Вскоре пъянство молодого комполка и подвело. ЧП было довольно необычного содержания. Симонов пытался изнасиловать дочь начальника штаба, своего подчиненного. Их кабинеты находились на одном этаже, напротив друг друга. Ира Пятакова заканчивала десятый класс, на вид она была рослой, стройной и красивой. В гарнизоне средней школы не было, детей ездили в Росслау, где находился штаб соединения. Однажды девушка в силу каких-то причин не успела на автобус. Отец, узнав о том, что Симонов ехал на совещание к командиру соединения, попросил его довести свою дочь до школы. Тот охотно согласился.
Школьный автобус вернулся в военный городок в четыре часа дня, как обычно. Иры в нем не было, родители забеспокоились. Они стали опрашивать одноклассников, те подтвердили ее присутствие на занятиях. Майор Пятаков позвонил командиру в кабинет, никто к телефону не подошел. Не было его и дома. Симонова прождали целую ночь. Только утром дежурный по КПП доложил начальнику штаба о приезде командира. Отец внезапно исчезнувшей школьницы к проходной прибежал в трусах и увидел ошеломляющую для себя картину. Его любимая и единственная дочь сидела в машине на месте старшего и имела довольно неприглядный вид: ее платье было разорвано, лицо заплакано, от нее пахло спиртным. Не лучшим образом выглядел и командир. Его лицо было в ссадинах, левый глаз затек, изо рта обильно текла слюна. Майор спал, развалившись на заднем сидении. Пятаков поняв, что между командиром и ее дочерью произошло что-то неладное, покраснел, напыжился и мгновенно открыл дверцу водителя. Затем схватил его за шиворот и резко выдернул из кабины. Несколько пуговиц с гимнастерки солдата посыпались на асфальт. Водитель рядовой Осокин сильно трухнул и все выложил, как на духу.
По дороге в Росслау командир все время болтал со школьницей, рассказывал ей анекдоты. Потом предложил ей после окончания совещания заехать в немецкий ресторан и выпить кофе. Ира охотно согласилась. На обратном пути заехали в довольно большой гаштедт. Симонов купил сосиски, конфеты, лимонад и пиво. Себе купил небольшой шкалик водки. Солдат от пива отказался, он съел сосиски и выпил бутылку лимонада. Затем вышел на улицу и сел в машину. Командир с девушкой появился через пару часов, он и она были навеселе. В дороге офицер предложил остановиться и немного отдохнуть. От предложения никто не отказался. Солнце, несмотря на приближающийся вечер, продолжало нещадно палить. Для отдыха выбрали полянку, в метрах двадцати-тридцати от дороги. Алкоголь делал свое дело. Командир и девушка под лучами солнца разомлели. Они оба дружно храпели словно паровозы. Водителю созерцать за спящими надоело, и он пошел в небольшой лесок. Его бесцельная прогулка продолжалась недолго. Неожиданно раздался истерический женский крик. Солдат молниеносно рванулся к машине и невольно стал свидетелем непривычной для него картины. Майор, в чем его мать родила, пытался изнасиловать школьницу. Она была почти голой, только лифчик голубого цвета скрывал ее тугие груди. Сначала Осокин растерялся. Насильником был его командир. Оцепенение у него прошло мгновенно. Причиной этому стали душераздирающие крики Иры. Он резко схватил майора за шею и с силой оторвал его от девушки. Офицер упал спиной на землю и с недоумением поднял глаза к небу. Перед ним стоял его водитель, салага. Он зло зыркнул глазами и резко дрыгнул ногой. Удара, как такового, не получилось. Спиртное на нет мужчину ослабило, немало сил ушло и на попытку овладеть девушкой. Он вновь дрыгнул ногой. Через несколько мгновений что-то тяжелое опустилось на его левый глаз…
Вскоре обстановка на полянке разрядилась, стала довольно спокойной. Мужчина с черными смоляными волосами лежал на траве наполовину голый, его задница была прикрыта офицерской рубашкой. Девушка, едва пришла в себя, дико завопила, схватила одежду и стремительно рванулась в лес. Незаметно подошли вечерние сумерки. Солдат, боясь за жизнь молодой девушки, начал кричать, звать ее к себе. На крик она не реагировал, он направился в лес. Пятакова сидела на корточках перед деревом и рыдала. Через некоторое время она успокоилась и вместе с солдатом стала обсуждать план дальнейших действий. Однозначно было решено: в машину не садиться, в часть идти пешком, до гарнизона было около пяти километров. Молодые люди шли по обочине дороги, взявшись за руки. Кое-кто из немцев останавливался и предлагал их подвести. Они с улыбкой отказывались. Перед въездом в Бернбург они решили ждать командирскую машину. Боялись огласки, особенно Пятакова. Командир приехал где-то через пять часов, приказал садиться в машину. Вел он себя спокойно, даже нагловато, будто ничего и не было. Началось «воспитание». Солдату было приказано молчать, в худшем случае гауптвахта с небольшими перерывами ему будет обеспечена. Определены были рычаги воздействия и на школьницу. Симонов однозначно сказал, что быть или не быть командиром части ее отцу будет решать только он один. И никто другой. Затем он передал управление машиной солдату. Сам уселся на заднее сиденье и тотчас захрапел.
