Италия представляла собой пестрый ковер политических режимов. Европейские державы постоянно пытались отхватить часть итальянских территорий. На юге Неаполем правили представители Арагонской династии с северо-востока Испании. С 1268 по 1435 год Неаполь находился под контролем Анжуйского дома (эта династия была связана с королями Франции), что неудивительно, учитывая значимость Неаполя для Итальянских войн, начавшихся в 90-е годы XV века. Однако последняя правительница Анжуйской династии, королева Джованна (годы правления 1414–1435), уступила напору баронов и усыновила Альфонсо V Арагонского, сделав его своим наследником (впрочем, спустя десять лет отношения между ними испортились, и королева отрешила Альфонсо от престолонаследия). Это не помешало Альфонсо заявить права на королевство после смерти Джованны. Его соперником был Рене Анжуйский. Несмотря на поддержку папы и других итальянских государств, не говоря уже о значительном конце местных баронов, его притязания не оправдались, потому что до 1438 года он был пленником герцога Бургундского. Флот Альфонсо потерпел поражение от торговых соперников Неаполя, генуэзцев, а на Средиземном море от арагонцев, но благодаря удачному союзу с Миланом против французов он сумел к 1442 году обеспечить себе неаполитанский трон и стал королем Альфонсо I. В следующем году он триумфально въехал в город. О нем весьма благосклонно писал флорентиец Веспасино да Бистиччи. Он отмечал «его поразительное сочувствие и доброту вкупе с огромным великодушием», а также «достоинство и справедливость, с какими он относился ко всем своим подданным, как великим, так и малым»[40]. Король отличался великим благочестием и получил прозвание Альфонсо Великодушного. Умер он в 1458 году, и к этому времени его правление было окончательно закреплено – король разумно предоставил значительные права баронам, заручившись их поддержкой, и заключил дипломатическую сделку, которая обеспечила ему папское признание[41]. Но он же заложил для королевства серьезные проблемы на будущее. Альфонсо I был очень переменчив во внешних союзах и в отношениях с баронами, что не пошло на пользу его преемнику, королю Фердинанду.
Папы не сразу признали нового короля, но в конце концов Пий II признал Фердинанда I королем Неаполя и Иерусалима (этот титул напоминал о покорении города крестоносцами в XI веке). После долгого конфликта с группой неаполитанских баронов, поддерживавших его соперника, Иоанна Анжуйского (кроме того, у него была поддержка Милана, папства, Арагона и Албании), Фердинанд I все же окончательно утвердился на неаполитанском престоле. За годы своего правления с 1458 по 1494 год он создал роскошный двор, куда стекались поэты и художники. Впрочем, культурной славы Лоренцо Великолепного или Изабеллы д’Эсте[42] ему добиться так и не удалось. Возможно, это объяснялось тем, что древних построек в Неаполе почти не сохранилось, и гости города устремлялись либо в барочные дворцы, либо к руинам Помпей и на живописное Амальфитанское побережье. И все же в Неаполе сложился впечатляющий двор в духе Ренессанса. Здесь жили многие выдающиеся гуманисты, в том числе Лоренцо Валла, один из тех, кто опроверг достоверность «Дарения Константина». Неаполь, как Флоренция и Венеция, рождал «людей Ренессанса». Таким человеком был первый министр короля, Джованни Джовиано Понтано, увековеченный на фресках апартаментов Борджиа, не только политик, но еще и известный поэт и ученый[43].
