– Спасибо.
Во время разговора с сержантом Грейси я приняла важное решение – и с тех пор сожалею о нем.
– Еще кое-что, – говорит Грейси, наклоняясь ко мне. Он ставит локти на бедра в отутюженных черных брюках, серебристые полоски сержантских погон поблескивают у него на плечах. – Не думаю, что вам стоит сообщать об этом родителям.
– Почему? – спрашиваю я осипшим от слез голосом.
– Мне просто кажется, что так вам будет проще.
Так я приняла решение, о котором жалела следующие двенадцать лет. Это решение травило мне душу и становилось все более значительным. Не знаю, почему я послушала сержанта. Все остальные советы, которые он когда-либо давал мне, были разумными. Он не высказывал своего мнения о том, как мне следует поступить, и не осуждал. Просто выслушал и дал время, чтобы все исправить. Однако я больше всего на свете жалею, что прислушалась к этому последнему маленькому совету. У меня были прекрасные отношения с родителями, и я знала, что они будут рядом и не перестанут меня любить, несмотря ни на что. Я понимала, что, чем дольше буду это скрывать, тем больнее им будет услышать правду. Однако каждый раз, когда открывала рот, чтобы во всем им признаться, я не могла вымолвить ни слова.
* * *
– Учитывая дату вашей последней менструации, могу предположить, что сейчас шестая неделя беременности, – говорит врач с явным нигерийским акцентом. Он напоминает мне моего бойфренда и его родственников, что сейчас не слишком уместно. Врач сидит за большим письменным столом. На столе и на стенах кабинета – фотографии семьи. Множество его детей улыбаются мне из деревянных рамок. Я смотрю на распятие у него за спиной и нервно сглатываю.
– Это мое окончательное решение, – говорю я твердым голосом.
– Зачем вы это делаете? – он неодобрительно качает головой.
Меня охватывает ярость. Врачи не должны так себя вести. Я имею право выбора. Я чувствую, как у меня вспыхивают щеки, и мне очень хочется скрыть румянец. Но злость вызвана стыдом. Мне стыдно. Я испытываю стыд и ярость одновременно.
– Сейчас неподходящее время, – говорю я. Стараюсь произнести эти слова как можно быстрее, надеясь скрыть дрожь в голосе. Похоже, разговор окончен, и я безмерно этому рада. Он пишет что-то на листке бумаги, открывает ящик стола, достает оттуда буклет и подает мне и то, и другое.
– Все, что вам нужно, здесь.
– Спасибо.
Да пошел ты.
Потом, держа буклет в руке, я звоню и обо всем договариваюсь. Мой парень стоит рядом. Мне придется подождать неделю. Раньше свободного времени нет.
– Я все оплачу, – говорит мой бойфренд, желая помочь. Желая поскорее избавиться от ребенка.
Я все время напоминаю себе, что моя цель – стать полицейским и помогать людям.
Каждый день той долгой недели я убеждаю себя в том, что поступаю правильно. Днем целиком посвящаю себя учебе, а вечером – тимбилдингу. Каждый день напоминаю себе, чего хочу от жизни. Я хочу стать офицером полиции. Ничто не должно мне помешать. Я хочу помогать людям. Я часто вспоминаю Лиэнн. Возможно, однажды мне удастся сделать так, чтобы то же самое не произошло с кем-то другим.
* * *
После «семейных обстоятельств» я вернулась к учебе. Большинство стажеров с пониманием отнеслись к моему нежеланию отвечать на вопросы о том, где я была, но обо мне поползли слухи. Я получила более низкие баллы за тест, чем раньше, и мой энтузиазм в учебе немного угас. Но я простила себя. Я решила забыть об этом и сосредоточиться на карьере. В конце концов, к этому я всегда и стремилась. Между стажерами нашей группы сложились хорошие отношения. Мы праздновали и большие, и маленькие победы. Часто ходили в местный паб и много пили. Я любила своих одногруппников и новую работу.
Однако, когда смех стихал и я, вернувшись из бара, оказывалась одна в своей темной комнате, мои глаза наполнялись слезами.
«Прости меня», – говорила я.
Я точно знала, с кем говорю, и повторяла эти слова снова и снова. Пусть его уже и не существовало. Мои глаза и челюсти болели от рыданий.
Каждую ночь я обещала себе, что стану лучшим полицейским.