Семейство Пятаковых очень долго совещалось, единого мнения у них сначала не было. Отец пострадавшей хотел чрезвычайное происшествие скрыть. Причина для этого у него была. Во время последнего отпуска он «выбил» для себя местечко в военной академии в Киеве. Супруга также была в восторге от предстоящей возможности спокойно пожить. Сейчас же ее словно подменили. Она взбеленилась, решила постоять за поруганную честь и достоинство своей единственной дочери. Муж в конце концов ей уступил. Дочь под диктовку матери написала петицию военному прокурору и врачу. Все делали по-честному. Синяки и царапины на юном теле дочери родители пересчитали дважды. Солдата во внимание не брали. Гауптвахта ему обеспечена. С начальником, с майором, который уже на должности полковника, было куда сложнее. Пятаков почти час сидел в своей комнате, листал Уставы ВС СССР. Подходящей статьи не находил. Его план по наказанию преступника, согласованный с женой и с дочерью, применение оружия не включал…
Майор Симонов проснулся далеко за полдень. Сначала принял ванну, затем «отметился» у жены в постели. Плотно покушал, опохмелился. После развода караулов он неспеша покинул домашний уголок и направился в служебный кабинет. Делать ему ничего не хотелось. Мягкое кресло и легкий шум вентилятора клонили мужчину ко сну. Неожиданно дверь открылась, и он перед собою увидел начальника шатба, в руке у него был пистолет Макарова. С возгласами: «Сука татарская, убью!» вошедший нацелил пистолет в сидящего. Майор страшно трухнул. От страха у него внизу живота появилось темное пятно. Обмочился. Подчиненный испуг своего начальника чувствовал и видел. Он не стал дальше испытывать свою судьбу. Разрядил всю обойму в стену. Над головой комполка просвистело несколько пуль…
Дневальный по штабу полка, услышав выстрелы, позвонил дежурному по части. Вскоре перед сотнями военнослужащих, они с песнями шли по плацу в направлении солдатской столовой, предстала довольно привлекательная сцена, чем-то напоминавшая советский кинобоевик. Из дежурки выскочил офицер, в одной руке у него был пистолет, на другой ─ красная повязка. Позади него ускоренным шагом двигалась дюжина караульных с автоматами, снаряженными боевыми патронами. Затем вооруженные люди поднялись на второй этаж, на нем находились кабинеты комполка и его заместителей. Капитан, недавно прибывший из Союза с кадрированной роты, явно был в растерянности. Он впервые заступил дежурным в «китайском» полного состава полку. Первые минуты и уже ЧП! Он то и дело размахивал пистолетом и бегал по коридору. В полулысой голове бедолаги каких-либо разумных мыслей не было. Мало того. Два «старика» из состава караула сильно нервничали. Поставил ли капитан свой пистолет на предохранитель?! Так можно и до дембеля не дожить!
К счастью, все обошлось без жертв и выстрелов. В штабе полка находился начальник секретной части, прапорщик. Он подошел к дежурному и что-то нашептал ему на ухо. Офицер с его доводами согласился. Ни китайских, ни западногерманских диверсантов в штабе не было. Вскоре караульные были выведены из помещения. Капитан и прапорщик стали действовать по обстановке. Они на цыпочках подошли к кабинету командира, постучали. Никто не отвечал. Открыли дверь. Перед вошедшими предстала поистине анекдотичная картина. Комполка стоял на коленях перед своим подчиненным и плакал. Увидев вошедших, Пятаков махнул рукой, дал понять, чтобы они покинули кабинет. Информация о чрезвычайном происшествии дошла до дивизии, приехал начальник политотдела, последовали визиты других начальников. «Китайцам» было не до боевой подготовки, хотя составлялись расписания, заполнялись журналы боевой и политической подготовки. Разбирательство с комполка длилось около двух месяцев. Закончилось оно по-армейски, как всегда. Симонов остался на месте, Пятакова перевели в соседнюю дивизию, на должность командира полка. Вышестоящая должность была своеобразным авансом для отца пострадавшей.
Сержант Владимир Иванов уволился в конце октября. В родную и далекую Сибирь он летел на самолете, затем ехал поездом. Разные мысли кружились в его голове. Несмотря на серьезные трудности и проблемы армейской жизни, «дембель» считал, что прошедшие два года были прожиты не зря. Советская Армия для него, как и для миллионов простых ребят, явилась серьезным испытанием на выносливость, проверила его как мужчину.
Глава 3.
Поиски места в жизни
За полгода до увольнения Иванов все больше и больше задумывался о предстоящей гражданской жизни, ничего райского он в ней не видел. Иногда ему хотелось остаться в части и пойти в школу прапорщиков. В армии по команде кормили, укладывали спать, неплохо платили. «Гражданка» его пугала. Нередко после отбоя, плотно укрывшись одеялом, он плакал, плакал по своим родителям, по своей первой любви…
Поезд на станцию Омск-Пассажирский прибыл глубокой ночью. Город уже был в крепких объятиях сибирской зимы. Схватив чемодан, сержант быстро соскочил с подножки тамбура и ринулся в здание железнодорожного вокзала. Здесь ему все до боли было знакомо: эти подземные переходы, аптечные и книжные киоски, даже усатый милиционер, ходивший по вокзалу, и тот невольно всплыл в его памяти. Иванов улыбнулся, ему сейчас казалось, что у него за плечами и вовсе не было армейской службы с ее причудами и достоинствами.
Первая электричка, идущая в сторону разъезда Агафоно, отправилась в шесть часов утра, точно по расписанию. Пассажиров было немного, причиной этому было воскресенье и крепкие морозы, они давали о себе знать. Вагон, в котором сидел Иванов, практически не отапливался. Кое-кто жаловался о холоде контролеру, проверяющему билеты, тот обещал помочь. Шло время, электрические батареи были только чуть-чуть теплыми. Сержанта донимал не только холод, но и голод. Он длительное время стеснялся кушать, но его организм требовал своего. Вытащив банку тушенки и хлеб, он принялся за обе щеки уплетать последние съестные запасы. За этим занятием и застал его мужчина, севший в электропоезд на промежуточной станции. Ему было на вид лет пятьдесят, он был серьезный, подтянутый. Некоторое время он сидел возле окна и молчал или читал газету. После того, как военный закончил кушать, он протянул руку и представился:
– Иван Николаевич Лихов, подполковник запаса, он же директор школы. Мне очень интересно было наблюдать за молодым человеком, который одет в форму советского солдата. Я всегда гордился этой формой, она нас многому обязывает. Так ли я говорю, товарищ сержант? – Иванов, почувствовав крепкое рукопожатие незнакомца, привстал и громко отчеканил. – Я с Вами согласен, товарищ подполковник… Я также подумал, что Вы военный человек, их можно сразу определить по физиономии или по походке…
Ответ дембеля рассмешил Лихова. Он еще раз крепко пожал ему руку и по-дружески похлопал по его плечу. Через несколько минут сержант был уже знаком с основными вехами биографии своего собеседника. Лихов прожил сложную жизнь. Его родители погибли в период коллективизации, он до сих пор не знает, где они похоронены. Круглого сироту воспитывала бабушка. Успешно закончил школу и военное училище. Воевать ему не пришлось, но суровые послевоенные испытания прошел. В армии прослужил двадцать пять лет, ушел в запас в звании подполковника. Уже пять лет директор школы. Откровенность отставного офицера подкупила солдата, он пару слов рассказал о прошедшей службе, поделился своими печалями и планами. Лихов после некоторого раздумья предложил ему занять вакантное место учителя физкультуры. Два месяца назад это место занимала девушка. Вскоре она вышла замуж и быстренько укатила в областной центр, к мужу.
Предложение директора для Иванова показалось заманчивым, и он утвердительно кивнул головой. Лихов предложил ему сразу же ехать с ним в школу, сержант охотно согласился. На малую родину он намеревался съездить позже, все равно его там никто не ждал. На следующее утро новоиспеченный учитель в военной форме был представлен педагогическому коллективу и школьникам. Директор оказался человеком большой души и настоящим наставником. Он на своем стареньком «Москвиче» отвез молодого учителя в Чапаевку, посетил могилы его родителей. В первый же день физруку была предоставлена комната в небольшом общежитии при школе. Кроме него здесь жили две молодые учительницы…
Прошло пятнадцать лет. За это время в жизни Владимира Иванова произошли серьезные изменения. Он женился на одной из учительниц. Молодой мужчина почти пять лет холостяковал. Он все еще не мог забыть свою первую любовь к Маше Дергуновой. Память о ней всегда жила в его душе и в его сердце. Его брак с Татьяной был, скорее всего, не по любви, а по необходимости. От скуки иногда становилось дурно, особенно зимой. Супруги детьми на первых порах не обзавелись, потом просто не хотели. Бездетность устраивала как учителя физкультуры, так и учительницу ботаники и рисования.
Наступили 80-е годы. Перестройка дошла и до деревни Акимовки, где Иванов учительствовал. Престиж его профессии падал с каждым днем, мизерную зарплату не выплачивали месяцами. Нищета послужила основной причиной распада, казалось бы, порядочной семьи педагогов. Развод они оформили спокойно и без нервов. Татьяна, недолго думая, поехала к родителям, они жили на Дальнем Востоке. Владимир смирился со своей судьбой, как и со всем тем, что происходило дальше. Из-за отсутствия учеников через полгода закрыли школу, учителя остались без работы.
Школу после ее закрытия сразу же принялись растаскивать, сделать это большого труда не стоило. Очень старая постройка была из камыша, обмазана глиной и побелена известкой. Иванов, заметив воровство односельчан, попытался не допустить разграбления. Он не понимал своих земляков, которые без всякой боли в сердце по-варварски ломали школьный забор. В один из коммунистических субботников пять лет назад они его строили для своих же детей и внуков.
Воры пришли в школу на вторую ночь, как только Иванов по своей инициативе начал сторожить. Время было позднее, где-то около двух часов ночи. В глубине школьного сада он неожиданно услышал скрип тележки. В том, что это была не конная повозка, он нисколько не сомневался. Вскоре скрип прекратился, вокруг стало очень тихо. Успокоился и сторож, он присел на чурбан, который специально взял для важного дела, и закрыл глаза. Страшно хотелось спать, такой режим работы был ему не по душе. Через некоторое время до его уха донесся стук топора, удары были все сильнее и сильнее. Владимир по-кошачьи на цыпочках вышел из-за укрытия, пробежал метров десять в глубину сада и спрятался за кустом смородины. Еще не опавшая листва служила хорошей маскировкой. Скрип и стук были у входа в школьный сад. Даже при тусклом лунном свете он без ошибки определил этих людей. Это была семейная пара, муж и жена, оба пенсионеры, приехали в деревню на пару лет раньше, чем он. Расхитители школьной собственности, увидев учителя физкультуры, сначала несколько опешили, а потом оба навзрыд заплакали. Вещественные доказательства были налицо, добротные ворота школьного сада лежали на двухколесной тележке. Особенно волновался дед. Он то и дело вытирал слезы на глазах и повторял: