– Так ты себе врачей представляешь? – спросила Элоди, тяжело дыша.
– Угу. Прости, я не доктор Стюарт, или как там зовут Патрика Демпси в медицинском сериале?
Брат сумел вызвать у нее улыбку, однако бледность Элоди усиливалась на глазах.
Я паниковала, но изображала уверенность и тоже смеялась. Причем смех был искренним. Я чувствовала пустоту и цельность, тревогу и спокойствие… Забавная штука эмоции, мы столько всего можем ощущать одновременно. Способность быть разной в одну и ту же секунду, бремя навалившихся проблем – что это? Суровое наказание от бездушного древнего бога? Боль, трудности, психологическая травма, несчастная любовь, все обрушилось на одного человека… А тут еще Элоди собралась преждевременно рожать у меня на кухне.
Мысли бешено скакали, а Элоди смеялась над «Анатомией Грей». Надо же.
– Не расстраивайся, я все равно больше люблю Дага Росса из «Скорой помощи», – утешила подруга Остина.
Говорила она неровно, в паузах между тяжелыми выдохами. Придерживала живот и выгибала спину.
– Не знаю, кто он такой, но…
Элоди вытаращила глаза:
– Как не знаешь? Это же американский сериал. Джордж Клуни! А ты не знаешь? – Она вновь выгнулась дугой.
– Ребята? – позвала я наконец вслух после того, как трижды сделала это мысленно.
Оба посмотрели на меня. Элоди напоминала привидение. Она согласилась со мной прежде, чем я успела открыть рот.
– Хорошо. Хорошо. Надо ехать.
– Элоди, сможешь встать? Наверное, лучше сразу в «Скорую», а не к врачу? Я гляну в «Гугле», на всякий случай.
Я понимала, у нее что-то вроде приступа панической атаки. Это может быстро пройти, а может ухудшиться, тут не угадаешь. Лучше не рисковать, тем более после недавнего сообщения доктора о низком уровне сахара в крови. Я погуглила и убедилась, что в таком состоянии беременную надо везти в «Скорую».
– Да, поехали. Эль, вперед.
Мобильный на столе вновь засветился, вспыхнуло фото отца Элоди. Я покосилась на нее – не видит? – и перевернула телефон экраном вниз.
– Хотя бы убедимся в том, что малыш в порядке. Это недолго. Я тебя отвезу.
– Сейчас в отделении «Скорой» народу немного, – заверил ее Остин. – Я с вами.
– Ладно. Ладно. Надеюсь, мы и правда быстро. – Элоди кивнула.
В отделении «Скорой» народу всегда много, но я решила не возражать. Главное – успокоить Элоди, остальное не важно. Она кивнула, и Остин, нагнувшись, подхватил ее под коленки и поднял, точно пакет с покупками.
– Я могу идти, – возмутилась Элоди.
Остин лишь надвинул капюшон дождевика ей на голову. Элоди вздохнула, но вырываться не стала. Пока Остин нес ее через двор, я искала ключи, которые обнаружились в кармане формы. Руки дрожали, хотя все вроде было нормально. Ну, не совсем нормально, но ведь не как в кино, где люди кричат, бегают, плачут и кругом дурдом.
Я вдруг вспомнила про работу. Смена началась! Не жизнь, а черт-те что.
Я обогнала Остина, открыла заднюю дверь машины, и он бережно опустил Элоди на сиденье. Мне очень хотелось сказать брату, чтобы он сел сзади, – а лучше вообще ушел. В его присутствии ей явно полегчало; наверное, она думала, причем справедливо, что от меня сейчас толку мало. От Остина, между прочим, не больше. Хотя рядом с ним Элоди немного успокоилась, спрятала лицо в ладони и прислонила голову к его плечу.
Когда он распахнул пассажирскую дверцу, я с трудом смолчала, лишь демонстративно вздохнула и села за руль. Включила музыку, глянула, удобно ли Элоди. Она плакала. Остин смотрел в окно. Дергал ногой, как всегда в минуты волнения. Кажется, шевелил губами, но я ничего не слышала за голосом Райана Сикреста, ведущего на радио.
Едва выехали на шоссе, загорелась лампочка «Неполадка двигателя». Беда не приходит одна.
– Эль, военное удостоверение при тебе? – спросила я, перекрикивая скрипучие «дворники».
Без документа нас вполне могут не пустить за ворота. Если охранники окажутся не в духе, их не смягчит даже заплаканное лицо беременной, которой явно больно.
– Я прихватил удостоверение, оно лежало возле телика, – объявил Остин. – Кари, послушай… – начал он, когда я пошла на обгон грузовика с прицепом.
– Нет! – рявкнула я.
Брат сложил руки на коленях, и я добавила:
– Потом.
Я многозначительно покосилась в зеркало на Элоди. Она изучала свой живот, по лицу текли слезы. Поймав мой взгляд, Элоди сказала:
– До переезда сюда у меня таких приступов не случалось.
– Раньше ты жила по-другому. К тому же у тебя не было мужа на войне и ребенка размером с ананас в животе.
В ее глазах вспыхнул слабый огонек, уголки губ на мгновение приподнялись.
– Да. Это верно. Простите, что я вас переполошила.
Она уже не плакала, но плечи еще вздрагивали.
– Минут через десять приедем, – сообщила я.
Остин потянулся к моей руке – в детстве он делал так, когда родители спорили в машине. Обычно это происходило при возвращении с какого-нибудь «увлекательного» семейного уик-энда, навязанного мамой. Она не выдерживала долго в доме, а папа не выносил ее, и мама придумывала очередную эскападу. Видимо, они не могли провести бок о бок целых два с половиной дня, поэтому на обратном пути, в воскресенье, кричали друг на друга. Все начиналось с папиной «шутки» и заканчивалось тем, что мама хлопала дверью и ночевала на качелях на крыльце. Клянусь, там мама чувствовала себя лучше, чем внутри папиного офицерского дома; она не ощущала его своим.
Иногда из-за родителей мы с братом сближались, а иногда из-за них отталкивали друг друга. Сейчас я отдернула руку – в истории с вербовкой Остин выступал в отрицательной роли. В роли нашего отца. Тот наверняка поспособствовал зачислению Остина на службу, но в этот раз предали меня не родители, а брат, и я не хотела его прикосновений. Даже его присутствия в машине не хотела.
Брат прислонился к боковому окну и уставился перед собой. Знакомый взгляд. Тоска, жажда прощения и принятия. Я не в силах дать этого Остину. Он ведь не шину на моем велике проколол и не кукле голову отломал, как в детстве. Поступок брата совсем другого масштаба. Небо и земля. Пусть теперь тоскует, я не желаю сдаваться и прощать лишь потому, что не могу видеть Остина несчастным.
Он сделал выбор, хотя в детстве мы дали друг другу обещание. Остина отправят в лагерь для новобранцев. Затем в Ирак или Афганистан – или где мы там сейчас воюем? И что тогда? Армия погубит его, как губит все и всех. Только я пока не готова говорить с ним об этом. Не важно, сколько раз я проверяла телефон и перечитывала нашу последнюю переписку, на самом деле я не готова к этой битве.
Мы ехали в тишине, все трое страдали, каждый по-своему.
Глава 7
Медсестра вызвала Элоди лишь через час.
Я двинулась за ней следом – мимо сопливых краснолицых детей; мимо солдат в военной форме, не отрывающих взгляда от мобильных телефонов; мимо кучи других людей с телефонами, в том числе множества измученных родителей и гиперактивных детей. Приемная была огромной и навевала уныние, мы просидели молча весь час ожидания.
Остин от нас не отходил, показывал Элоди фотографии «злобных младенцев» на «Фейсбуке». Смешил ее, да, но это не делало его святым. Когда мы с Элоди поднялись, брат меня окликнул. Я одарила его неоднозначным взглядом. Он мог означать «пошел ты», а мог – «я занята, подожди, пожалуйста». Пусть Остин сам выбирает, мне плевать.
Где-то за дверью кашлял невидимый ребенок: хриплый лающий звук, будто из фильма ужасов. Мы прошли три зашторенные псевдопалаты: временные, лишенные какого-либо достоинства отсеки. Ненавижу больницы, да и любые другие места, где чувствую себя несвободной! Кашляющий ребенок заплакал, и мое сердце испуганно сжалось.
Медсестра в «палате» Элоди взвесила ее, измерила давление, затем попросила меня выйти. Я глянула на подругу, та кивнула.
Нужно позвонить Мали, в ужасе сообразила я. Мобильный показал три непринятых звонка. Она меня убьет. Еще и голосовое сообщение… Не буду его слушать – все равно Мали сейчас устроит взбучку по телефону. В порошок сотрет. Я опаздываю уже на сорок минут.
Я прислонилась к единственной настоящей стене, которую сумела найти, и набрала номер Мали, но ответа не получила. Вздохнула, однако почувствовала облегчение оттого, что можно просто поговорить с голосовой почтой. Едва зазвучало приветствие автоответчика, в трубке дважды пискнуло – по другой линии звонила Мали.
Я набрала в грудь побольше воздуха и рассказала о случившемся. Объяснила – я приеду примерно через час, а вот Элоди сегодня явно не работник. Мали сообщила, что наше отсутствие стоило ей двух новых клиентов, но под конец разговора велела передать Элоди пожелания выздоровления. Я улыбнулась. Мали – добрая душа.
Я подумала о брате. Пожалуй, не буду даже сообщение ему писать, просто улизну из больницы через черный ход, минуя приемную. Нет у меня сил общаться с Остином, обсуждать, почему он сделал то, что сделал, и почему не рассказал мне. Да и не знаю я, что ему говорить. Мне нужны ответы, только готова ли я к ним? Можно, конечно, и дальше прятать голову в песок, но это ничего не изменит. К тому же в глубине души мне хочется знать все, даже в нынешних обстоятельствах. Если я выясню правду о вербовке Остина и пойму наверняка, что Каэл вел подлую игру, мстил за некие папины прегрешения, – тогда мне полегчает. Надеюсь.
Хочу ли я знать подробности? Не очень. Станет ли от них легче? Вряд ли. Сумею ли я избегать и Каэла, и брата вечно? Увы, нет. Однако сегодня – сумею.
Словно по команде, в коридор влетел Остин. К счастью, в этот момент из-за занавески Элоди выглянула невзрачная медсестра и попросила меня войти.
– Она зовет вас обоих, – махнула медсестра Остину.
Ладно. По крайней мере не придется выяснять с ним отношения.
Элоди, очень юная, с поднятой до груди рубашкой и оголенным животом, сидела в кровати. К животу крепились тонкие провода при помощи клейких полосочек телесного цвета – медики проверяли состояние малыша. Элоди уже не плакала и казалась спокойной. Усталой, но спокойной.
Присев на край кровати, я взяла подругу за руку. Просвечивающие темно-синие вены придавали бледной коже серовато-голубой оттенок. Я ощутила дурноту – под флюоресцентными лампами Элоди выглядела совсем больной. Сердце сжалось. Я привыкла видеть ее румяной и с блеском в глазах.
Она тронула живот.
– Малыш в порядке. Мне просто нужно меньше нервничать. Малыш в полном порядке. – Элоди ткнула в капельницу, подвешенную у кровати: – Я обезвожена, поэтому в меня вольют вот это.
Я с облегчением выдохнула, выпуская часть напряжения.
– Вы сын Фишера? – спросил вдруг врач, которого я не сразу заметила.
Он смотрел на Остина, стоявшего в углу со скрещенными на груди руками. Брат ответил «нет» столь небрежно и искренне, что я ему почти поверила. До чего прекрасный лгун.
Элоди опустила взгляд. Я посмотрела на врача – нет, незнакомый. Остин тыкал в экран мобильного, словно никакого обмена репликами и не было.
На лице врача проступило сомнение, но он лишь кивнул.
– А что? – спросила я.
Остин дернул головой, недовольный моим вмешательством.
Заглянула медсестра, сообщила врачу:
– Вы нужны. Перелом руки.
Задержала взгляд на мне и Остине, затем вышла.
Я сверкнула глазами на брата:
– Ты его знаешь? В чем дело?
– По-моему, он друг отца.
– Почему ты соврал?
Остин пожал плечами.
– Говорю же, он, по-моему, друг отца.
Тоже мне, объяснение!
– Врать ты явно привык. Интересно, откуда в тебе это? – только и смогла сказать я.
Остин шагнул ко мне, вскинул руки.
– Тебе я не врал! – прошептал с отчаянием.
– Ты завербовался в чертову армию и ничего мне не сказал!
Я старалась говорить потише, но хотела рвать и метать. Гнев вскипал, будто живой, перекатывался под кожей.
Брат вздохнул.
– Карина, я же понимал – если скажу, ты распсихуешься, вот как сейчас. Интересно, откуда в тебе это?