Фердинанд I пережил многих претендентов на его трон. Чтобы заручиться альтернативной поддержкой местных баронов, он предоставил множество привилегий городам королевства[44]. К 1471 году история Неаполя могла обеспечить ему превосходство над всеми другими городами. Здесь были горы, равнины, моря и реки, за крепостными стенами скрывались широкие улицы, прекрасные дома, церкви и фонтаны. Богатство знати постоянно росло[45]. Верховным правителем Неаполя считался папа, и Фердинанд платил ему дань – в зависимости от политической ситуации, значительную или скромную. Но король заботился о своих интересах в Риме. Он предложил condotte (договоры на предоставление наемных войск) некоторым римским баронам, а это означало, что в течение срока действия договоров их можно было использовать в качестве средства давления на пап[46]. Фердинанда считали жестоким правителем. В 1485 году он раскрыл заговор баронов. Участников заговора он арестовал во время свадьбы в Кастель-Нуово, и все они были убиты в тюрьме. Ходили слухи, что он забальзамировал тела своих врагов и выставил их в своем музее. Правда это или нет, но современники относились к нему настороженно и даже неприязненно. Филипп де Коммин писал, что в мире «нет человека более жестокого, злобного, порочного и отвратительного», чем сын Фердинанда, Альфонсо II, но отец его гораздо более опасен[47].
Пока Фердинанд основывал династию, его северные соседи, папы, восстанавливали свое влияние после десятилетий раскола. Им предстояло возродить и обновить и сам Рим, и Церковь во всей их славе[48]. В конце XV века Рим стал настоящим центром Европы. Здесь жили и работали представители христианских правителей. В основном здесь решались дела церковные, но порой и вполне светские. Папы поначалу не приветствовали долгосрочные посольства, но постепенно привыкли, и к началу XVI века Рим превратился в крупный европейский дипломатический центр, где присутствовали послы с Запада, Востока, из северной Московии и африканской Эфиопии. Да и в самой Италии интересы пап были не только религиозными. Папа являлся правителем одного из пяти крупных государств Италии, и эти земли обеспечивали ему доход. Но в то же время такое положение делало папу светским правителем – со всеми вытекающими из этого проблемами управления. Нужно было поддерживать социальный порядок, обеспечивать собираемость налогов, а при необходимости собирать армию для защиты территорий. В этом смысле папа был таким же монархом, как правители Милана или Неаполя. В XV веке все папы, за исключением арагонца Каликста (годы правления 1455–1458), были итальянцами, и их выборы становились вопросом итальянской политики. Преемнику Каликста, Пию II, наследовал Павел II (венецианец Пьетро Барбо). Затем на престол взошел Сикст IV (лигуриец Франческо делла Ровере), а за ним – Иннокентий VIII (генуэзец Инноченцо Чибо). Группировки в курии (при папском дворе) постоянно менялись, но всегда были связаны с той или иной зарубежной державой – Францией или Священной Римской империей. В самом Риме тоже были две мощные силы – семейства Орсини и Колонна. В XV веке в курии преобладали итальянские аристократические семейства, что позволяло небольшим государствам обеспечить свое представительство[49]. Правители Мантуи, Гонзага, в 1461 году добились кардинальского сана для одного из своих сыновей. В 1493 году кардиналом стал представитель семейства Эсте из Феррары. В этот период попасть в Коллегию кардиналов неитальянцам стало практически невозможно. Возникла новая мода: назначение папских племянников – непотизм (от итальянского nepote – племянник или внук).
Курия привлекала не только аристократов. Разбогатевшие семьи стремились получить посты для своих сыновей или породниться с папскими семействами посредством брака. Самой яркой такой семьей стала семья Медичи. Три поколения назад они сделали состояние, будучи папскими банкирами. Основатель семейства, Джованни ди Биччи де Медичи, обосновался во Флоренции. Он разбогател на торговле шерстью и банковском деле. Впрочем, у семейства никогда не было недостатка во врагах. В 1433 году посредством политических интриг противники семьи вынудили сына Джованни, Козимо (Козимо Старого), отправиться в изгнание, но Медичи быстро вернули себе положение первой семьи республики (хотя пока что не получили наследуемого титула). В 1440 году Флоренция победила Милан в сражении при Ангиари – культовая победа окончательно подтвердила силу города-государства. Банкиры пап (или королей) могли разбогатеть, но роль эта была связана со значительным риском. В 1478 году правнук Джованни ди Биччи, Лоренцо Великолепный, попал в немилость к папе Сиксту IV. К этому времени Медичи и их союзники были полностью уверены в своем положении в городском правительстве, равно как и в росте доходов от банковского дела. Они усилили давление на городские институты. Они создали специальные комитеты, которые отбирали кандидатов для государственной службы. Военные конфликты они использовали для создания структур, которые действовали по особым правилам. Власть их держалась на разветвленной сети союзников. А когда приближались выборы, отбор кандидатов шел с использованием весьма сомнительных приемов.
