Стремительно набирал вес её авторитет, а заодно росли почет и уважение на родном предприятии, но… грянули незабвенной памяти девяностые годы. Количество выпускаемой на предприятии продукции уменьшалось и съёживалось, такой же процесс происходил и с зарплатой работников, но за счет небывалой инфляции количество нулей в ведомостях на начисление заработка росло, пока все трудящиеся предприятия не стали миллионерами. Но ворох денежных нулей в своих карманах совершенно не радовал рабочий люд, к тому же начались задержки в выплате этих нулей. Такое положение дел огорчало (если не сказать больше) энергичную Анастасию Григорьевну, у которой к тому времени уже была семья с маленькими детьми.
Надежда на мужа в решении вопроса об устойчивости семейного бюджета была нулевой, и она сама возложила на себя эту задачу. Для начала купила на последние деньги в оптовом магазине несколько коробок замороженных куриных «деталей» и, на удивление, очень выгодно продала их в розницу, получив приличный «навар». Правда, в этом процессе ей досадливо мешала её «рабочая совесть технолога», но она к концу первой коробки научилась её подавлять, представляя в своем сознании своих ребятишек. Вскоре она повторила, и опять удачно, подобную торговую операцию, а баламутившая её сознание «рабочая совесть» была окончательно отторгнута и расценивалась Анастасией Григорьевной как пережиток прошлого, совершенно не приемлемый в новых условиях. С этого момента аллюр её судьбы перешел в галоп. Удачная торговля надоумила действующего технолога уволиться со своего предприятия и всецело отдаться новой страсти.
Постепенно рос её торговый оборот и, пропорционально, благосостояние её семьи, которое выросло за короткое время примерно в два раза – если раньше они с мужем заваривали один пакетик чая на двоих, то теперь каждый заваривал себе индивидуальный. Деньги, разузнав путь в её кошелек, с тех пор там не переводились. Вскоре она имела свою пару палаток на рынке и определенный авторитет среди торгового люда. Так постепенно произошла, как сейчас говорят, интеграция бывшего технолога в торговую среду.
Как и на промышленном предприятии, Анастасия Григорьевна была энергичным руководителем. Она постоянно была в движении и общении с людьми: давала указания своим наемным продавцам, спорила с поставщиками, экспедиторами, выясняла отношения с дирекцией рынка, даже договора заключала на бегу, а подписывала их на своем полноватом колене. Однако эта спешка не влияла на качество её торговых мероприятий, всё шло, как она выражалась, по науке и с весомой прибылью. У неё никогда не было издержек ни при торговле продуктовыми товарами даже скоропортящимися, как мясопродукты, рыба, ни промышленными, такими как куртки, джинсы, над которыми постоянно висит «дамоклов меч» в виде несовпадения с сезоном и модой. Анастасия Григорьевна разработала целый набор приемов и ухищрений для придания товару свойств, необходимых ему, чтобы изменить его нулевой спрос до максимально возможного. Для этой цели у неё был «заплечных дел мастер» в лице её мужа–подкаблучника.
Муж Анастасии Григорьевны имел высшее гуманитарное образование и загадочно-гордое имя Эдуард, хотя в быту, в обиходе, никто не ценил загадочную составляющую его имени, а потому все называли его просто Эдик. Он был младше своей жены на два года – на этом его положительные качества, по мнению супруги, заканчивались. В далекой юности, когда ему стукнуло восемнадцать лет, он пошел в армию, но не дошел буквально два квартала, а зашел в местный университет и сдал вступительные экзамены на исторический факультет.
Окончив университет, он получил направление в один из архивов области, где плодотворно трудился архивариусом. На этом поприще он достиг заметных успехов – готовил материалы для кандидатской диссертации. Научный руководитель умело направлял его пытливый ум на раскрытие аспектов, не замеченных ранее учеными–историками в рабочем движении с конца девятнадцатого века и по сегодняшний день. Всё было прекрасно в плане профессиональной деятельности, да и в личной жизни всё складывалось весьма удачно. Тогда же он женился на Анастасии Григорьевне, а потом безумно влюбился в неё.
Когда начались отчаянные девяностые годы и пошли задержки выплаты заработной платы, которые месяц от месяца всё нарастали, он потерял своё терпение в этом вопросе, а затем и постоянную работу. С того момента ему не давала покоя мысль о том, что долг мужчины обязывает его кормить свою семью и домочадцев в лице своей престарелой тёщи. В данном случае он самостоятельно принял решение и начал «таксовать» на своей старенькой «копейке», то есть старых «Жигулях» марки ВАЗ 2101.
Однако пассажиры были в основном такие же, как и он, неимущие, так что часто возникала неприличная пауза, обусловленная нерешительностью клиента в вопросах оплаты проезда, тогда действительность подсказывала водителю необходимость восстановления справедливости с помощью личного обаяния и монтировки. Жизнь учит всему и всех, но только не его. Как оказалось, он не был готов на столь решительные действия. Вскоре с помощью жены он понял: с его характером в этом бизнесе больших успехов не достичь.
После этой неудачной попытки внести свою лепту в семейный бюджет маленькая мыслишка в его душе о долге мужчины совсем обнаглела и превратилась в большую «душевную занозу», которая продолжила отравлять его жизнь. По этой причине его сон ночью стал беспокойным. Эдик часто просыпался ночью и долго лежал с открытыми глазами, слушая как журчит жидкость по камешкам в его почках. И всё бы ничего, но через некоторое время с домогательствами «занозы» «солидаризировались» законные требования по данному вопросу Анастасии Григорьевны, а этого «правильный муж» уже не смог вынести. Он согласен был на любую работу, но в маленьком городке, пусть и районном центре, найти эту «любую» работу было не просто.
Однажды он удачно вспомнил, что у него от природы хороший музыкальный слух, и даже в свое время принимал участие в деятельности студенческого музыкального ансамбля в качестве игрока на ударной установке этого коллектива. Преодолев оставшуюся от лучших времен гордыню, через одного из немногочисленных знакомых он предложил свои услуги руководителю городского духового оркестра соседнего городка. К тому времени оркестр влачил жалкое существование, поскольку исторический отрезок времени, когда он был востребован, закончился. Жизнь теплилась в этом оркестре за счет ритуальных мероприятий, а попросту говоря, похорон.
Традиция провожать уважаемого человека в мир иной под живую музыку духового оркестра, существовавшая с незапамятных времен в этом городке, ещё продолжалась, можно сказать, по инерции. А между тем во всех направлениях жизни обозначились разительные перемены. И прежде всего это коснулось торговли, где были сняты все ограничения, в том числе и моральные. Новоявленные купцы пригоняли в маленький городок несколько железнодорожных цистерн питьевого спирта, в основном марки «Ройял», «затаривали» им все питейные, а также торговые заведения и даже вели бойкую торговлю прямо из этих емкостей, находящихся в тупике железнодорожных линий станции. В этих условиях заметно активизировался «естественный отбор» среди «алчущих» алкогольного зелья, что повлекло, в свою очередь, заметный рост востребованности ритуального духового оркестра.
Однако «боевые потери» не обошли и коллектив оркестра – в «неравной борьбе с зеленым змием» безвременно пал их заслуженный сотрудник, при проведении ритуальной услуги ударявший в большой барабан в такт похоронного марша, так что предложение Эдуарда оказалось как никогда кстати. Его приняли в оркестр с испытательным сроком, так как работа в коллективе была творческая, и необходимо было выявление у него определенных способностей. Но Эдик, памятуя о прошлых своих злоключениях при поиске работы, очень старался, и это не осталось не замеченным – его вскоре утвердили постоянным членом оркестра. Он совершенно не обращал внимания на такое неудобство, как необходимость ежедневно добираться на автобусе до места «дислокации» оркестра, который находился в соседнем городке на расстоянии двадцати километров, считая эту малоприятную деталь ничтожной в условиях безработицы.
Через некоторое время у него появились деньги, которые пополняли семейный бюджет и ликвидировали «занозу», которая противодействовала душевному спокойствию. Понемногу Эдуард стал привыкать к сложившейся ситуации и даже перестал закрывать лицо козырьком от глубоко натянутого кепи с целью маскировки и препятствия установления его личности сторонним наблюдателем, когда он принимал участие в похоронной процедуре.
Однажды на похоронах одного очень пожилого, зажиточного, уважаемого человека оркестру в счет оплаты его услуг выделили значительную сумму денег и её надо было распределить до конца ритуала. Распределение денег в их коллективе сложный процесс – необходимо было учитывать коэффициенты, имеющие зависимость от стажа и трудности извлечения печальных звуков из инструмента. Обычно эту работу делал руководитель оркестра, но сегодня он сам пострадал в борьбе с «зеленым змием» и временно находился в состоянии напоминающего «анабиоз». Мнение коллектива по этой причине указало на Эдика, как на человека, имеющего высшее образование и могущего в уме вычислить денежные суммы вознаграждения посредством процентов. Эдуард всегда был человеком отзывчивым и добросовестно относился к просьбам, а особенно к поручениям. Вот и сейчас, шагая в последней шеренге оркестра, он всецело погрузился в математические расчеты, его внимание исключило восприятие всякой реальности вокруг себя, но его рука с колотушкой продолжала мерно ударять в «режиме автопилота» по большому барабану, причем ни разу не сфальшивила, не отступила от такта печальной музыки.
Надо сказать, что по негласным традициям такого небольшого городка, в знак уважения к покойному, траурная процессия шла пешком до самого кладбища, причем последний километр скорбного пути оркестр играл, соответствующую данному случаю, музыку, находясь в самом хвосте траурной колонны. Когда один из музыкантов, временно исполняющий должность руководителя оркестра, подал сигнал и коллектив начал извлекать из инструментов вызывающие безмерную скорбь звуки музыки, печальная колонна шла по шоссе, ведущему в соседний город, а затем плавно свернула на дорогу, которая вела к кладбищу и была расположена примерно под углом тридцать градусов к основной магистрали. Духовой оркестр, продолжая играть, также повернул, следуя за процессией.
Однако Эдик, сознание которого было занято только расчетами, а также соблюдением такта музыки, не заметил этого плавного поворота и продолжал идти по шоссе «дискретной, пружинистой походкой», но уже в гордом одиночестве, мерно ударяя колотушкой по барабану. Изумленные музыканты прекратили играть и начали выразительно смотреть в сторону этого «вольнодумца», более того, все провожающие в последний путь покойника, излучая гнев, также присоединились к музыкантам. Безутешная молодая вдова, на которой лежали негласные обязанности распорядительницы церемониала, гневно сверкнув заплаканными глазами, дала знак, после чего колонна остановилась, а к «заблудшему» Эдику побежал посыльный и, употребляя нелитературные выражения, несовместимые с общим настроем похоронной процедуры, вернул его на законное место в оркестре, тем самым поставил на путь истинный. Соответствующее настроение всех участников этого процесса было восстановлено, и все в безмерной скорби продолжили путь до места упокоения уважаемого гражданина.
Однако для Эдуарда этот инцидент имел самые печальные последствия – его уволили с подвернувшейся под руку руководителя формулировкой: «за дискредитацию музыкального коллектива». В этой истории он нашел слабое утешение лишь в том, что его трудовая книжка при приеме-увольнении не использовалась. Сам же факт увольнения прошел примерно так, как происходит развод с неверной женой у мужа в некоторых мусульманских странах: супругу для этого достаточно лишь сказать ей три раза «ты свободна», а в его случае сказали всего – то один раз – «ты свободен» и процесс увольнения состоялся. Так в очередной раз неудачно закончилась попытка мужа Анастасии Григорьевны зарабатывать деньги и приносить их в бюджет семьи.
Однако его аналитический ум сделал поразительный вывод: он не сможет самостоятельно победить проблему трудоустройства в сложившихся условиях, и лучше всего положиться в решении этого вопроса на прозорливость своей супруги. Несмотря на удары судьбы, Эдуард не растерял еще всю свою интеллигентность, да и полученное образование время от времени проявляло себя. Теперь, когда жена отчаянно спорила с поставщиками или с привередливыми покупателями, он всегда поддакивал ей, говоря, в зависимости от сюжета спора, либо «да, да», либо «нет, нет», но всегда вкладывал (как ему казалось) в сказанное «исторический уклон». Благодарная за помощь в споре, супруга говорила после этого своим подружкам: «Я себя с ним такой умной чувствую!». Какой смысл она вкладывала в это утверждение – никто не знал. Все считали его замкнутым и малоразговорчивым, поскольку он слушал свою супругу в два раза медленнее, чем она говорила, при этом никогда не возражал, а лишь кивал головой в знак согласия. Однако была одна тема, когда он весь преображался и даже мог позволить себе возразить жене, говоря: «Нет, Настя, ты не совсем права!».
Это была тема о внутренней, а тем более о внешней политике, «разбор полетов» властей федеральных и областных, а так же правительства. Полученное образование позволяло ему грамотно и аргументировано анализировать то или иное событие. Наличие пива в придачу со слушателями стимулировало его мозговую деятельность по данной теме, но как только исчезала одна из двух этих составляющих, он опять превращался в обыкновенного, ничем не примечательного мужа-подкаблучника, которого жена «по полной программе» использовала в своем бизнесе. Правда, чтобы получить такого замечательного помощника в своей деятельности, ей пришлось долго, терпеливо трудиться над внутренними убеждениями своего мужа. Вначале она, путем длительных «информационных воздействий» и заклинаний, можно сказать даже «камлания», сумела притупить его «обостренное чувство социальной справедливости» и моральной ответственности, заявив при этом, что весь «грех» она берет на себя. В этот момент муж поймал себя на мысли, что История уже слышала подобное заявление из уст одного воинственного диктатора и все знали, чем всё это кончилось, но провести аналогию вслух, а тем более перечить своей жене не посмел.
Такая «коррекция внутренней сущности» мужа продолжалась несколько месяцев. Она закончила его психологическую обработку такой странной фразой: «Мы начинаем жить при капитализме, а при нем, родимом, каждый сам за себя – либо ты обманешь, либо тебя, и вообще, человек человеку волк!». С последней фразой в его сознании что-то щелкнуло и он почувствовал у себя желание выполнить любой «греховодный приказ» своей жены, правда, при этом продолжал мысленно противиться (без заметных последствий) добровольно входить в противоречие с уголовным кодексом, но его внутреннее «я» уже не испытывало мощного давления со стороны совести.