Что помогу как можно большему числу людей.
Что я все компенсирую.
02. Уэйн
Женщина-полицейский, работающая на месте преступления, входит в свой офис ровно в 09:00. Возможно, я была бы больше рада ее видеть, если бы не ждала с 06:30. Как новому констеблю-стажеру мне посоветовали прийти пораньше, что я с готовностью и сделала. Вот только сегодня нужно сопровождать полицейских, работающих на месте преступления, а они не начинают работу раньше девяти утра. Элементарно.
Один из главных талантов констеблей-стажеров заключается в том, чтобы не падать духом в любой ситуации, поэтому я настроена оптимистично. Кроме того, сегодня мой день рождения, и мне не терпится понаблюдать за работой на месте преступления. Мама собирается устроить в мою честь праздничное чаепитие в 16:00, когда вернусь с работы, чего я очень жду. Прошло шесть недель с окончания Хендона, и я наслаждаюсь каждой минутой работы. Уже десять недель меня ставят в пару к опытным полицейским, вместе с которыми мы пишем отчеты, ищем подозреваемых и ловим магазинных воров. Я учусь пользоваться рацией и знакомлюсь со своим боро. Осталось всего две недели до того, как я перестану ходить за всеми хвостом и буду считаться полноправным полицейским. От одной только мысли об этом я чувствую прилив радостного возбуждения. Реальные выезды по вызовам, реальная работа. Однако у меня уже не будет наставников, которые все мне подсказывают.
Когда женщина-полицейский входит, я вскакиваю и представляюсь. Всегда будь инициативной. Она дружелюбно здоровается со мной, просит называть ее Мишель и спрашивает, долго ли я ждала. Я улыбаюсь и отвечаю, что совсем недолго. Она показывает список мест преступлений, которые нам необходимо посетить, и начинает собирать свой чемодан. Мы быстро выходим во двор и садимся в белый фургон с маленькой эмблемой Службы столичной полиции сбоку. Чувствую, как у меня в животе все бурлит от нетерпения, и улыбаюсь. Скоро. Устроившись на переднем сиденье, я несколько раз проверяю, на правильном ли канале моя рация: ВХ1. Делаю звук громче и слушаю, как переговаривается группа быстрого реагирования. Мне нравится слушать, что происходит, и настраиваться на канал, который раньше был мне недоступен. Я ощущаю прилив гордости, понимая, что теперь стала членом закрытого клуба.
Я выезжаю на место преступления вместе с наставником-полицейским и чувствую гордость и нетерпение. Теперь я – член особого клуба.
Я провожу пальцем по кнопкам, стараясь запомнить, какие они на ощупь, чтобы потом нажимать не глядя. Кончик моего указательного пальца задерживается на мягкой резиновой тревожной кнопке. Она ярко-оранжевого цвета, и это, несомненно, самая важная кнопка на рации. При ее нажатии сигнал тревоги раздается во всех рациях твоего боро, волны твоей становятся приоритетными, и у тебя появляется десять секунд, чтобы попросить о помощи. Все подскакивают, когда раздается сигнал тревоги. Обычно это означает одно: коллеги в беде и нуждаются в помощи. Если нажать на эту кнопку, все свободные полицейские бросят свой ланч и уже через несколько секунд помчатся на помощь. Ее наличие вселяет уверенность.
Мы выезжаем из двора, и Мишель заводит разговор. На ней обычная одежда, но поверх тонкого джемпера надет жилет с эмблемой Службы столичной полиции. Этот кевларовый предмет одежды выдается всем сотрудникам полиции Лондона. Я чувствую тяжелый запах ванильных духов Мишель и лезу в карман за блеском для губ. Чувствую, как жилет впивается мне в тело, пока Мишель лихо рулит по оживленным лондонским дорогам. До сих пор не могу привыкнуть к этому ощущению. Сегодня жилет сидит особенно плотно, потому что под ним не тонкая хлопковая рубашка, а красная толстовка с капюшоном. Я тоже в обычной одежде, за исключением пояса и жилета. Приятно ходить в джинсах и кроссовках.
Вскоре мы приезжаем на место ограбления и идем искать других полицейских. Это маленькая квартира на первом этаже, главное окно которой не видно с улицы. Кто-то спокойно мог вынести вещи из квартиры через это окно и при этом остаться никем не замеченным. Вероятно, все так и было. Офицеры в униформе указывают нам на места, где можно найти улики: на разбитом окне и различных блестящих поверхностях вполне могли остаться отпечатки пальцев. Мишель объясняет, что именно на таких поверхностях, как правило, их и находят. После этого полицейских вызывают на драку, и они оставляют нас одних. Я с завистью смотрю, как они бегут к автомобилю, и мечтаю тоже почувствовать эту срочность. В них нуждаются.
Однако вскоре я о них забываю, потому что меня завораживает работа Мишель. Наше внимание привлекают крошечные капли крови на разбитом окне – на таком месте преступления лучших улик не найти. Мишель промакивает кровь ватной палочкой, которую затем кладет в герметичный пакет. Она работает быстро и эффективно, воодушевленно описывая каждое свое действие. Проходит совсем немного времени, и мы уже собираемся уезжать. В глубине души я надеюсь, что теперь мы направимся на место какого-нибудь страшного преступления. Идем к машине и так оживленно болтаем, что не замечаем на колесе ярко-желтого зажима. Вот дерьмо. Мы припарковались в неположенном месте. Стоящий вдоль бордюра фургон выглядит жалким: на лобовом стекле красуется уведомление о штрафе. Покрасневшая Мишель объясняет, что забыла прикрепить к окну табличку, свидетельствующую о том, что мы работаем на месте преступления. Она судорожно начинает звонить. Начинается дождь, мы садимся в машину и ждем приезда людей, которые снимут колесный зажим.
Спустя два часа я уже с трудом сдерживаю зевок, слушая историю Мишель о «бойфренде номер три». Еще только половина двенадцатого, но проснулась я сегодня около пяти, и с начала смены прошло уже более четырех часов. Меня охватывает чувство отчаяния, когда я понимаю, что половина смены уже прошла, а я толком не понаблюдала за работой на месте преступления. В попытке развлечься слушаю полицейское радио, периодически вставляя «угу» в монолог Мишель. Прослушивая сообщения о вызовах, на которые не выезжаю, я откидываю голову, закрываю глаза и думаю о вкусном ужине, подарках и теперь уже «жизненно необходимых» напитках, которыми я отпраздную двадцать пять лет на этой планете. Мысль о напитках оживляет меня, и я выпрямляюсь в кресле. Вдруг мое внимание привлекает какое-то движение вдоль улицы.
Это автомобиль. Точнее говоря, это «Джип», и он едет быстро. Прямо в нашу сторону. Он с пронзительным звуком проносится мимо, из-за чего наш фургон сотрясается. За долю секунды я успеваю увидеть на водительском кресле человека с бледным лицом и бритой головой. Шокированная Мишель замолкает, а я оборачиваюсь, пытаясь запомнить номер, но успеваю разглядеть только первую часть.
Срочное сообщение по рации: произошла автомобильная авария. Требуется помощь полиции, а я ближе всех.
«Он разобьется, если не будет внимателен», – бормочу я Мишель, вытягивая шею в поисках дорожного знака. Незнание боро имеет множество недостатков. В машине жарко, и я вытираю взмокший лоб. Вдруг в голове раздается голос моего сержанта: «Вы всегда должны знать, где находитесь». Я тут же начинаю злиться на себя, что не обратила внимания на адрес. Наконец вижу на доме табличку с названием улицы: Сейнт-Питерс-Кресент. Поднимаю рацию к губам, чтобы сообщить о быстро едущем автомобиле, но меня опережает срочное сообщение: «Автомобильная авария на Сейнт-Питерс-Кресент. Есть пострадавшие. Требуется помощь полиции».
Срочное сообщение. Мое сердце уходит в пятки. Я смотрю на Мишель, пока произносят название улицы. Это мы. Мы здесь. Прими вызов! Я снова подношу рацию к губам, но голос в моей голове говорит: «Подожди. Ты не знаешь, что нужно делать». Рядом нет опытного офицера, который будет давать советы. Это мое решение, и действовать придется самостоятельно. Я чувствую, что Мишель наблюдает за мной, пока я смотрю в пустоту и жду, когда кто-то другой примет вызов. Однако все были заняты, и рация молчала. А вдруг кто-то сильно пострадал? Эта мысль вытесняет все сомнения из моей головы, и я нажимаю кнопку на боковой стороне рации. Жду звукового сигнала и эхо, которые укажут на то, что меня слышат.
– Эн Ай, это 215 Эн Ай.
– Говорите, 215.
Звук моего высокого и слегка дрожащего голоса в рации смущает меня. Я стараюсь не думать о том, что каждый полицейский в боро и все диспетчеры слышат каждое мое слово.
– Я… эм… Я сейчас на Сейнт-Питерс-Кресент. Могу пойти посмотреть, что произошло.
Я одновременно надеюсь услышать, что мне нельзя отправляться туда одной, и горжусь своей храбростью. Я задерживаю дыхание.
– Сейнт-Питерс-Кресент… Принято. Кто-то еще может оказать помощь 215?
И снова вопрос диспетчера остался без ответа.
– Мне нужно идти, – говорю я Мишель, которая все еще тупо смотрит на меня, и открываю дверь. Свежий апрельский воздух приятно охлаждает мое разгоряченное лицо. Мне ничего не видно с того места, где я стою, но, повернув голову, слышу чей-то крик. И бегу в ту сторону, откуда он раздается. Моему взору открывается место аварии. Оно в двадцати метрах от меня, и я вижу светоотражающие жилеты, разбросанные дорожные конусы и заднюю часть «Джипа». Она висит в воздухе, колеса вращаются. Я ускоряюсь, и крики становятся громче. Кричит мужчина. Он лежит на боку рядом с «Джипом» в окружении дорожных рабочих, сидящих на корточках вокруг него. Он ранен? Он кричит из-за травмы головы? Я подбегаю к месту аварии, и у меня есть всего полсекунды, чтобы понять, что произошло. Вдруг кричать начинают все. На меня. Вероятно, они увидели мой жилет с эмблемой полиции и наручники на поясе.
«Он въехал прямо в яму!»
«Да он просто псих!»
«Хорошо, что он никого не переехал!»
Заметив меня, дорожные рабочие начинают кричать. У меня совсем мало времени, чтобы понять, что произошло и что мне нужно сделать.
Слова сливаются друг с другом, пока я пытаюсь понять, что делать дальше. Что нужно предпринять в первую очередь? Задние колеса «Джипа» зависли в воздухе, и все еще вращаются. Капот находится в яме, в которую въехал автомобиль. Дверь с водительской стороны открыта, и примерно в метре от нее лежит на земле водитель. Красно-белое ограждение валяется на дороге, несколько шокированных жителей вышли из своих домов. Я предполагаю, что лысый водитель, которого я видела раньше, не справился с управлением и въехал в яму. Обхожу место аварии. На меня смотрят рабочие. На их лицах отражается разочарование.
– Вы этот? – спрашивает рабочий слева, подняв брови.
Ты должна сдержаться. Ты справишься.
– Я полицейский, да, – отвечаю я и киваю в сторону водителя. – Вам нужна скорая помощь?
Теперь говорит другой рабочий. Его шапка съехала набок, и он дышит, как собака.
– Скорая помощь? – хохочет он, словно я рассказала самую смешную шутку на планете. – Послушай, дорогая, тут нужно лишь подкрепление.
Только после этих слов я начинаю по-настоящему понимать ситуацию. Водитель не ранен – ему просто не дают сбежать. Рабочие удерживают его, а не зажимают раны. Когда мой разум немного проясняется, я, наконец, слышу, что кричит водитель. И слова неприятны.
– Ты, пакистанский хрен, отпусти меня, – слова вылетают из его рта как яд, на губах пузырится слюна. – Отпустите меня, идиоты.
Я нагибаюсь и внимательно смотрю на него. Он примерно моего возраста. Одет в мешковатую футболку и широкие спортивные штаны. Он запыхался, но все еще очень возбужден. Я снимаю наручники с пояса и знаком даю понять рабочим, чтобы они свели запястья подозреваемого. Те с легкостью это делают, и я с облегчением вздыхаю, когда мне удается застегнуть наручники, ничем не выдав в себе новичка. Теперь работать будет полиция. Вы можете отойти. Парни отпускают подозреваемого и, отряхиваясь, отступают. На месте аварии остались только он и я. Подозреваемый успокоился, и я стою рядом с ним какое-то время, держа его за наручники. Он все еще лежит на боку. Поворачивает голову в мою сторону, и я вижу на его щеке, которая была прижата к асфальту, ссадины.