– Чтобы приехать в пустой Реймс? Не думаете же вы, что мы будем сидеть здесь и ждать того, кто никогда не приедет? Нет, ваше преосвященство, дороги пусты. Вероятнее всего, придут письма с причинами отказов, которые только на руку тем, кто и не собирался присутствовать на коронации. Ведь известие о смерти получили все, так что времени у вассалов короны было гораздо больше.
Архиепископ промолчал, сознавая правоту королевы-матери. Напомнил только:
– Нам надо торопиться. У Франции должен быть король.
– Кто будет освящать церемонию? Вы?
– Нет. Епископ Суассона. Это его прямая обязанность в отсутствие реймсского архиепископа.
– Скажите ему, пусть не затягивает. К черту всякие проволочки.
– Не будет нужного блеска…
– Его не было бы и без того: нет никого из наиболее знатных людей и из белого духовенства.
Обряд начался. Готье Корню подал знак. Первый викарный епископ архиепископа Реймсского начал литургию – бесконечные псалмы и молитвы, молитвы и псалмы. Это надолго. Архиепископ ткнул коллегу локтем в бок: кончай волынку, державе нужен король! Тот кивнул – дошло. Теперь клятвы, которые должен принести будущий монарх. Их не очень много: защищать Церковь и ее ценности, обеспечивать общественное спокойствие и вершить правосудие, бороться с еретиками. Что-то еще… Ах, да: свершать акты милосердия.
Людовик, светлокудрый мальчик с любопытствующими глазами на продолговатом лице, с мольбой посмотрел на мать:
– Мама, зачем мне все это повторять? Пусть вот этот лысый дядя еще раз пробубнит, а я потом кивну ему или скажу «да», если уж так надо.
Мать склонилась к сыну:
– Повторяй, сынок, эти клятвы одну за другой. Таков обычай. Ты должен будешь так поступать.
Людовик вздохнул и стал клясться.
Потом ему вручили золотые шпоры, меч, доспехи. Дальше – молитвы, литании, антифоны.
Архиепископ поморщился. Снова пошел в действие локоть. Коллега, выразительным движением руки свернув песнопения, склонился над Людовиком, со страху чуть не убежавшим от него, и приступил к миропомазанию. Священным миром крестообразно епископ помазал мальчику лоб, глаза, губы, уши, грудь – словом, все, что полагалось. И без конца тянул после каждого такого креста: «печать Святого Духа». Отныне король становился избранником Бога на земле.
Блестящая лысина то и дело маячила у Людовика перед глазами, и новоиспеченному монарху хотелось треснуть по этой лысине золотой шпорой… или лучше рукоятью меча. Это он на радостях – подумал, что это всё, можно уходить. Но ошибся. Теперь ему должны передать королевские регалии. Сначала на него надели тунику с далматикой, потом тяжелую бордовую мантию с геральдическими лилиями, явно ему не по росту. Затем дали в руки скипетр и жезл правосудия, на палец надели кольцо.
– Мама, зачем это? – поднял на мать удивленные глаза помазанник Божий. – Мне ведь тяжело. Почему я должен терпеть?
В это время на голову ему надели золотую корону.
– А это еще зачем? – Зрачки глаз юного короля недовольно поползли кверху. – Такую корону носил отец.
– Теперь будешь носить ты, – улыбнулась мать.
– Больше некому? – не понимал мальчик. – Она же большая, будет сваливаться у меня с головы.
Присутствующие переглянулись.
– Бог даст, не свалится, – многозначительно посмотрел епископ на королеву.
Мальчик заерзал, печально поглядел на мать.
– Потерпи еще немного, – сказала она ему, – сейчас твои покорные вассалы принесут тебе оммаж[10]. Они будут произносить при этом: «Да здравствует наш король!»
– Слава Богу, их тут мало, – повеселел юный монарх.
Архиепископ и королева-мать, оба сдвинув брови, переглянулись.
– Не «слава Богу», а «увы», сын мой, – тяжело вздохнув, произнесла Бланка.
