентом НКВД с псевдонимом «Старик». Он состоял при Историческом музее реставратором и, помимо основной деятельности, наблюдал за всеми, кто жил в монастыре.
Демьянов был представлен князю и Садовским как человек монархических взглядов и дворянин, а еще почитатель таланта Бориса Александровича.
На первой же встрече молодой человек весьма понравился Надежде Ивановне, весьма импозантной даме, галантно поцеловав ей руку и выдав несколько комплиментов.
– О мон шер*, – жеманно сказала она с прононсом, – в вас чувствуется благородное воспитание.
– Немного есть, – улыбнулся Александр. – Я из старинного рода атамана Головатого*, отец был царским казачьим офицером, а мать выпускница Бестужевских курсов.
– Они живы?
– Увы. Отец умер от ран, полученных на германском фронте в пятнадцатом, мама проживает в Ленинграде.
– Чем занимаетесь молодой человек? – близоруко щурясь, поинтересовался Глебов.
– Работаю инженером-электриком на «Мосфильме».
– Любите кинематограф?
– Весьма, но больше поэзию серебряного века, например это. И с пафосом прочитал
Но призрак жив и будет жить всегда.
О Николай, порфиры ты достоин,
Непобедимый, непреклонный воин,
Страж-исполин державного гнезда.
В деснице меч, над головой звезда,
А строгий лик божественно-спокоен.
Кем хаос европейский перестроен?
Сжимает пасть дракону чья узда?
Как в этом царстве благостного мира
Окрепли кисть, резец, перо и лира,
Как ждал Царьград славянского царя!
Но черная опять проснулась сила
И, торжествуя смерть богатыря,
Чудовище кровавое завыло.
с горечью завершил последние строки.
– Браво, браво, – захлопала в ладони Надежда Ивановна, а все это время молчавший Садовской умилился, – да это же мой «Николай Первый»! А что еще знаете?
– Из ваших стихов практически все, они достойны восхищения.
– Спасибо, весьма тронут, – порозовел бледными щеками литератор.
Потом все вместе пили чай с крыжовенным вареньем и долго беседовали о прежних добрых временах и тревожном настоящем. А еще нелестно отзывались о советской власти, уповая на грядущие перемены.
С того дня Александр начал часто бывать в компании былых аристократов, став своим человеком. В один из вечеров, когда играли за столом в вист* князь, в очередной раз, сдавая карты, поинтересовался, как Александр относится к большевикам.
– Большевики, Юрий Петрович, лишили меня будущего. Как я по-вашему должен к ним относиться?
– А к немцам? – поднял на него выцветшие глаза литератор.
– Нормально. Они цивилизованная нация и несут России освобождение.
– Мы тоже так считаем, – рассматривая в руках взятку, – сказала бывшая фрейлина, а князь тяжело вздохнул, – жаль не можем им помочь.
На следующее утро, встретившись с Судоплатовым на явочной квартире, Гейне рассказал о состоявшемся разговоре и тот усмехнулся, – этого следовало ожидать. Так что переходим к завершению внедрения.
Миновав длинный ряд глухих дверей в мрачном сводчатом коридоре, по которому изредка шмыгали похожие на ворон монахини, Александр остановился у предпоследней и постучал в нее костяшками пальцев.
– Да, – неясно послышалось изнутри, открыл и вошел в просторную келью.
Садовской, в свете семилинейной* лампы что-то писал сидя в инвалидной коляске, а его жена, расположившись напротив, неспешно раскладывала пасьянс*.
При виде Александра в красноармейской форме оба открыли рты.
– К-как прикажете вас понимать? – сглотнул слюну литератор, а Надежда Ивановна побледнела.
– Да не пугайтесь вы так – успокоил чету гость. – Меня призвали в армию, отправляют на фронт, зашел с вами попрощаться.
– Ах вот оно что, – первой опомнилась дама, и на ее лицо вернулись краски жизни. – Милости просим, Саша, раздевайтесь.
Демьянов, расстегнув портупею, повесил шлем с шинелью на крючок, а потом с саквояжем в руке прошел к столу, куда поочередно выложил качалку колбасы, пару банок сардин в масле, батон хлеба и в завершение поставил засургученную бутылку водки. – Купил по случаю у знакомого директора гастронома.
– И кто вы по званию? – покосился Борис Александрович на его алые петлицы.
– Младший лейтенант связи, буду воевать в пехоте. А почему не видно Юрия Петровича? (оглянулся по сторонам).
– Одну минуту, – покатился Садовской к тихо потрескивающей дровами голландке, взял прислоненную рядом кочергу и несколько раз стукнул в боковую стену.
Вскоре за дверью зашаркали шаги, она, чуть скрипнув, отворилась, в проеме появился князь в толстовке и обрезанных валенках на ногах. В отличие от Садовских виду гостя не удивился и, пожав тому руку, изрек, – значит, все-таки призвали?
– На днях получил повестку, – ответил Александр. – Решил зайти к вам попрощаться, а потом сразу к себе в часть.
