Приветливый мужской голос сообщил ей, что она «выиграла в лотерею». Алена знала значение слово «выиграла», особенно после прошедшего чемпионата, а слово «Лото» было и по-русски «Лото». Поэтому сложить два и два оказалось несложно, и Алена подумала, что ей, вероятно, в Германии улыбнулась удача. Мужчина продолжал что-то говорить, она отвечала «да», «да» и снова «да», но все равно не могла до конца понять, каким образом она получит свой приз и на какую сумму выигрыша можно рассчитывать. После этого разговора ей больше не перезванивали, никто не напоминал о выигрыше, поэтому Алена предположила, что тот мужчина ошибся номером, а потом и вовсе забыла об этой истории. Она привыкла работать и добиваться всего сама, а не ждать, пока удача обрушится на нее сверху в виде лотерейного выигрыша. Алена забыла об этом звонке, пока месяца через три ее не вызвали в офис Инго Штойера на катке.
– Я не понимаю, как это произошло, как? – Алена все качала головой и смотрела на Инго.
Она не могла поверить, что все происходящее с ней и весь этот разговор не какая-то неудачная шутка. Инго был серьезен как никогда, и он был зол. В федерации каким-то образом узнали, что каждый месяц с Алениного счета, который был специально для нее открыт, снимались 70 евро и переводились на счет некой странной лотерейной фирмы. Даже в страшном сне Алена не могла себе представить, что подобное надувательство было возможно в такой правильной стране как Германия. Выходит, она повелась на уловку мошенников, потому что просто представить себе не могла, что такое возможно. Она не понимала, каким образом Инго узнал о движении средств на ее счету, но ей было очень стыдно, что она допустила такую оплошность. Извинения никто не хотел слушать, и за такую глупость ее решили наказать – банковскую карточку с оставшимися на счету накопленными деньгами (ведь Алена никогда не тратила все 10 евро в день, которые ей причитались) просто изъяли. Причем отдать ее Алена должна была Штойеру сразу.
– Но это мои деньги, – уверенно сказала Алена и с вызовом посмотрела в глаза своему тренеру.
– Карточку на стол, – повторил Инго твердым голосом.
– Но… – Алена хотела все объяснить, но выдвинутый ультиматум был предельно ясен. Она не могла покинуть кабинет тренера, дверь которого он запер, пока не отдаст карточку.
– Или ты кладешь карточку на стол или собираешь вещи и уматываешь. В Киеве будешь дальше тренироваться!
Как раз сегодня Алена хотела зайти в супермаркет после тренировки, на неделе было как-то не до этого, и вот теперь… Алена молча положила карточку на стол, посмотрела еще раз на Штойера и вышла наконец из кабинета. Она скорее умрет с голоду, чем позволит депортировать себя на родину.
Конечно, она не сказала Инго, что наличных денег у нее больше не было, а в холодильнике – шаром покати. Хотя… Пачка чая и пара леденцов у нее были, на этом она вполне могла продержаться пару дней, а там видно будет. А что ей оставалось делать? Плакать, жалеть себя и слушать, как в животе урчит? Алена прислушалась к себе и улыбнулась: во всей этой истории все же было и что-то положительное – к этому времени она сбросила почти восемь килограммов, но оставшиеся два никак не хотели уходить, как бы она не старалась. Каждый день она прибавляла дополнительный круг на пробежке, но эти проклятые два килограмма просто прилипли к ней намертво. Теперь, когда ей стало нечего есть, она могла избавиться от них быстрее, чем рассчитывала.
Еще больше Алене «повезло» спустя пару дней вынужденной голодовки, когда она рано утром села в первый автобус, чтобы ехать в университет. Алена все еще ходила на уроки немецкого языка и только после занятий появлялась на катке. Так как денег у нее больше не было, она решила проехать зайцем. И как можно по-другому охарактеризовать тот факт, что контролеры вошли именно в этот автобус, именно в шесть утра и потребовали билет именно у нее? «Везение», не иначе! Выписанный штраф Алена показала Робину. Когда она вернулась на каток, он сразу заметил, что с Аленой что-то не так. Когда она кое-как изложила ситуацию, он одолжил ей денег на выплату штрафа.
Банковскую карточку Алене все же вернули спустя пару дней. Пользуясь случаем, Алена постаралась объяснить, что курсы немецкого языка при университете не давали необходимого результата. Поэтому ее тут же перевели в спецшколу, где она оказалась за одной партой с десятилетними детьми иностранцев, как и она изучавшими язык с нуля. Поэтому тут Алена сразу смогла влиться в процесс обучения и начать усердно заниматься. Все остальное ей было неважно. Она учила язык и готовилась к предстоящему сезону.
* * *
На следующий год Алена и Робин сохранили свои программы, чтобы представить их более широкой аудитории на международных соревнованиях.
Их короткая программа начиналась под звуки фортепианной музыки Рондо Венециано «Isole». Осторожные движения, каждая нота, каждое нажатие клавиши фортепиано, каждый разворот, прыжок, каждое вращение, движение руки – случайное или преднамеренное, – каждый взгляд – вскользь или прямо в глаза, – каждая улыбка – незаметно скользящая по лицу или исходящая из самого сердца, – все это отражалось и преумножалось в звуках фортепиано. Эту программу можно было бы интерпретировать по-разному, так много скрытых чувств она обнажала своей простотой и нежностью. И конечно, можно было бы сказать, что речь идет об одиночестве, о молодой девушке, которая начинает новую жизнь в чужой стране, полагаясь только на свою интуицию, свои чувства и мечты.
К сожалению, не все получилось показать в этой программе во время их дебюта на этапе Гран-при в Москве. Может быть, свою роль сыграл тот факт, что Алена и Робин впервые выступали вместе на соревнованиях подобного уровня, может, они просто переволновались, но, по сути, это было даже неважно. Инго Штойер, казалось, тоже был на взводе – он раскачивался у бортика во время их выступления на московской ледовой арене «Лужники» и всем телом отзеркаливал каждый поворот, каждый шаг, каждый прыжок своих подопечных на льду. Его «выступление» Алена увидела позже по телевизору и была счастлива, что их тренер так переживает за них. Это много значило для нее.
После короткой программы они заняли только седьмое место, но смогли наверстать упущенное со своей «Касабланкой» в произвольной. В итоге Алена Савченко и Робин Шолковы на своем дебютном Гран-при получили бронзовую медаль.
Разве можно было желать чего-то большего на первом совместном Гран-при? Хотя что говорить, они откатались не чисто, были не безупречны, поэтому Алена не могла не думать о том, что было бы, если бы они не совершили этих ошибок… Наверное, они могли бы подняться выше. Так или иначе, Алена была счастлива получить эту первую медаль Гран-при, но больше всего ее радовала даже не награда, а возможность увидеться с родителями в Москве.
Нина и Валентин Савченко приехали в Россию специально, чтобы встретиться с Аленой и, конечно, поболеть за нее. И эта встреча была Алене дороже всех медалей вместе взятых. В конце концов она не видела свою семью почти полтора года. Мама и папа не могли позволить себе приехать в Германию. Алена тоже не могла их навестить, потому что ей не разрешали покидать страну – почему-то этот запрет на выезд был важен для того, чтобы она могла вовремя получить немецкий паспорт, необходимый для выступления за Германию на Олимпийских играх в Турине. Алена до конца не понимала, что это за правило или закон, никто ничего ей конкретно не объяснял. Время от времени ей приходилось подписывать какие-то документы, которые были необходимы для получения гражданства. Сначала она наотрез отказывалась подписывать бумаги, не зная, что именно в них содержалось, но Инго не терпел никаких возражений. Алена должна была ставить подписи, в противном случае в игру вступал уже известный ей ультиматум: «Не подпишешь – поезжай в Украину, с концами». Угроза быть депортированной на родину постоянно довлела над ней как дамоклов меч. Доходило до того, что если у нее что-то не получалось на тренировках, или она хотела высказать свое мнение по поводу того или иного элемента, или усовершенствовать какое-то движение в программе, то каждый раз слышала в ответ одно и то же: если с чем-то не согласна, то, как говорится, «битте шен» – она может тот же час паковать вещи и уматывать домой. Ее дело было работать и тренироваться, а не высказывать какие-то несогласия или, не дай Бог, критику. Все это очень давило на нее, слова Инго она воспринимала всерьез. Поэтому Алена молча подписывала все документы, которые время от времени выкладывались перед ней, не требуя разъяснений. Однажды она попросила Робина вкратце рассказать, что ей предложили подписать, но он быстро пробежал глазами лист бумаги и сказал: «Просто подпиши и все», – на чем разговор был, собственно, и закончен.