Далее, без пиршества, обычного в таких случаях, королевский кортеж отправился в Париж. Сын Бланки Кастильской отныне становился священной особой, наделялся даром чудотворения. С этого дня он неприкосновенен, ибо помазанник Божий и через него осуществляется связь между Богом и народом, между Богом и королевством.
По пути домой, сидя в трясущемся по неровной дороге экипаже, похожем на обыкновенную повозку, королева-мать предалась невеселым думам. Элита – как церковная, так и светская, – вот что ее беспокоило. Ни один не приехал. Всем наплевать. Выходит, не хотят принять Людовика. Рассчитывают либо взять короля в плен и править от его имени, либо устроить мятеж, выдвинув вместо нее опекуна из их среды. Так или иначе, она должна дать им понять, что править королевством от имени сына будет она. Для этого надо немедленно собрать совет. Всем, кто будет присутствовать, она выскажет свою волю. Пусть доносят ее до остальных, а так и случится. Это охладит умы. Может быть, ненадолго. Но за это время она успеет сплотить вокруг короны преданных людей. Еще у нее есть наемники – войско головорезов, набранное еще покойным свекром. Многих, правда, уже нет в живых, но на смену им пришли новые.
Скорее бы в Париж, во дворец. Две сотни всадников охраняют короля, но против войска любого герцога им не устоять. Хорошо еще, что церемония не затянулась. Теперь дорог каждый час. Мятежники могут не успеть. А там – стена Филиппа, ее свекра, защитит юного короля… Умница все же архиепископ, быть ему у нее в великих почестях. Отпишет Папе, как верно служит престолу сансский прелат.
Но что-то не видно людей, никто не приветствует короля. Да и в Реймсе тоже… Уж не сговор ли тут с мятежными баронами?.. Герцог Бретонский Пьер Моклерк, представитель династии графов Дрё, потомок Людовика VI… Могущественный вассал. И, как ни прискорбно, наименее остальных преданный короне. Этот, пожалуй, сможет возглавить мятеж. За ним пойдут. Следующий – Гуго де Лузиньян, граф де Ла Марш. Продажная шкура. Сегодня с одним, завтра с другим. Утром против этого, вечером против того. Такими были многие в те времена – каждый искал свою выгоду. Но вот история этого графа, весьма любопытная.
Четверть века тому назад он собрался жениться на Изабелле Ангулемской. На свадьбу должен был приехать король Иоанн, сюзерен зятя с тестем. И приехал, лучше бы его не видеть вовсе. Всегда отличался жестокостью, тупостью и самодурством, а тут и вовсе превзошел самого себя: взял да и увел невесту прямо из собора. Впрочем, не невесту, а уже жену – по его требованию епископ немедленно обвенчал парочку. А Изабелла – что ж, променяла графа на короля! Плохо ли ей? Про Лузиньяна забыла, словно того и не существовало. Однако очень скоро она стала испытывать отвращение к супругу и, несмотря на то что родила уже двух детей, отправилась в путешествие к себе на родину в Ангулем. Ах, какие тут были мужчины, не чета толстому и глупому супругу. Недолго думая, Изабелла принялась налево и направо изменять своему мужу…
Но не о ней рассказ, а о Лузиньяне. Через двадцать лет Изабелла вернулась к нему, и он, похоже, тотчас забыл о том, что произошло тогда в Бордо. Очень скоро она, королева, вышла замуж за того, кого она когда-то любила и, по ее словам, не переставала любить до сих пор. И все же Гуго не забыл, какую шутку сыграл с ним последний сын Генриха II. Он стал врагом Иоанна и во всем помогал королю Филиппу.
И вот теперь, после того как английский король сломал ему жизнь, он предает юного французского монарха и готов перейти в лагерь его врагов. Те, надо думать, при случае не преминут воспользоваться помощью англичан. Бесстыдный, беспринципный, бесчестный Лузиньян…
Ну а Тибо? Изменник, лжец! И он еще смел клясться ей в любви и петь песни! А ведь она ждала его, не думала, что он предаст…
Но не знала Бланка, что Тибо спешил на коронацию и уже въезжал в ворота Реймса, как вдруг толпа горожан преградила ему дорогу.