– Что-что, а заставить за себя воевать они умеют – хмыкнул бывший предводитель дворянства. – Сучье племя.
– Фу, нехорошее какое слово, князь,– сморщила нос жена литератора.
– Какое племя, такое и слово, – пробурчал тот.
Затем Демьянов помог Надежде Ивановне накрыть стол, откупорив бутылку, разлил водку по стаканам и поднял свой, – за победу господа!
– Чью? – уставились на него три пары глаз.
– Тех, кого мы ждем, – осушил свой в три глотка.
Литератор с князем повторили, Надежда Ивановна чуть пригубила, стали закусывать консервами и пахнущей чесноком краковской.
– Так получается, будете против них воевать? сжевал очередной ломтик Глебов.
– Совершенно верно, – разлил Демьянов оставшуюся водку. – До первого, так сказать, боя.
– А потом? – тихо вопросила Надежда Ивановна.
Вместо ответа тот пробежал пальцами по столу.
– За это и выпьем, господа – заговорщицки сказал князь. И поднял стакан, – прозит*. Затем крякнул «хорошо» и занюхал горбушкой батона.
Настроение у всех заметно улучшилось, а когда перешли к чаю, вскипевшему на плите, литератор поочередно взглянул на жену с князем (те согласно опустили глаза) и вплотную придвинулся к Александру.
– Если у вас получится, а мы будем за то молиться, передайте на той стороне, что мы ждем их, а если понадобится какая помощь – сделаем все, что в наших силах.
– Именно так, – решительно кивнули бывшая фрейлина с князем.
– Нынче в Германии в фаворе мой давний знакомый Кнут Гамсун*, – мечтательно сказал Садовский. – Нас познакомил Блок во время его приезда в Россию, и мы даже одно время состояли в переписке. Вот бы передать ему привет.
– Где-то там и друг моей юности полковник Улагай – томно вздохнула супруга. – Но это все в прошлом. А вот если в случае удачного исхода от вас придет весточка, мы будем очень рады, – мигнула пушистыми ресницами на Демьянова.
– Или человек с паролем – многозначительно добавил князь, вздев вверх палец.
– И каков пароль?
«Пути господни неисповедимы» (приблизил вплотную голову).
– Я запомню,– утвердительно кивнул Демьянов. – А что за полковник Улагай? – обратился к даме. – Это не тот, что командовал Кубанской армией у генерала Врангеля?
– Однофамилец, – мечтательно сказала та. – Его звали Кучук, из знатного черкесского рода, близкий друг албанского царя, сейчас где-то в Югославии.
– Ясно.
Спустя еще час он покинул единомышленников, сославшись, что в двадцать три часа нужно быть в части. На прощание бывшая фрейлина благословила Александра, литератор крепко пожал руку, а захмелевший князь облобызал в обе щеки.
Выйдя из монастыря тем же путем, Демьянов миновал площадь перед главным входом и свернул в ближайший переулок, где его ждал автомобиль, за рулем которого сидел Маклярский
– Ну как? – поинтересовался он, когда хлопнув дверцей, уселся рядом.
– Все идет по плану, они даже благословили меня на переход к немцам.
– Зашевелились тараканы, – хмыкнул старший лейтенант и, провернув ключ, включил зажигание. Эмка, заурчав мотором, тронулась с места, набрала ход и в сгущавшемся мраке понеслась к центру. В приглушенном свете фар кружились снежинки, по асфальту низко мела поземка.
– Да, ранняя в этом году зима, – переключил скорость оперативник.
– И к тому же морозная, – поплотнее укутался в шинель Гейне.
– Кстати, ты не читал в «Красной Звезде» очерк «Завещание 28 павших героев?
– Нет. О чем он?
– О подвиге роты солдат генерала Панфилова. В ноябре, как известно, фашисты вышли к Волоколамскому шоссе, до Москвы оставался последний рывок. На этом участке оборону держала стрелковая дивизия генерала Панфилова и конница Доватора. Артиллерии у них практически не было, и когда немцы ввели в бой полсотни танков, против него выдвинули заслон из роты бойцов вооруженных стрелковым оружием гранатами и ПТР*. Бой был страшный. Пройти фашисты не смогли, герои сожгли пятнадцать бронированных машин и уничтожили до роты пехоты. Двадцать восемь из них погибли.
– Да, то настоящие герои, – откликнулся напарник. – Я бы, наверное, так не смог.
Миновав Белорусский вокзал, затемненный и с безлюдной площадью, выехали на пустынное Ленинградское шоссе, по которому изредка проезжали грузовые автомобили с бойцами в кузовах или грузами. Вскоре высотные дома с темными, заклеенными крест-накрест белыми полосами окнами закончились. У последнего стояли противотанковые ежи и зенитный пулемет-спарка, здесь у них проверили документы.
– Все нормально, можете следовать дальше, – махнул рукавицей старший поста в сторону полосатого шлагбаума. Один из бойцов в тулупе поднял его, автомобиль сделал между надолбами зигзаг и стал, урча, набирать скорость.
