Леночке я ничего не обещал, даже поговорить серьёзно не успел, и всё же… мы не сблизились, но и не расстались.
Люба была здесь и сейчас. Такая податливая, такая горячая, такая влажная.
Кровь прильнула к её одухотворённому лицу, дыхание сбилось. Она была готова принять меня таким, какой есть.
Предвкушение волнующей радости мощно пульсировало во мне, заставляя напрягаться.
Её ноги были такими белыми, так призывно алел меж них полураскрытый уже влажный бутон.
Я стоял перед ней на коленях, потому чётко видел, как медленно скрывается важная часть меня в недрах изумительного цветка.
Удивительно приятно чувствовать, как скользкая глубина мощно засасывает раздутый предмет, увеличивая сокращением интимных мышц компрессию, как восхитительно горячий вакуум втягивает в себя внимание, заставляя повторять и повторять замкнутый внутри её тела цикл возбуждающих движений.
С женщиной творилось нечто невероятное. Она закрыла глаза, сжала губы, перестала дышать, подтянула к груди ноги, напрягалась. Потом резко дёрнулась, останавливая руками моё путешествие в глубинах интимного космоса, – замри!
Сладкие судороги исказили её лицо, сотрясали тело, в то время как я не в силах был прекратить неистовый выброс неконтролируемых эмоций.
Отдышавшись, дождавшись, когда спазмы затухающего оргазма покинут остывающие в любовном изнеможении мышцы, мы, не сговариваясь, захохотали.
– Пожалуй, – пошутила Люба, – оценка оказалась несправедливой.
– Я тоже так подумал.
Пришлось повторить всё сначала, теперь уже без спешки – вдумчиво, со вкусом.
Потом ещё раз, и ещё.
Сбросив застоявшуюся за долгие месяцы безбрачия энергию, мы голышом уселись друг против друга. Спать уже не хотелось.
Курили, с наслаждением потягивали из бокалов красное вино, легко и непринуждённо беседовали, словно не было между нами неприязни, будто знаем друг друга всю жизнь, с самого рождения.
Напиток оказался так себе, но пьянил. Дым и беседа добавляли романтики. Пришло время для откровенности. Видимо накопилось в нас всякого, в основном шелухи, состоящей из обид и разочарований.
Делились впечатлениями, забавными и драматическими историями из прошлого, перебивая, обнажая до донышка изнанку души.
Когда закончилось вино, разговор объединил мысли в нечто цельное.
Мы обнялись, теперь уже искренне, с чувством.
На её глазах блестели слёзы искренней признательности.
Я тоже был до крайности растроган случившимся.
Наши судьбы оказались чем-то неуловимо схожими. Иногда мне удавалось предугадать следующий поворот в сюжете её повествования, потому, что в моей жизни такие события тоже имели место.
– Давай, сгоняем в ночной магазин, купим ещё вина. Мне давно не было так уютно, так хорошо в собственной квартире, – предложила Люба.
– А давай! Я тоже давно не был таким счастливым. Удачно меня подарили. А что мы скажем твоей подруге, ведь она наверняка не рассчитывала на подобный результат?
– В каждой шутке есть доля шутки. Сама виновата. Забавляться подобным образом жестоко и глупо. Её проблемы. Как услышала, так и поступила. А на тебя я просто рассердилась, когда прогонять стал.
– Ну и ладно, тогда поцелуй меня.
Мы долго, со вкусом целовались. Потом вспомнили желание купить вина. Оделись и пошли в ночной магазин.
В павильоне полусонная скучающая продавщица слушала Софию Ротару на молдавском языке. Романтикэ – мье тристеця ши инима, романтикэ – кэрунтеця ши лакрима, романтикэ сингуря, сау ку драгост я романтикэ вой рэмыня, – с чувством голосила певица.
Мы быстренько выбрали вино. Чтобы не ходить лишний раз, взяли две бутылки, ведь разговор, судя по всему, нам предстоял напряженный и долгий.
Вдобавок приобрели сигареты и закуску.
Люба вышла покурить, я остался расплатиться.
Неожиданно на улице раздался душераздирающий женский крик.
Я выскочил как подорванный.
Кричала Люба. Оступилась на ямке в асфальте, которую не заметила в темноте, подвернула ногу. Лежит как раненая птица и кричит от боли.
Подскакиваю к ней, пытаюсь поднять.
Крик был услышан не только мной, ещё двумя широкоплечими молодчиками с явно бандитскими физиономиями и желанием хоть как-то развлечься.
– Он, – спросил один из них, показывая на меня.
Люба неоднозначно покачала головой. Не дождавшись ответа, бравые молодцы начали меня с энтузиазмом мутузить.
Это были серьёзные специалисты по боям без правил. Во всяком случае, после третьего или четвертого удара я уплыл в темноту.
Отлетая в нирвану, я падал и падал, проваливаясь в бездонную пропасть глубокого ущелья, спиной вниз, чувствуя нарастающую скорость и неминуемое приближение твёрдого дна.
– Вот и всё, сейчас всё закончится, – подумал я.
Не знаю, как долго я был без сознания, мне показалось, очень долго.
В небе забавно кружились звёзды, описывая динамично крутящиеся эллипсы, в голове раздавался размеренный звук набегающего и затухающего прибоя.
Я никак не мог сфокусировать зрение, включить звук. Видел только сильно размытое, заплаканное лицо Любы, беззвучное шевеление её губ, движения рук, напоминающие взмахи птичьих крыльев.
Попытался подняться.
Тело не удавалось сбалансировать, в голове стреляло, в глазах отрывались кусочки чего-то и плыли, плыли.
Забавное состояние. Самое оно для искателей вечного кайфа.
Несколько неудачных попыток и, наконец, удача – могу стоять.
Медленно, сначала шёпотом, потом нарастающим шквалом, проявлялись звуки.
В голове отчётливо зазвучала песня Романтикэ.
Я её сразу узнал, эту песню.
Значит ещё не на том, явно на этом свете, что уже замечательно.
– Почему не встаёт Люба! Кажется, она упала. Неужели до сих пор валяется на холодном асфальте! Поднять, немедленно поднять.
Пытаюсь что-то сказать, но не могу разжать губы. Потрогал пальцами. Вместо них горячие налитые вареники. И кровь. Много крови.
Сплюнуть не удаётся. Похоже, распухло всё лицо.
А Люба не встаёт. Наклоняюсь, пытаюсь захватить за плечи. Не хватает сил.
Пробую ещё и ещё. Она кричит от боли.
Нельзя же так сидеть до утра. Что-то нужно предпринимать.
Сумку с вином и продуктами шутники прихватили с собой. Да, теперь нам понадобится более сильное успокаивающее средство.
Купил две бутылки водки и батон колбасы. Обшарить карманы любители подраться не догадались. Две бутылки – в самый раз. Только бы не разбить по дороге.
И Любаньку донести.
Как я поднимал подругу, как тащил, осталось секретом даже для меня.
Двести метров по прямой, потом на пятый этаж.
Она орала от каждого движения. Разбудили весь подъезд.
Люди смотрели в щели дверей и тут же закрывались, увидев странную парочку.
Добрались.
Я умылся. Губы толщиной с сосиску, заплывшие глаза, сизый нос, опухшее ухо чёрно-лилового оттенка, вывернутое плечо.
Погуляли, однако!
У Любы, скорее всего, перелом. Ногу в ступне раздуло – смотреть страшно. Только что не лопается, и невыносимая боль.
Разлил по стаканам водку, которая пилась как вода, но настроение улучшилось.
Жизнь-то налаживается.
Попытка вслух посмеяться над своими приключениями удалась, – живёшь – хочется выпить. Выпил – хочется жить.
– Вот теперь, Любаня, я обязан на тебе жениться, кажется так?
– Ну что вы, сэр. Это я во всём виновата. Кто, если не я, затянул нас во всю эту авантюру? Кто бы мог подумать. Какие, однако, сволочи попались. Думаешь, они хотели помочь мне? Как бы ни так. Они и мне врезали… ногой под дых, чтобы не орала. Потом сумку с продуктами забрали, и ушли. Ты на меня злишься?
– Было весело. Мне понравилось путешествовать с тобой по разным мирам. Дай потрогаю ногу. Как тебя так угораздило! С этого всё и началось.
– Очень больно. Не нужно мять. Как ты в таком виде на работу пойдёшь?
– Спроси что-нибудь полегче. Например, на какие шиши теперь я буду кормить детей. Я ведь водитель. Денежных запасов никаких. Пока рожу от макияжа не вылечу, придётся сидеть дома. Тебе теперь тоже не скоро на работу, даже если это не перелом. Зато у нас куча свободного времени, относительно свободного, чтобы общаться. Мы ведь теперь знаем, чем заняться! Всё успеем друг другу рассказать. И показать. Я правильно понял! У тебя ещё не пропало желание продолжить свидание?
– А давай. Я ещё не всё оценить успела. Чёртова нога. Но осторожненько, думаю можно.
– То же самое хотел предложить. Будет забавно. Представляю двух раненых динозавров, умирающих от боли, которым приспичило заняться сексом. Такой кайф, наверно, исключительно для нас, убитых горем романтиков. И сейчас мы его испытаем. Ты Любка, прелесть! И… и уже мне нравишься. Честно-честно, заработала твёрдую четвёрку. Как здорово, что меня тебе так вовремя подарили.
– Скажи честно, я тебе действительно нравлюсь?
– Как тебе сказать, чтобы не обидеть…почему немножко-то? Очень даже множко. Но у меня прицеп – девочка и мальчик. Мальчик, вот… и девочка.
– У нас, Антон. Это у нас мальчик… и девочка.
– Ты чего это – замуж напрашиваешься?
– Вроде как. У меня своих детей нет, и не будет. Неудачный аборт, ещё в юности. Я ведь дважды вдова, девчонкой первый раз замуж выскочила. Вбила себе в голову, что сначала надо на ноги встать, а потом рожать. Вот, сам видишь – прилетело. Встала не на ту ногу. Так решил или нет? Два раза предлагать не собираюсь.
– Так мы же познакомиться, как следует, не успели.
– В процессе познакомимся. Прямо сейчас и начнём.
Прошёл месяц или немного больше. У Любы сняли гипс, мои синяки полностью зажили.
Удивительно и странно, но мы как-то сразу стали полноценной семьёй.
В один из дней захотелось нанести визит вежливости Леночке. Было желание сказать ей огромное спасибо, выразить благодарность за подаренную любовь и семейное счастье.
Мы не поскупились, купили хорошее вино, замечательную закуску, цветы, торт.
Леночка нас на порог не пустила. Обиделась.
А ночь была как музыка, как милость
А мы купались… И вода светилась…
И вспыхивало пламя под ногой…
А ночь была как музыка, как милость
торжественной, сияющей, нагой.
Вероника Тушнова
Время летело, странно пульсируя. Иногда оно тянулось, а то вдруг начинало перемещаться гигантскими скачками. Выходишь в понедельник на работу, а уже пятница. Впереди два бесконечно длинных томительных дня, когда нет ничего, кроме тоскливого одиночества.
Несмотря на это никого не хочется видеть.
Совсем никого.
София, не Софья, а именно София, внешность имела миловидную, привлекательную, и фигуркой могла удивить многих, но относилась к своим несомненным эстетическим достоинствам равнодушно.
Женщина не пользовалась парфюмерией и косметикой, предпочитала для украшения лица пощёчины, вызывающие пылающий румянец, укусы для наполнения кровью и усиления цвета губ.
Глаза у неё были яркие от природы, волосы здоровые и блестящие, кожа удивительно нежная.
Преимуществами фигуры София тоже не пользовалась – носила объёмные свитера и блузки, просторные брюки с высоким поясом и вытачками, туфли без каблука.
Ей интересовались мужчины, испытывали заметное возбуждение в её присутствии, испытывали симпатию, даже весьма активно. София сама иногда предпринимала попытки познакомиться с интересным кавалером.
Романтические эксперименты обычно ни к чему серьёзному не приводили. Не было в отношениях с ними того, что однажды, восемь лет назад, с ней происходило.
Тогда, в девятнадцать лет, её рассудок был взбудоражен общением с мальчишкой, который учился в том же институте, что и она.
Некая колдовская сила заставила Софию сконцентрировать внимание на Северьяне без остатка. Чем именно привлёк девушку этот парень, она не понимала. Он в один миг стал для неё всем.
Девочка почти полгода бредила любовью, чуть не вылетела из-за избытка эмоций с курса.
Сева был обходителен и ласков. От его прикосновений София едва не падала в обмороки. То же самое происходило с девушкой ночами, стоило только представить встречу с любимым.
Мальчишка имел у девочек успех, но любить, способен не был.
Северьян грубо порвал связь с Софией, как только добился её интимной благосклонности.
Было больно. Девочка долго находилась в депрессии, много раз замышляла уход из жизни, даже писала прощальные письма для родителей.
Если бы не Ромка Шершнёв, друг детства, раз за разом спасающий Софию от рокового шага, возможно, её уже вспоминали бы только в дни рождения и смерти.
Ромка был настоящим другом.
С тех пор как её предали, отношения с мужчинами больше не складывались. А Ромка…
Ромка, это Ромка – он особенный. С ним можно говорить обо всём, даже о том, о чём с мужчинами вообще нельзя беседовать.
С ним всегда замечательно, но у него была девушка, Катя Рохлина. В их отношения София не лезла, никогда не расспрашивала, а Сева мог сколько угодно слушать, но сам не любил распространяться на интимные темы.
Она часто всматривалась в лицо его юной подружки, пыталась прочесть, как та к нему относится, даже немного ревновала, но не как к любимому, как к человеку, который уделяет ей слишком много времени.
Единственное, чего София знала точно, что любовь у этой парочки было вовсе непростой. Месяцы пылких чувств, крутых эмоциональных виражей, перемежались неделями молчаливых конфликтов и вялотекущих ссор, частыми расставаниями, телефонными баталиями.
Несмотря на сложности отношений, это была настоящая любовь, иначе, почему бы упорное интимное сражение, странный романтический поединок, длился больше пяти лет.
Роман сильно страдал оттого, что не мог отыскать точку равновесия, а София чувствовала себя предельно одинокой.
Ромка не приходил, не звонил, не давал о себе знать. Похоже, между влюблёнными происходило что-то весьма неприятное, возможно драматического характера.
Девушке было ужасно жалко друга. На его интимные неприятности наслаивались собственные болезненные переживания. Она много думала об их отношениях, таких искренних и близких, но отстранённых и далёких от чувственной сентиментальности одновременно.
София не могла понять своих чувств к нему. Всех мужчин она неизменно сравнивала с Романом. У каждого находила массу изъянов и несоответствий, а у него таковых не наблюдала.
Что-то в их дружбе было не так.
Но что именно!
Девушка невыносимо нуждалась в любви, мечтала о волнительных свиданиях, грезила взаимными чувствами, но особенными, такими, когда можно быть уверенной в том, что это чувства взаимны на все сто процентов, и даже больше.
Такого человека она знала только одного – Романа.
Но он друг, а это совсем иной вектор отношений. Нельзя путать одно с другим.
Да, случались и у них моменты нечаянной, спонтанной близости. София много раз позволяла Ромке обнимать себя, утешать, даже поцелуи в губы случались, но не трепетные, скорее отеческие. В них не было страсти.
Роман видно просто не знал другого способа успокоить подругу, передать ей энергию уверенности и теплоту искреннего участия.
Софии казалось, что он делает это с определённым безразличием к её цветущей женственности, невыразительно, слишком сдержанно и невозмутимо.
Друг никогда в такие моменты не переступал опасной черты, не давал повода почувствовать своё мужское эго в возбуждённом состоянии.
Он утешал её как ребёнка.
София понимала, чувствовала, что любой молодой мужчина в отношениях с женщиной неизменно обязан подчиняться древнейшему рефлексу – инстинкту самца, более настойчивому и сильному, чем глубокие доверительные чувства, присущие дружбе, что Ромка не исключение, что он тоже подсознательно мечтает о близости. Но ничего подобного, никакой страсти в отношении себя от него не видела, не чувствовала.