– Ни шагу дальше, граф Шампанский! – крикнул один из них, державший в руке увесистый камень. – Мы не пустим тебя во дворец.
– Изменник! Подлец! – послышалось отовсюду. – Это ты отравил нашего короля! А еще смеешь являться на коронацию его сына! Вон из города! Предатель! Убийца!
Тибо опешил, натянув поводья лошади. Что за вздор несут эти люди? Почему мешают ему проехать? Да и откуда они его знают?
А они, невзирая на охрану, уже пошли на него с кольями, дубинками, и он понял, что ему не пробиться. Жители Реймса собирались мстить ему за своего короля.
– Я не убивал короля Людовика! – крикнул он громко, так, чтобы все слышали. Правду крикнул. – Клянусь вам, я не виновен в его смерти!
– Врешь! Ты покинул его, и после этого он умер.
– Ты отравил его! Смерть тебе за это! Убийца!
Народ верил в то, что говорил. Он всегда верил в то, во что хотел верить. Разубеждать его не имело смысла, попросту было бесполезно.
Тибо видел, что ход ему закрыт. Его не пустят. Зарычав в бессильной злобе, он повернул коня, сделал оборот, другой и поскакал назад к воротам. Обида и злость душили его. Выехав из города, сжав кулаки от негодования, он обернулся лицом к собору. В слепом гневе он тут же решил мстить королеве – она подговорила народ, люди кричали об этом. Недаром она перестала его привечать. А тут еще кардинал Сент-Анж набросился на него…
И Тибо Шампанский принял решение.
– Она горько пожалеет об этом! – вскрикнул он у самых городских ворот и дал шпоры коню.
И не знал Тибо, что его восклицание услышали три человека, стоявшие с внешней стороны ворот, у рва. Не то вернулся и зарубил бы их.
– Очень хорошо! – произнес один, потирая руки и провожая насмешливым взглядом удалявшуюся фигуру всадника. – Народ поверил в нашу басню.
– Как раз то, что нам и нужно было, – отозвался другой.
– Герцог Пьер и де Ла Марш будут нам благодарны за такого союзника, – прибавил третий. – Глупый Тибо…
И все трое рассмеялись.
…А повозка все катила себе по грязной ухабистой дороге, качаясь и скрипя всеми своими суставами, и казалось, дорога эта не кончится никогда. Бланка устала думать. Она почувствовала, что сын смотрит на нее. Повернула голову. Он и в самом деле смотрел.
– Мама! Ты у меня как Богородица… охраняешь меня.
Она тихо улыбнулась, обняла его, прижала к себе.
– Кому же быть с тобой рядом как в минуту радости, так и опасности, если не твоей матери, сынок?
Он крепко обнял ее, зарывшись лицом в мантию на меху.
– Ты у меня самая лучшая. Я люблю тебя!
Она заплакала. А сын не видел и не чувствовал, как ее слезы капают ему на затылок.
Глава 5. Завещание покойного короля
На следующий день после коронации в Большом зале королевского дворца в Сите собрались знатные люди королевства. Не все – те, что присутствовали на похоронах и были в Реймсе. Одни приняли свершившийся факт как должное, другие хмурили брови, выражая этим пока что молчаливое недовольство. Одни – преданные трону, другие – своим интересам. Два раза уже эти последние задавали вопрос королеве: когда выпустят узников из Лувра? Сегодня они собирались задать этот вопрос в третий раз. После коронации он должен решиться в их пользу.
Речь шла о Рено Булонском, графе де Даммартене, и Фернане Фландрском. Рено и Филипп Август были друзьями. Король даже произвел Даммартена в рыцари и женил его на своей кузине. Но Рено, никогда не упускавший своей выгоды, разорвал брак и женился на наследнице графов Булони. Таким образом Рено предал короля, и Филипп, возненавидев его, за пару лет до Бувина отнял у него сеньорию Мортен в Нормандии, которую незадолго до того подарил ему. В отместку граф переметнулся к английскому королю и принял активное участие в подготовке похода против французского государя. А Фернан Фландрский негодовал: ведь он в свое время купил этот феод у короля за большие деньги! Его окружение разделяло обиду графа. И лишь только речь зашла о вооруженном выступлении против французского монарха, Фернан тотчас предал его.
