Погода стояла прекрасная, и сегодня, казалось, не стоило торопиться с преодолением перевала. Водители устали, и мы вполне могли бы переночевать в деревне Биканди на этой стороне, а завтра совершить совсем короткий пробег до Казвина. Мне очень хотелось так и поступить, но, к счастью, я отказался от этого плана. Мы поднажали и миновали перевал на закате, а еще через две мили наткнулись на добротный караван-сарай, послуживший нам отличным убежищем на ночь.
Ночью в погоде произошла та же поразительная перемена, какую мы испытали в Асадабаде. Проснувшись, мы обнаружили, что все вокруг засыпано снегом, а свирепая метель разыгралась не на шутку. Останься мы прошлой ночью на той стороне перевала, то задержка могла бы обернуться неделей. Как бы то ни было, расстояние до Казвина составляло всего 20 миль, и дорога, когда ее можно было отыскать в снегу, оказалась вполне проходимой. Ехать было трудно из-за замерзших рук и залепленного снежными хлопьями лобового стекла, но к полудню мы добрались до места без особых приключений и были рады оказаться на теплых квартирах.
Когда мы проходили через Казвин на пути к морю, жители города не выказывали нам особого дружелюбия; поэтому маловероятно, что теперь они проявят большее гостеприимство. Не приходилось сомневаться, что в городе нас вряд ли ожидает приятное времяпровождение, к тому же там будет слишком оживленно для нашего постоянного отдыха. По этой причине я выбрал Хамадан, где мы могли бы занять надежную оборонительную позицию на возвышенности за пределами города, откуда связь с Багдадом обеспечивалась бы через русскую радиостанцию.
Прежде чем пуститься в путь по узким и грязным дорогам города, я остановил колонну за виноградником рядом с главными воротами, чтобы дать всем машинам возможность подтянуться и достойно войти в город. В этот момент нас приветствовала внезапная вспышка коротких выстрелов и звук пуль, свистящих так близко, как только может быть нацелена персидская пуля. Но, как оказалось, это были не враждебные, а дружественные пули; из-за угла по снегу медленно выехала набитая русскими солдатами большая повозка, пассажиры которой с несколько большим, чем обычно, энтузиазмом предавались своему любимому развлечению – салюту из винтовок.
Мы проследовали через город до британского консульства, где мистер Гудвин снова принял все меры для комфортного расквартирования солдат и офицеров.
Наше прибытие вызвало в городе настоящий переполох. Приходили сообщения, будто Кучек-хан задержал нас в Реште и позволил нам вернуться лишь по доброте душевной – предварительно освободив нас от казны и ценных грузов. Естественно, мы считались стороной побежденной, и стремление уничтожить нас оказалось более напористым, чем когда-либо.
Не следует забывать, что в то время вся Северная Персия была битком набита оружием и боеприпасами, и любая толпа могла бы оказаться толпой, вооруженной русскими, турецкими и английскими винтовками; так что, стоило им набраться храбрости, чтобы перейти от слов к делу, и нам досталось бы не на шутку. В мечетях проводились митинги, а на стенах домов вывешивались подстрекательские плакаты.
На следующий день, 23 февраля, в Казвине мы провели полный и тщательный ремонт автомобилей. Необходимо было продолжить путь, но машины оказались к нему не готовы. В течение этого дня вчерашнее враждебное настроение только усилилось, и теперь толпе требовался только вождь, которого они, к счастью, не смогли найти – много болтунов при дефиците лидеров.
Теперь у меня появилась возможность отправить домой сообщение о последних событиях по индоевропейской телеграфной линии, проходящей через Казвин. В Энзели я не мог этого сделать, поскольку там имелась лишь русская радиостанция, которую, естественно, не предоставили в наше распоряжение.
Я телеграфировал о том, что миссии не удалось выбраться за пределы Энзели и что мы смогли уйти оттуда только по счастливой случайности; что было бы бесполезно предпринимать какие-либо дальнейшие попытки достичь Энзели, пока мы либо не откроем боевые действия, либо не придем к соглашению с Кучек-ханом.
В Казвине я получил официальное сообщение от Кучек-хана, что его войскам отдан приказ атаковать колонну, в случае если будет предпринята попытка повторить эксперимент прохождения через его страну. Нам также стало известно о заговоре, провал которого объяснял то, что нас беспрепятственно пропустили во время предыдущего продвижения. Судя по всему, дженгелийцы решили устроить засаду на колонну по дороге, но опасались, как бы русские войска, марширующие нескончаемым потоком, не встали на нашу сторону и не выступили бы в качестве подкрепления. Поэтому они обратились к русским властям с просьбой о невмешательстве. Есть основания полагать, что русские сильно затянули с ответом и, в итоге, отказались дать требуемую гарантию. Несмотря на то что, с большевистской точки зрения, мы уже не являлись их союзниками, любое другое решение выглядело бы бесчестным, и мы должны быть благодарны, что даже революционные солдаты повели себя в этом деле как «белые люди» и отказались участвовать в подобном предательстве. Комитет Энзели был склонен позволить дженгелийцам действовать на их собственное усмотрение, однако войска на дороге выступили против этого.