Теперь за стеклами была сплошная темень, лучи света высвечивали лишь местами разбитую гусеничной техникой, уносящуюся под колеса дорогу. Через десяток километров по сторонам возник высокий густой бор, а потом с левой стороны потянулся двухметровый сплошной забор с заиндевелой колючей проволокой сверху.
Автомобиль сбавил скорость и через пару сотен метров подвернул к дощатому стационарному КПП, дав короткий сигнал. Хлопнула входная дверь, к машине зарысил в синей фуражке и ватнике, придерживая кобуру на поясе сержант. Маклярский, опустив стекло, предъявил развернутое удостоверение.
Тот, подсвечивая фонариком, молча прочел и поспешил обратно. Через минуту створки металлической глухой двери с легким шорохом открылись, машина въехала на обширную территорию. Это был особо секретный объект высшей школы Наркомата Внутренних Дел СССР для подготовки разведчиков и диверсантов, забрасываемых в глубокий тыл врага. На местном жаргоне он звался «обитель».
Свернув от КПП в одну из нескольких, проложенных в бору аллей, «эмка» подкатила к двухэтажному с мезонином деревянному коттеджу под соснами и, не глуша двигатель, остановилась у входа.
– Ну, давай, Саша, отдыхай, – пожал руку Демьянову старший лейтенант,– а я назад в Москву, еще есть работа.
Хлопнув дверцей тот вышел из кабины и проскрипел по снегу к крыльцу коттеджа, а машина, развернувшись, мигнула подфарниками и исчезла во мраке.
Внутри, в холле, с задернутыми плотными шторами окнами и приглушенным светом, от высокой кафельной печи шло тепло, пахло сосновой смолою. Пошаркав сапогами по коврику у входа, Александр поднялся на второй этаж с коротким, в обе стороны коридором, остановился у одной из филенчатых дверей и, достав из кармана ключи, отпер номер.
Здесь он жил с того момента как руководством «Мосфильма» был отправлен в длительную командировку в Алма-Ату и тоже проходил перед заброской специальную подготовку. Доставив Гейне первый раз на объект, Маклярский подмигнул,– сейчас будет сюрприз, и он превзошел все ожидания.
Инструктором по подготовке оказался старый знакомый Рудольф Абель. Учитель с учеником тепло обнялись, но вопросов друг другу не задавали, что было обычным в их профессии.
Абель, из семьи российских немцев, имел блестящее образование, знал несколько языков и с 1927 года являлся кадровым сотрудником Иностранного отдела ОГПУ. Работал в нелегальных резидентурах Норвегии и Великобритании, где успешно занимался сбором разведданных, а еще был высококлассным радистом и знатоком шифров. В годы ежовщины* его карьера ненадолго прервалась, а затем возобновилась внутри Союза. Теперь Рудольф Иванович готовил на специальном объекте разведчиков, диверсантов и партизан для заброски в тылы противника.
Их находилось здесь несколько десятков, все были на казарменном положении и проживали в таких же коттеджах, как Александр, упрятанных в бору. Занятие проводились в двух кирпичных двухэтажных зданиях со специально оборудованными классами, спортзалом и подземным тиром, а также на открытом полигоне. В классах читались специальные дисциплины, на полигоне и в тире велись практические занятия.
Курс подготовки был напряженный, по двенадцать часов в сутки, с перерывами на обед и ужин, длился он в зависимости от специализации от одного до трех месяцев. Общение меж курсантами сводилось до минимума, фамилий друг друга не знали, обходились вымышленными именами и фамилиями.
Имевший необходимый оперативный опыт Демьянов, под руководством Абеля активно осваивал работу на передатчике. Особое внимание инструктор уделял работе на ключе на слух, правилам выхода на связь с разведцентром, методам шифровки и дешифровки радиограмм.
Дело облегчалось тем, что в свое время Гейне закончил три курса Ленинградского политехнического института по специальности инженер-радиомеханик. Уже спустя месяц он уверенно принимал и передавал двести знаков в минуту, в совершенстве знал рацию, основы и приемы шифрования.
Еще два инструктора занимались с ним подрывным делом, огневой подготовкой и рукопашным боем. Здесь все шло тоже достаточно неплохо, поскольку Александр был активным членом спортивного общества «Динамо» и «Ворошиловским стрелком»*.
Помимо названного, его ознакомили в спецчасти с имевшимися там документами о структуре абвера и гестапо, основными формами и методами их деятельности. В январе 42-го курс подготовки завершился, и на явочной квартире в Москве Судоплатов провел с Гейне подробный инструктаж.
Он касался порядка переброски агента в тыл немцев посредством сдачи в плен, акклиматизации и последующих действий.
– Главное, чтобы они поверили тебе, – попыхивая папироской, щурился от дыма начальник. – И заглотали наживку, она весьма заманчивая. При этом учти, будет обязательно проведена проверка, и, уверен, не одна, абвер это умеет.
– Легенда у меня реальная, – путь проверяют,– пожал Александр плечами.