Противников у Медичи хватало. Соперники-олигархи мечтали вытеснить их из флорентийской политики. Низшие классы ненавидели их за богатство. Неудивительно, что против них возник заговор, во главе которого стояло семейство Пацци. Свергнуть Медичи можно было только путем убийства. Заговорщиков поддерживал папа Сикст IV, у которого появились разногласия с Медичи по поводу приобретения города Имола. На мессе в соборе Флоренции заговорщикам удалось убить брата Лоренцо, Джулиано, но до самого Лоренцо добраться они так и не сумели. Сикст надеялся, что после заговора Пацци на Флоренцию нападет Неаполь. Но Лоренцо сумел проявить свой недюжинный дипломатический талант: он отплыл в Неаполь и убедил Фердинанда I не вступать в войну. На несколько лет Флоренция и Неаполь заключили политический союз, после чего Лоренцо, как и другие правящие семьи Италии, стал искать представительства в Риме. Он обеспечил своему сыну Джованни кардинальскую шапку, хотя тому было всего тринадцать лет и он был слишком молод для такого назначения. Впрочем, впоследствии это не помешало ему стать папой Львом Х.
Свой кардинал был и у другого амбициозного семейства, миланских Сфорца[50]. Асканио Сфорца получил пост кардинала в 1484 году. Асканио был братом герцога Милана Галеаццо Мария Сфорца, убийство которого в 1476 году (в возрасте тридцати двух лет), по-видимому, вдохновило заговорщиков Пацци во Флоренции. Династические государства процветали, но сами династии в значительной степени зависели от смертности правителей. К моменту назначения Асканио Миланом управлял его юный племянник, Джан Галеаццо, а брат кардинала Лодовико «иль Моро» был регентом. По словам флорентийского историка XVI века Франческо Гвиччардини, Лодовико был человеком «неспокойным и честолюбивым», и подобная ситуация через десять лет переросла в открытый конфликт[51].
Помимо этих пяти крупных государств, в Италии существовало множество мелких: маркизаты Мантуя и Монферрато, герцогства Феррара и Урбино, республики типа Генуи и тосканские города-государства Сиена и Лукка. Как показывает поведение Милана на коронации Фридриха, отношения между этими государствами были сложными и зачастую враждебными. Сегодня большинство историков довольно скептически относятся к утверждениям Гвиччардини, который, оглядываясь назад, писал, что «никогда не знала Италия такого процветания и столь желанного благополучия, которыми она в полной безопасности наслаждалась в 1490 году, а также в годы, шедшие непосредственно перед ним и после». Кроме нестабильности во Флоренции после заговора Пацци в 1480 году Италия пережила османское вторжение (см. главу 3) и Соляную войну 1482–1484 годов – конфликт между папством, поддержанным Венецией, и герцогством Феррара. Гвиччардини был флорентийским государственным деятелем, но служил он также и в папской администрации. Его можно считать одним из самых видных историков ранних Итальянских войн. XV век он видел в розовом свете. Его слова, что в те времена Италия «заслуженно наслаждалась самой блестящей репутацией среди других держав», лишь подчеркивают последующий упадок[52]. Тем не менее репутация эта сохранилась, и мы должны признать, что конфликты XV века были гораздо скромнее по масштабам, чем будущие войны.
Глава II. За Альпами
В своей истории Гвиччардини говорит об «Италии», и это удивительно, учитывая, что Италия объединилась как нация лишь в конце XIX века. Известно, что жители полуострова всегда идентифицировали себя по родной деревне или городу. Даже сегодня это явление называют campanilismo, то есть верность местной колокольне. Но в контексте Итальянских войн XVI века и в свете того, что можно было бы назвать «национальным характером», в литературе и письмах того периода мы постоянно находим упоминания об итальянцах (и, кстати, о германцах, которые тоже объединились в единое национальное государство лишь в XIX веке). Если это было подтверждением идентичности, то в таком определении есть и позитивные, и негативные стороны. Это был способ отличить жителей Апеннинского полуострова от варваров с севера, ultramontani, «тех, кто живет за горами».
Конечно, многие итальянцы отправлялись за горы. Один из самых знаменитых портретов итальянца XV века был написан вовсе не в Италии, а во Фландрии. Это портрет торговца из Лукки Джованни Арнольфини и его жены Джованны Ченами. Чета Арнольфини жила в Брюгге. Художник изобразил их в богато обставленной комнате. Супруги приветствуют гостей, отражение которых мы видим в зеркале за их спинами. Ян ван Эйк (ок. 1390–1441) был придворным художником герцога Бургундского Филиппа Доброго. Портрет четы Арнольфини – один из ранних образцов европейской масляной живописи (большинство панелей того времени были написаны темперой) и раннего светского портрета. Еще одна примечательная особенность – четкая подпись художника, которая однозначно утверждает его авторство. Его не назвали «мастером портрета Арнольфини», как предшественников: ван Эйка запомнят по имени. Возможно, и его отражение есть в зеркале, которое, как и роскошный канделябр, позволило ван Эйку играть со светом, падающим из окна (стекло лишний раз доказывает богатство супружеской четы). Дорогой мех мантии Арнольфини, изысканное кружево головного убора его супруги, ее золотое ожерелье и драгоценная красная ткань покрывала и балдахина над кроватью – все это показывает не только мастерство и новаторство художника, но и гордое богатство заказчика.
Лукка, родной город четы Арнольфини, находится в пятидесяти милях к западу от Флоренции. Это был независимый город-государство с собственным правительством и собственной политикой. Портрет был написан в 1434 году, и в это время жители Лукки, несомненно, уже знали о проблемах своего более влиятельного соседа, Флоренции, где за власть боролись Медичи. Но Джованни и Джованна находились за сотни миль от родины. Их семейства обосновались в Брюгге. Семья Ченами жила здесь уже почти полвека и играла важную роль в местной лукканской общине: в то время иностранные купцы по всей Европе объединялись в общины, которые совместно вели переговоры с городом о своих обязанностях и привилегиях. Родственники семейства занимали видное положение и в Лукке. По материнской линии Джованни имел родство с правителями города, Гуиниджи. Дед его занимал очень важный пост гонфалоньера правосудия. Купцы торговали всевозможными товарами: от дешевых и доступных для всех пуговиц и лент до роскошных, расшитых золотом и серебром тканей, бархата, мехов и атласов. Кроме того, они поставляли драгоценный миндаль, апельсины и имбирь. Родственники Джованны были банкирами в Париже, Антверпене и Брюгге. Пока в 1436 году Медичи не открыли в Брюгге отделение своего банка, их делами во Фландрии занимались лукканские банкиры. Искусствоведы связывают символику зеленого платья Джованны с банковским делом: столы банкиров обтягивали зеленой тканью (само слово «банк» происходит от итальянского banco – прилавок или скамья: банкиры вели свои дела на рынках и улицах за столами)[53]. Со временем Джованни стал главным поставщиком шелка для бургундского двора[54]. На портрете есть намек на торговые связи за пределами Европы – турецкий ковер. Такие ковры в XV веке очень любили богатые итальянцы. Доставляли их из Османской империи. (Сегодня в некоторых западных музеях турецкие ковры классифицируют не по происхождению, а по имени художников, которые изображали их на картинах[55]. Слава приходила к художникам, а не к мастерам, которые производили эти роскошные ковры. Это лишнее доказательство предвзятости коллекционирования и классификации.) Таким образом, портрет четы Арнольфини – это не просто картина, полная художественных чудес, но еще и целая история торговых связей на континенте, история семей, оторванных от своих корней, история брачных союзов итальянской элиты. История Италии XV века – это не просто история Апеннинского полуострова, но история, охватывающая всю Европу и выходящая за ее пределы.