Мне также пришло интересное сообщение, что в Энзели прибыл значительный отряд Красной гвардии из Баку, как раз накануне нашего отъезда. Этим, вероятно, и объясняется та пылкость, с которой Челяпин просил нас остаться еще на один день в качестве гостей, дабы иметь возможность получить ответ на некое послание, в котором он спрашивал разрешения позволить нам продолжить свой путь.
Красногвардейцы должны были выполнить задачу, которую комитет Энзели боялся взять на себя, – захват британской миссии.
В течение 23 февраля никакого восстания не произошло. Ночь оживлялась беспрерывной пальбой, но это было лишь обычное выражение русской удали, хотя и звучало так, словно шел ожесточенный бой.
В 8 часов утра 24-го числа наша процессия снова двинулась по улицам Казвина с грозным бронеавтомобилем в качестве арьергарда, и вскоре мы уже катили по настоящей добротной дороге, наслаждаясь прекрасной погодой. Мы добрались до Аве в четыре часа пополудни, где разделили маленькую грязную почтовую станцию с несколькими казаками. На следующий день мы перебрались по глубокому снегу через перевал Султан-Булак, но, как и прежде, по хорошей, расчищенной среди сугробов дороге, и к вечеру достигли Хамадана.
Здесь мы разместили солдат в удобных помещениях для постоя на территории американской миссии, тогда как для офицеров нашлось два бунгало по соседству. Мы с полковником Дунканом и капитаном Даннингом разместились в здании банка неподалеку от построек миссии. Таким образом, мы весьма удобно устроились в плане обороны – машины, солдаты и офицеры находились в непосредственной близости друг к другу и были готовы собраться в любой момент.
Древний город Хамадан, или Экбатана, город-сокровищница Ахеменидов[8], расположен на северных склонах хребта Эльвенд, самая высокая вершина которого достигает 11 900 футов. Нижняя часть города находится на высоте 6500 футов над уровнем моря, а иностранное поселение, которое я выбрал для нашей дислокации, находится примерно на высоте 7000 футов, что зимой означает нечто вроде арктического климата. Лучшего положения трудно себе вообразить: участок безопасен, дает полный обзор города, а в стекающих с горного склона ручьях полно воды, которую можно использовать, не опасаясь того, что она загрязнена.
Сам город совершенно неинтересен, дома здесь вполне обычного типа для Персии и Северной Индии – те, что побогаче, сложены из кирпича и окружены глинобитными стенами, а победнее – из высушенных на солнце кирпичей. Несколько древних куполов с остатками цветной черепицы скрашивают общую унылость города; это либо мечети, либо гробницы, среди последних – гробницы Есфири и Мардохея[9]. На востоке раскинулся большой курган, на котором, как предполагают, находился древний дворец, от которого теперь не осталось и следа. На самом деле трудно отыскать какой-либо город, обладавший бы хотя бы половиной истории Хамадана, но сохранивший меньшее количество реликвий своей былой славы. Он был захвачен и разграблен Александром Македонским и стал ареной его самых диких оргий. По-видимому, последующие завоеватели крайне эффективно уничтожали все следы чудесных зданий, вероятно описанных в древних записях с изрядным преувеличением. Единственным остатком былой славы является каменный лев, который лежит в полях в нескольких сотнях ярдов от северо-восточной окраины города – часть скульптуры, которая, возможно, стояла у одного из бывших входов. Предполагается, что этот лев обладает всеми видами магических качеств, и к нему обращаются те, кому отказано в мужском потомстве или кто страдает от какой-то неизлечимой болезни.
Мне хотелось бы процитировать здесь стих из поэмы Клинтона Сколларда о Хамадане, который я скопировал из книги о путешествиях в Персию, находящейся в распоряжении американской миссии.
Через центр города протекает горный поток, оживляя унылые окрестности и одновременно обеспечивая жителей водой и дренажным каналом.
Хамадан имеет огромное торговое значение, известное, помимо прочего, своим кожевенным производством и ковроткачеством. Население составляет около 60 000 человек, включая значительную долю евреев и армян. Население района частично турецкого происхождения, по крайней мере половина относится к турецкой народности карагёзлу, а в деревнях говорят больше на турецком языке, чем на персидском.
Город окружен возделанными полями и очень красив весной, когда всходят посевы пшеницы и цветут фруктовые деревья. Из нашего жилища открывался вид на равнину, которая простирается на 50 миль на север, до перевала Султан-Булак.
Выбранное нами место идеально с военной точки зрения. Когда здесь останавливались турки, они также выбрали его, и дом, который теперь служил мне штаб-квартирой, год назад принадлежал им. Нужно отметить, что турки нанесли банковскому дому весьма ощутимый ущерб.
На данный момент изначальный план полностью рухнул, и нам необходимо было сориентироваться и подумать, что еще можно предпринять, чтобы помешать осуществиться планам турок в этих регионах.