Подколка больно меня стегнула. Мол, я похожа на отца. Мы с Остином часто сравнивали себя друг с другом или с родителями – чтобы ранить посильнее.
Элоди терпеливо переводила взгляд с меня на Остина. Я ласково сжала ее руку. Элоди только очередного скандала не хватает.
– Чтоб тебя, Остин! Нашел время! – выплюнула я и вновь повернулась к подруге. – Слава богу, малыш в порядке. Я за вас волновалась. За обоих.
Она кивнула, тоже легонько пожав мне руку.
– И я волновалась. Прости, я столько проблем создала. У меня взяли анализы, а сейчас следят за сердцебиением малыша.
Элоди посмотрела вверх на приборы, попискивающие на стене в изголовье кровати.
– Не за что просить прощения. Ты ничего плохого не сделала, – заверила я.
Почему женщины вечно извиняются за то, что им не подвластно? И я, и Элоди, и мама…
– Все так навалилось. Родители. Филип… Он…
Элоди перевела взгляд с моего лица на висящий в углу маленький телевизор. Тонкая штора почти не отделяла нас от других пациентов, и до соседей наверняка долетало каждое слово. Я слышала возню медсестер и тот жуткий детский кашель. Нервничала, но сбежать не могла, Элоди во мне нуждалась.
Я вновь посмотрела на нее. Такая хрупкая…
– Что случилось с Филипом? – Я взглянула в ее ввалившиеся глаза и подумала о стоящем рядом брате, о других пациентах, о невозможности уединиться. – Если не хочешь, не рассказывай.
– На «Фейсбуке» маме написали, что муж мне изменяет, и любовница вместе с ним в командировке. Замужняя. Родители верят и хотят, чтобы я вернулась домой до рождения ребенка. Будто я на такое пойду? Будто у меня есть возможность?!
Рука Элоди опустилась на круглый живот, погладила его поверх тонкой больничной рубашки, больше напоминающей дешевую бумажную обертку.
– Ты знаешь, кто отправил сообщение?
– Кто-то из взвода Филипа. Мама говорит, муж той женщины. Только аккаунт фальшивый, хотя страницу жены вычислить легко – она единственная у него в друзьях.
Я покосилась на брата, но он смотрел под ноги. Наверное, пытался стать незаметным, чтобы Элоди позабыла о его присутствии и почувствовала себя свободней. Подобные истории очень часто происходят с теми, кто женится раньше, чем по закону может употреблять спиртное. Женитьба, командировка на войну, ребенок, опять командировка. Мизерная зарплата, переработки, никакого признания, вербовка за вербовкой. Заколдованный круг, в который попалась и Элоди. Причем это только начало.
– Говорить честно? Или успокаивать? – спросила я.
– Правду. – Элоди улыбнулась, легонько прикусив нижнюю губу. – Только помягче.
– Договорились, – кивнула я.
Ну и как сказать это помягче? От старания мой голос стал на октаву выше и зазвучал тише.
– По-твоему, письмо от мужа-рогоносца – просто ерунда? Выстрел наугад? Ты не думала, что в его словах есть какая-то правда? Не думала, почему он выбрал тебя и твоих родителей?
Элоди поморщилась, однако я не умолкла. Я помнила договор – быть честной, выражаться помягче.
– Послушай. Я ни в коем случае не утверждаю, будто Филип тебе изменяет, но такое происходит сплошь и рядом. У одного моего знакомого жена поехала в Ирак и там забеременела, а ее муж был гражданским и находился на другом конце света, в военном городке Форт-Беннинга. Воспитывал дома детей, а жена тем временем трахалась с начальником. Сплошь и рядом. Измены – огромная часть армейской жизни. Да любой жизни, но, знаешь, Эль, мне нравится Филип, я его не обвиняю и не становлюсь на сторону твоих родителей. Лишь предлагаю – может, навести справки?
– Ты серьезно, Карина? – влез брат.
– Как навести справки? – спросила Элоди.
Я с облегчением отметила, что она не расстроилась.
– Напиши этому парню. Или спроси Филипа. Хотя разговор с Филипом может только навредить. К тому же вдруг он не признается? Если же парень, отправивший сообщение, наврал и довел тебя до нервного срыва и больницы, то я сама ему напишу! – вполне искренне заявила я. – И жене его тоже.
Элоди не рассмеялась, да я этого и не ожидала.
Она выпятила подбородок: