Мистер Хеллроад, завернутый в темно-синий махровый халат, прошлепал босыми ногами по скрипучему дощатому полу в комнату, сел на кровать, вскрыл конверт. В неясном свете лампочки читать было сложно, но Хеллроад особо и не старался понять все, что написала эта немолодая женщина. Ему нужна только суть. Только то, что люди оставляют между строк, спрятав за красивыми словами и витиеватыми оборотами.
Мистер Хеллроад с четверть часа сидел на кровати, изучая записку. Его взгляд прожигал бумагу насквозь, суматошно прыгая с буквы на букву. Казалось, еще немного, и письмо вспыхнет в жилистых пальцах.
Записка говорила с мистером Хеллроадом. Только он слышал предательские голоса бумаги и чернил, рассказывающие о самых сокровенных мечтах, фантазиях и тайнах миссис Винкерс, пожелавшей получить самый изысканный, самый удивительный и фантастический сон в своей жизни. В этом сне немолодая уже женщина хотела снова обрести молодость и прожить жизнь так, как этого не могло случиться в реальности.
Ну что же, миссис Винкерс, ваше желание понятно, и оно осуществимо. Нет таких снов, которых не мог бы создать мозг мистера Хеллроада.
Записка упала на пол, где ее ждали десятки других, написанных на обычной, на серой, на цветной бумаге, на бумаге с вензелями и даже на бумаге, нежно пахнущей изысканными духами. Теперь это не больше, чем обрывки чужих желаний, воплощенных мистером Хеллроадом. Сам же Хеллроад считал все это мусором, недостойным даже того, чтобы отправиться на помойку.
Мужчина встал, в задумчивости походил по комнате, разбрасывая ногами бумажки, затем неожиданно повернул в прихожую – там на стене висел древний телефон, еще более грязный, чем все остальное в этом доме. Пальцы набрали привычный номер, и пришлось ждать долгих три гудка, пока на том конце провода соизволили снять трубку.
– Эванс? Мне нужен стимулятор, но только хороший, а не то дерьмо, что ты привез в прошлый раз. Да-да, буду работать. Конечно, все, как и договаривались. – недолгая пауза. – И еще, Эванс, принеси мне газеты с упоминанием миссис Винкерс. Да, черт тебя побери, я не читаю газет, и никогда не буду читать, поэтому принеси мне все, где хотя бы полслова есть про эту женщину! Иди ты к черту, Эванс!
Мистер Хеллроад с силой повесил трубку на рычаг, отчего телефон издал короткое жалобное «дзынь!», и сам удивился тому, что остался цел после такого удара судьбы.
– Ну не читаю я это дерьмо, мне и своего хватает! – бурчал себе под нос мистер Хеллроад по пути в комнату. – Если попросил, значит надо, и нечего вопросы задавать. Что-то Эванс в последнее время мне нравится все меньше и меньше. Может настала пора поменять дилера? Хм, а где в наше время найдешь хорошего дилера?..
Мистер Хеллроад был зол. Впрочем, этот человек почти всегда был зол, или взбешен, или просто не в духе, а радовался он лишь однажды в глубоком детстве. Хотя он уже и не помнил, было ли у него это детство. Да и вообще – что такое детство? Ай, к чертям все это, надо бы поспать, вчера была трудная работенка, да и сегодня намечается нелегкая. Но миссис Винкерс останется довольна, это уж точно.
5
… – Тим, мне нужно заглянуть в чужой сон.
Джонсон, задрав ноги в пыльных ботинках, лежал на узкой короткой кушетке, нещадно курил и смотрел в облупленный потолок. Кушетка стояла у большого окна такой же большой комнаты с тремя столами у стен, уставленными разнообразными электрическими, химическими и механическими приборами. Над столами висели гроздья инструментов, проходили какие-то трубки и разноцветные провода. Один стол нес на себя вытяжной шкаф, который сейчас был закрыт, и за стеклами его дверец клубился густой сизый дым.
– Так в чем проблема? – раздалось из-за дальнего стола – возьми, да… – за натужным голосом раздался скрежет и железный лязг. – … да посмотри. У тебя что, своего сомнопроектора нет?
У стола раздался грохот, будто на бетонный пол упало что-то небольшое, но тяжелое. К кушетке подошел тощий паренек в сером, местами покрытом разноцветными пятнами и разводами халате, снял защитные очки, взъерошив густые светлые волосы, потер щеку, оставив на ней черную масляную полоску, и, наконец, плюхнулся в стоявшее рядом большое кресло.
– Нет, Тим. – выпуская дым произнес Джонсон – Ты не понял. Мне нужно увидеть сон глазами его заказчика.
Тим удивленно посмотрел на детектива.
– Но это невозможно, ты же знаешь.
– Да знаю… – протянул Джонсон, глядя в потолок. – Или возможно? А, Тим?
Джонсонс неожиданно повернулся в сторону Тима, посмотрел ему прямо в глаза.
– Ох, н-не люблю я, когда ты так на меня смотришь – начал заикаться Тим. – И зачем тебе в чужой сон?
– Ну-у… – Джонсон снова уставился в потолок. – Просто хочу посмотреть чужой сон. Интересно же.
– Конечно, рассказывай. Знаю я тебя! Ты никогда и ничего не делаешь просто так. – Тим подскочил с кресла, подошел к окну, но открывающийся отсюда вид города его совершенно не интересовал. – Хотя чего я у тебя спрашиваю? Это невозможно, поэтому что бы ты ни задумал – брось. Увидеть чужой сон в деталях невозможно.
– Ну ладно, Тим, невозможно, так невозможно, не надо на меня так смотреть. Я просто спросил.
Джонсон докурил сигарету, встал с кушетки, тоже выглянул в окно – там был город. Серые громады домов с тысячами черных окон, змеящиеся дороги, провода, машины, яркая неоновая реклама, редкие пешеходы – все укрыто холодной пеленой мелкого дождя, идущего уже целую неделю. Этот город словно раздавлен бесцветной ватой облаков, медленно-медленно движущихся на запад. Грустная погода, грустные люди, грустный город.
– Пойду я, Тим, а то засиделся. – Джонсон взял с вешалки плащ и шляпу, и не попрощавшись вышел из лаборатории.
Признаться честно, Джонсону нравился Тим, нравилось с ним общаться и пить пиво по пятницам – рядом с его лабораторией есть отличный бар, а так как Тим виски не пьет, то Джонсону приходилось вместе с ним тянуть самое дешевое пиво из коричневых бутылок с косо приклеенными этикетками. Но сейчас присутствие детектива здесь было излишним – оно могло нарушить все планы и не дать прорасти как бы случайно зароненному зерну сомнения.
Поэтому Джонсон просто и незатейливо покинул лабораторию, оставив Тима наедине с самим собой, и отправился в этот самый бар, где можно посмотреть на озлобленные лица работяг и красивых девочек. Или просто послушать музыку наедине со всем городом. Как-то нужно занять время, пока Тим будет думать, а это может длиться дольше, чем хотелось бы Джонсону.
6
Мистер Хеллроад сидел на заваленном бумажками полу своей комнаты. Его не смущала ни грязь, ни беспорядок, ни сумрак, напротив – этот человек, никогда не снимавший своего старого халата, органично вписывался в свой тесный мирок, наполняя его хотя бы какой-то жизнью. Мистер Хеллроад работал, и весь мир сейчас не имел никакого значения. Да и как все это может иметь хотя бы какое-то значение, если никто не может дать никаких гарантий, что окружающий мир – не иллюзия, не игра фантазий, не чей-то изощренный, яркий и безумно детальный сон? Таких гарантий не мог дать никто. Даже сам мистер Хеллроад – признанный мастер изысканных сновидений для избранных.
Мистер Хеллроад сидел на грязном полу своей темной комнаты. Перед ним лежала разворошенная куча газет и журналов, многие из которых были старые, но старые газеты – это даже лучше, чем новые. Иногда они рассказывают столько интересного, что в новых газетах и не встретишь. Старые газеты хранят память даже тогда, когда люди ее уже потеряли, и забывчивость людей часто их подводит, потому что старые газеты никогда не забывают. Хотя и они, признаться, иногда любят приврать.
Грязные узловатые пальцы брали газету, разворачивали, сминали старую бумагу, переворачивали листы, искали нужную полосу. Мистер Хеллроад быстро просматривал газету, отыскивая то, что нужно. Ага, вот и она, миссис Винкерс. Еще мисс Уотсон. Еще молодая, но уже удачно замужняя. Еще красивая, но уже несчастная. Потому что ее семья, родители и две младшие сестры, пропали. Просто исчезли, и полицейские за целый год ничего не нашли. Никаких следов, никаких свидетелей. Ничего.
Мистер Хеллроад едва заметно улыбнулся, разглядывая плохонькую фотографию миссис Винкерс в старой газете. Крупный растр мешал разглядеть детали, но несчастье, написанное на лице молодой девушки, было отлично видно. Даже слишком. Даже для юной особы, недавно потерявшей семью и пару недель назад вышедшей замуж.
Последняя прочитанная газета, достойно сослужив свою службу, ненужным клочком мятой бумаги с шелестом полетела на пол. Мистер Хеллроад, не обращая внимания на затекшие от сидения на полу ноги, встал и неуклюже прошелся по комнате, что-то обдумывая в своей нечесаной голове.
– А вы занятная особа, миссис Винкерс. – произнес вслух мистер Хеллроад. – Занятная…
Наконец, мистер Хеллроад подошел к столу с сомнографом – блестящий аппарат будто ждал своего хозяина, ждал, чтобы получить и записать очередную порцию сновидений, которых так не хватает простым людям. И которые принесут мистеру Хеллроаду и благородному мистеру Эвансу неплохие барыши.
Пара щелчков выключателей, стрелки дернулись и быстро побежали по своим подсвеченным шкалам. Трансформаторы, скрытые под железными кожухами, дружно загудели, наполнив комнату мерным низким гулом. Где-то внутри ламп, выставивших напоказ свои пузатые стеклянные баллоны, красными угольками начали тлеть катоды, испускающие невидимые лавины электронов.
Мистер Хеллроад открыл кожух у одного из ящиков сомнографа – там скрывались шпиндели лентопротяжного механизма, магнитные головки и множество колесиков. Быстрыми и уверенным движениями Хеллроад зарядил в аппарат чистую пленку на небольшой бобине, все проверил, закрыл кожух. Затем он очень аккуратно покрутил несколько черных ручек, пока стрелки на индикаторах не встали точно на свои места. Где были эти места – знал только хозяин этого чуда техники, и даже инженер, создавший сомнограф, не смог бы настроит аппарат лучше.
Закончив настройку, Хеллроад выпрямился и несколько секунд смотрел на сомнограф. Затем взял шлем, связку проводов с датчиками, и сел на скрипучую кровать. Несколько минут потребовалось на то, чтобы пристроить шлем на голове, и прикрепить на руках, груди и шее несколько детекторов на присосках.
Все готово. Мистер Хеллроад открыл маленькую жестяную коробочку, стоявшую на столе, достал оттуда тонкую белую пластинку, похожую на маленькую почтовую марку, посмотрел на нее с двух сторон, и быстро положил на язык. Теперь осталось просто лечь и ждать. Ждать, когда придет хороший сон специально для миссис Винкерс. Только для миссис Винкерс, и ни для кого более.
Мистер Хеллроад снова улыбнулся, уже предвкушая то, что увидит в своем сне миссис Винкерс. Но скоро эта улыбка сошла с лица, на котором застыла маска спокойствия и холодности. Мистер Хеллроад, на мозг которого начал действовать нейростимулятор, спал и видел сон. Он работал.
Всего сорок минут потребовалось мистеру Хеллроаду для записи сна. Все эти сорок минут сомнограф беспристрастно записывал видения, приходившие в мозг этого человека под действием стимулятора и собственной фантазии. А когда сон подошел к своему логическому финалу, Хеллроад проснулся. Просто резко открыл глаза, глубоко вздохнул, сел на кровати, несколькими движениями содрал датчики и шлем с головы.
Окончательно проснувшись, мужчина подошел к сомнографу, осмотрел его, бросил несколько взглядов на индикаторы, и, наконец, выключил. В комнате снова наступила тишина. Хеллроад открыл кожух, аккуратно достал бобины с пленкой, которые тут же отправились в старый серый чемоданчик, валявшийся под столом. Казалось, человека не беспокоила дальнейшая судьба пленки. В общем-то, так оно и было – перемотку и красивую упаковку сделает мистер Эванс, это его работа. И с помощью мистера Эванса эта пленка на днях попадет в руки миссис Винкерс, которая по достоинству оценит работу мистера Хеллроада.
А мистер Хеллроад, не обремененный какими бы то ни было обязательствами, мог спокойно отдохнуть в своей тесной грязной квартирке, до которой никому нет никакого дела в этом большом городе.
7
Городская элита в массе своей предпочитала жить за городом, и лишь немногие из богатых, успешных и знаменитых обитали на самых престижных этажах небоскребов в центре. Мистер и миссис Винкерс любили тихую загородную обстановку, поэтому Джонсону, пребывающему сейчас не в лучшем финансовом положении, пришлось идти на центральный вокзал, откуда каждые час двадцать за город уходят электропоезд. А после получасовой поездки в холодном и шумном вагоне пришлось с четверть часа идти под еще более холодным и неприятным дождем. Поэтому перед воротами усадьбы Винкерсов предстала мокрая и дрожащая фигура детектива, проклинающего все на свете.
Джонсон знал, что он сейчас не зря терпит все лишения, и его героический поступок будет вознагражден. Только поможет ли это вознаграждение в следствии, сдвинет ли увиденное и услышанное в усадьбе Винкерсов дело с мертвой точки – большой вопрос.
Ажурные кованые ворота были открыты, и прямо за ними стояла полицейская машина. У большого особняка, как мог разглядеть детектив сквозь струи дождя, стояло еще несколько машин, и среди них личный автомобиль инспектора. Что ж, другого Джонсон и не ожидал. Инспектор тоже здесь. И очевидно, что он в плохом настроении. По крайней мере, приезду детектива он будет рад меньше обычного. И уже через минуту Джонсон убедился в этом, встретившись с инспектором в холле роскошного особняка.
– Джонсон? – глаза инспектора, выражая крайнее удивление, живописно полезли на лоб. – Что вы здесь делаете, и откуда, черт вас побери, вы узнали о смерти миссис Винкерс?
Джонсон только улыбнулся, явно довольный недовольством инспектора.
– Не так важно, как я узнал и зачем я здесь. Важно другое. Не кажется ли вам, что четыре случайных смерти – это уже не случайность?
Инспектор беззвучно выругался, переложил сигару из одного угла рта в другой, и грозно посмотрел на Джонсона.
– Я не обязан ничего говорить вам. Тем более, делиться нашими предположениями о причине смерти миссис Винкерс. Вы просто частный детектив, поэтому займитесь своим делом – хотя бы разоблачайте неверных мужей. А это дело – не ваше!
Детектив снова улыбнулся. Последние пару месяцев никто не изъявил желание разоблачить неверного мужа, отчего Джонсон не сильно страдал, но денег это не прибавляло.
– Ну инспектор, – почти ласково произнес детектив с неизменной улыбкой – давайте не будем переходить на личности. Теперь я вижу, что это не мое дело, поэтому спешу покинуть вас.
Недовольство инспектора сменилось искренним удивлением – на его памяти детектив никогда не соглашался со словами инспектора и не покидал место преступления без препирательств, а, тем более, без насмешек. Поэтому удивление тут же сменилось подозреним – уж не хочет ли этот нахал обмануть полицию?
Но похоже, никакого обмана. Джонсон в знак прощания приподнял свою промокшую насквозь шляпу и вышел в дверь, вежливо открытую дворецким. Инспектор видел в окно, как детектив, кутаясь в свой плащ, быстро прошел через двор к воротам, и его фигура, размытая стеной падающей с неба воды, скрылась за поворотом. Инспектор снова удивился, но старался не показывать это своим подчиненным. Хотя все прекрасно понимали, что такое поведение детективу не свойственно.
Примерно через час полиция, забрав с собой тело несчастной миссис Винкерс, покинула особняк, оставив в нем расстроенных слуг и грязь на полу. Но как только за полицейскими машинами закрылись ворота, в особняке гулко раздался дверной звонок. Дворецкий был слишком занят, и дверь открыла молодая горничная, на лице которой отражались ее искренние переживания по поводу безвременной кончины хозяйки.