Прежде всего не вызывало сомнения, что, оставаясь на месте – если бы нам удалось продержаться, – мы могли бы помешать многочисленным турецким и немецким агентам, действовавшим в этой части Персии, одновременно ожидая перемены ситуации, которая позволила бы нам предпринять еще один бросок на Кавказ. Между тем персидская внутренняя обстановка оставалась очень напряженной и требовала пристального внимания. В любом случае, поскольку снег теперь шел почти ежедневно, все перевалы оказались полностью заблокированными, и о каких-либо попытках передвижения не приходилось и думать; мы были совершенно отрезаны от Багдада, и никакой возможности добраться до нас не оставалось. Русский отряд с боеприпасами, груженными на вьючный транспорт, потерял шесть человек и тридцать животных замерзшими насмерть на Асадабадском перевале, который мы преодолели две недели назад, и было очевидно, что нас ждет долгий период ненастной погоды.
Мне удалось связаться с Багдадом по русской радиостанции, а оттуда с Лондоном, и я получил инструкции оставаться на месте, следить за ситуацией в Персии и двигаться вперед, если такая возможность представится.
Далее следовало подумать, нет ли других путей, по которым мы могли бы попасть на Кавказ. Другой единственно возможный маршрут – из Казвина через Тебриз и Джульфу, откуда мы могли добраться до железной дороги на Тифлис. Расстояние от Казвина до Тебриза составляет более 300 миль, зимой дорога непроходима для автомобилей и тянется через земли народа шахсаван, а также дженгелийцев на нашем правом фланге. Взвешивая все за и против, приходили к выводу, что нет никакой возможности предпринять попытку передвижения по этой дороге с какой-либо перспективой успеха.
Теперь, когда Персия находилась на грани крайне серьезных внутренних потрясений, возникала крайняя необходимость в войсках, но до тех пор, пока длилась суровая зима, не было возможности должным образом снарядить и доставить людей по дороге, по которой пришли мы. Так что мы были вынуждены оставаться на месте и довести свой блеф до конца.
В глазах персов мы всегда выглядели сильнее, чем были на самом деле. Один только вид броневика внушал благоговейный трепет, а сорок одна машина, вероятно, заключала в себе какое-то страшное оружие. Сорок один водитель тоже выглядел весьма внушительно – персам и в голову не приходило, что военная подготовка наших водителей едва ли выходила за рамки технического знания автомобилей. Но эти ребята заслуживают всяческих похвал, которыми я могу наградить их. Возглавляемые двумя сержантами, Харрисом и Уотсоном, они творили чудеса и никогда не роптали даже при самых тяжелых обстоятельствах.
Ситуация и меры, принятые для ее решения, выглядят следующим образом.
Вполне естественно, персидское правительство заняло выжидательную позицию и склонялось скорее на сторону немцев, чья пропаганда и кажущиеся заманчивыми военные новости очаровывали жителей Тегерана. Тегеран по-прежнему сохранял нейтралитет – как на практике, так и в теории. В то время как турки и русские свободно использовали дорогу Казвин – Керманшах в качестве поля боя, заповедный Тегеран оставался нетронутым. Рядом с британским посольством на ветру гордо развевались флаги турецкого и немецкого посольств, и турки имели полную свободу действий для своей пропаганды и интриг. Немцы, однако, несмотря на законы нейтралитета, казалось, не считали персидскую столицу безопасным местом для проживания, и, хотя над зданием развевался флаг, само посольство было фактически закрыто.
Движение Кучек-хана также испытывало расцвет. То, что нас оставили в покое, можно было связать с его деятельностью, и его авторитет должным образом вырос. Его программа реформ подходила всем – как серьезным демократам, так и обычному бунтарскому элементу, желающему любых перемен, приносящих беспорядок и перспективы грабежа. У Кучек-хана имелись сочувствующие ему в самом кабинете министров, в Казвине, а также в Хамадане и во всех других крупных городах находилось множество его агентов. Его провозгласили спасителем Персии, который собирался изгнать иностранцев и вернуть золотой век. Ко всему этому добавлялось то, что в воздухе витал дух большевизма, а микроб революции распространялся по всем народам мира: вряд ли Персии удастся от него спастись. Казалось, что наглядный урок, преподнесенный русскими войсками, послужил бы сдерживающим фактором, но он, по-видимому, возымел противоположный эффект.
Поэтому совершенно очевидно, что Кучек-хану оставалось только поднять знамя, двинуться на Казвин, а оттуда на Тегеран и установить в Персии революционное правление. Если бы он ударил сейчас, то, имея на своей стороне всех ведущих чиновников, а также большую часть населения, успеха достиг несомненно. Момент самый что ни на есть подходящий, но стояла плохая погода, и к тому времени, когда он в конце концов решил выступить, мы оказались способны поставить ему мат. За ним стояла очень мощная движущая сила в лице германских и турецких агентов и «Османского общества единения и про гресса»[10], против которого Кучек-хан ничего не имел, но он упустил удобный момент, и Персия была спасена. Интересные подробности его движения мы рассмотрим в следующей главе.