На совете присутствовали: канцлер Франции Герен, архиепископы Санса и Буржа, епископы Шартра, Нуайона и Бове, графы де Сен-Поль, Монфор, Невер, виконт де Тюренн и другие. Те же лица, но не элита знати, которая игнорировала похороны и коронацию. Во главе собрания вдовствующая королева, справа от нее юный король, слева духовенство.
– Что скажет государыня Бланка Кастильская? Каким будет состав Королевского совета? – задал первый вопрос граф Овернский.
Бланка ответила, сразу же обозначив свою позицию:
– Ныне я всего лишь королева-мать. Решения принимает монарх.
– Однако ввиду несовершеннолетия короля дела государства должны находиться в ведении лиц, назначенных его опекунами, – подал голос виконт де Тюренн. – Мы желаем знать, кто эти лица. Назовите их имена. Они есть среди нас?
– Среди вас таких лиц нет, – обвела зал глазами Бланка.
– А, по-видимому, это те, кто не соизволил явиться на коронацию? – съязвил сир де Блуа. – Что же, король доверяет им больше, чем нам?
– Не говорит ли их отсутствие о том, – прибавил сир де Бурбон, – что они не желают видеть королем сына покойного Людовика Восьмого? Быть может, им по душе пришелся бы другой монарх, скажем, Филипп Строптивый? Ведь брак с Агнессой Меранской признан Папой Иннокентием законным.
– Юридически, ваше величество, статус Филиппа как брата покойного Людовика и дяди нынешнего короля вполне легитимный, – сказал Тюренн. – Не ему ли собираетесь вы передать бразды правления?
– Вот, значит, кого выбрали опекуном? – усмехнулся Сен-Поль. – Того, кто решил, что ему нечего делать на коронации? Может быть, он сам мечтает стать королем? Если так, то он опоздал. Ему надо было явиться в период междуцарствия, удобнее момента и быть не может.
– Но спросим государыню, мать нынешнего короля, – резонно оборвал реплики граф Невер. – Что думает по этому поводу она? Насколько нам известно, покойный король Людовик не оставил завещания. Он просил лишь беречь своих детей, а Бланке Кастильской отвел роль только матери юного короля, не больше. Ответьте же нам, ваше величество, кто будет опекуном вашего сына до его совершеннолетия? Если его дядя, то почему его нет с нами? Если он отказывается… а ведь он вправе отказаться?
– Еще бы, ведь когда-то его считали бастардом, – заметил граф де Суассон. – Видимо, смутное воспоминание об этом периоде заставило его отринуть даже саму мысль о воплощении в жизнь планов, касающихся оспаривания короны.
– Так это или нет, – продолжал Невер, – мы хотим знать, что думает нынешнее правительство в лице королевы-матери и высших представителей духовной власти об опеке над малолетним королем?
– Дадим слово его преосвященству, – подняла руку Бланка, утихомиривая этим жестом нараставший ропот, – но вначале я скажу несколько слов, правоту которых подтвердят присутствующие здесь представители духовенства. Вы спрашиваете, кто будет опекуном? Я вам отвечу. – И в наступившей могильной тишине она твердым голосом объявила: – Королева Франции Бланка Кастильская, мать нынешнего короля!
Ропот возобновился. Теперь зал шумел, как растревоженное осиное гнездо. Ее собирались отвергнуть, Бланка понимала это. Первая причина – иностранка. Но это в подоплеке, об этом они не скажут. Вторая – салический закон, отмененный королем Хильпериком.
– Женщина не может править королевством! – выкрикнул один граф, за ним другой, третий. – Такова «Салическая правда» еще со времен Хлодвига.
Бароны продолжали бушевать. Бланка не мешала им. Она знала, что ответить, она была готова к такому возражению. Теперь она терпеливо ждала, когда уляжется волнение.
Но Готье Корню решил опередить ее. Он не меньше королевы-матери был осведомлен в этом вопросе, к тому же его слово как главы франкской Церкви будет иметь, несомненно, больший вес. Он ударил посохом об пол и, приковав к себе всеобщее внимание, стал говорить.