– Они меня не привлекают: не понимаю я их, – спокойно ответил Майкл, складывая книги стопкой, чтобы убрать в шкафчик.
И опять отпор, пусть и мягкий. Сестра почувствовала досаду, но решив, что это вполне естественно, поинтересовалась:
– Почему?
– Мне незнаком их мир. Вдобавок я давненько, с тех самых пор, как покинул Ближний Восток, не встречал англичан. Так что книги взять неоткуда. Да и с янки у нас куда больше общего.
Поскольку ее круг чтения составляла прежде всего английская литература и ни одной книги современных американских писателей она даже не открывала, Онор предпочла оставить эту тему и вернуться к главному.
– Вы сказали, что сыты по горло. А можно узнать чем?
Майкл затянул шнур на вещевом мешке, поднял опустевший ранец вместе с поясными сумками и лишь потом ответил:
– Да всем вместе… этой дрянной, непотребной жизнью.
Сестра направилась к шкафу, жестом предложив ему следовать за ней, и спросила:
– Вам не страшно возвращаться домой?
– А чего мне бояться?
Онор отперла шкаф и отступила на шаг, чтобы Майкл мог положить свои вещи на полку, и пояснила:
– В последнее время я все чаще замечаю, что большинство моих пациентов, да и, по правде сказать, коллеги-медсестры, боятся ехать домой. Когда война тянется так долго, все, что было прежде близким и родным, начинает казаться чужим и незнакомым, словно теряешь почву под ногами.
Убрав вещи в шкаф, сержант выпрямился и повернулся к ней.
– Наверное, здесь так и происходит. Ведь госпиталь своего рода дом, где вся жизнь подчинена строгому, неизменному порядку, что дает ощущение стабильности. А вас тоже пугает возвращение домой?
Онор растерянно заморгала, потом неловко улыбнулась и медленно проговорила:
– Пожалуй, нет. А с вами нужно держать ухо востро, верно?
– Мне это уже говорили, – обезоруживающе улыбнулся в ответ Майкл.
– Обращайтесь, если вам что-нибудь понадобится. Через несколько минут мое дежурство закончится, но около семи я вернусь.
– Спасибо, сестра, но, думаю, помощь мне вряд ли потребуется.
Ее изучающий взгляд задержался на его лице, и она кивнула.
– Да, пожалуй, вы справитесь.
Глава 2
Ужин наконец-то привезли: из подсобного помещения, где хранили провизию и посуду, доносилось звяканье. Вместо того чтобы прямо отправиться к себе в кабинет, Онор отправилась в подсобку и, приветливо кивнув дежурному, спросила, доставая тарелки из буфета.
– Что у нас сегодня?
Санитар протяжно вздохнул.
– Надо думать, овощное рагу с мясом, сестра.
– «Надо думать»? Стало быть, в основном капуста?
– Я бы сказал, картошка: сильно смахивает на пюре, – а вот десерт очень даже ничего, что-то вроде клецок с патокой.
– Все лучше, чем ничего, верно? Удивительно, насколько богаче стал наш рацион за последние полгода.
– Ваша правда, сестра! – с жаром закивал санитар.
Сестра Лангтри повернулась было к примусу, на котором обычно разогревала пищу перед раздачей, но краем глаза заметила вдруг какое-то движение у себя в кабинете. Поставив бесшумно тарелки на стол, она вышла в коридор и на цыпочках приблизилась к кабинету.
Люс склонился над ее столом, в руках у него был распечатанный конверт с историей болезни Майкла.
– Положите бумаги на место!
Даггет без малейшего смущения, словно поднял конверт случайно, без всякого умысла, повиновался. Если он и доставал документы из конверта, то уже прочитал их. Глядя на Люса, Онор не могла понять это. В том-то и заключалась сложность: в Люсе уживалось столько личностей, что он и сам подчас не понимал, какая из них взяла верх. Разумеется, он всегда мог убедить себя, что не сделал ничего дурного. С виду он казался честнейшим человеком, которому и в голову не придет что-то вынюхивать, пускаться на хитрости или пакостничать исподтишка, но в действительности за ним грехов водилось немало.
– Что вам здесь понадобилось, Люс?
– Хотел попросить разрешения задержаться после отбоя, – не задумываясь, ответил он.
– Простите, но в этом месяце вы уже свой лимит исчерпали, – холодно отрезала сестра. – Вы прочли бумаги?
– Сестра Лангтри, как вы могли подумать? Разве я способен на такое?
– Когда-нибудь я вас поймаю с поличным, так и знайте. А сейчас, раз уж вы оказались в этой части барака, поможете мне с ужином.
Прежде чем выйти из кабинета, Онор, проклиная себя за небрежность, заперла конверт в ящике стола. Такого за все годы работы с ней еще не случалось. Ей следовало сначала убрать документы, а потом уже показывать Уилсону палату. Возможно, он и прав: слишком долго шла эта война, в конце концов усталость берет свое, и начинаешь совершать ошибки.
Глава 3
– Господь милосердный, благодарим тебя за пищу, что послал нам, – произнес Бенедикт почти в полной тишине и поднял голову.
Только Люс, словно глухой, оставил без внимания призыв присоединиться к молитве и начал есть сразу, как только уселся за стол. Остальные дождались, когда Бенедикт завершит молитву, и только потом взялись за ножи и вилки, чтобы управиться с сомнительного вида варевом, разложенным по тарелкам. Их не смутила набожность Бенедикта, как не обескуражило и откровенное пренебрежение Люса. Если поначалу этот ритуал и был кому-то в новинку, то уже давно стал обыденностью, глядя на сотрапезников, заключил Майкл. Стряпня местного повара хоть и выглядела не очень презентабельно, но оказалась вполне съедобной. А вот что уж было действительно невиданной роскошью, так это десерт.
Майкл давно взял себе за правило, попадая в новое окружение, наблюдать за людьми и делать выводы. Это вошло у него в привычку, стало своего рода способом выживания, а заодно и игрой. Он заключал пари сам с собой и делал воображаемые ставки на правильность своих умозаключений, отдавая предпочтение мысленному спору и не желая признавать, что в действительности последние шесть лет на кону стояла его жизнь.
Конечно, в бараке «Икс» компания подобралась странноватая, но Майкла это не удивляло: люди как люди, пытались ужиться с собратьями, но преуспели в этом не больше других. Если они похожи на него, то, должно быть, невыносимо устали от войны и от людей, да, от людей.
– Как вас занесло в отделение «Икс», мистер Уилсон? – спросил вдруг Бенедикт.
Майкл отложил ложку, поскольку все равно уже доел сладкое, и вынул из кармана жестянку с табаком.
– Я едва не убил одного малого. – Достав книжечку папиросной бумаги, он вырвал из нее листочек. – Если бы мне не помешали, я бы его прикончил.
– Это ведь не был неприятель, как я понимаю? – уточнил Нил.
– Нет, речь о нашем полковом старшине.
– И это все? – подал голос Наггет с набитым ртом, а когда попытался проглотить пищу, лицо его исказила невероятная гримаса.
Майкл обеспокоенно нахмурился.
– Эй, что с вами?
– Просто у меня хиатальная грыжа, – ответил Наггет тоном обреченного на смерть. – Такое случается всякий раз, когда я глотаю.
Наггет объявил об этом с величайшей торжественностью и с таким же благоговением, с каким Бенедикт творил свою коротенькую молитву. Майкл заметил, что остальные, и даже Люс, добродушно усмехнулись. Похоже, они любили этого парнишку с заостренным, как у хорька, лицом.
Свернув и закурив папиросу, Майкл заложил руки за голову, откинулся назад на деревянной скамье без спинки и задумался, что за люди его окружают. Приятно было оказаться в незнакомом месте, где столько незнакомых лиц. После шести лет службы в одном батальоне ты уже по запаху можешь сказать, кто из твоих братьев по оружию испортил воздух.
Слепому было, наверное, хорошо за тридцать, говорил он мало и не требовал к себе внимания в противоположность Наггету, который, похоже, стал здесь своеобразным талисманом, решил Майкл. В каждой компании есть такой талисман – человек, который приносит удачу. Почему же барак «Икс» должен быть исключением?
Люс Майклу определенно не понравился, но, похоже, он не нравился здесь никому. Судя по всему, он, как и Наггет, никогда не видел войну из солдатского окопа. Майкл никому не пожелал бы через это пройти, но те, кто прошел, были другими, и дело здесь не в храбрости, не в силе и не в твердости духа. Эти качества не появятся на передовой, если их не было изначально, а если были – война не сможет их вытравить. Ужас войны уходит корнями глубже. Это куда более сложное чувство. Ценность человеческой жизни осознается лишь тогда, когда посмотришь в глаза смерти. Война показывает человеку, что миром правит слепой случай. Он один решает, кому жить, а кому умереть. Война заставляет каждого осознать всю меру своего эгоизма, когда униженно благодаришь судьбу за то, что, расправившись с другими, смерть пощадила тебя, приберегла на время предназначенную тебе пулю. Начинаешь цепляться за суеверия, хотя и понимаешь, что среди крови и грязи человек превращается в животное, а для тех, кто распоряжается его армейской судьбой, он всего лишь статистическая единица…
Заговорил Нил, и Майкл заставил себя прислушаться. Капитан с первого взгляда внушал к себе уважение. Одетый в полевую форму войск пустыни, он держался как настоящий солдат, прошедший через всю войну.
– …так что, насколько я понимаю, у нас в запасе еще около двух месяцев.
Майкл слушал вполуха, но уловил, что речь идет о том, сколько еще просуществует отделение «Икс». Он с интересом переводил взгляд с одного лица на другое, пока ум его пытался осмыслить неожиданное открытие: новость о скором возвращении домой испугала и расстроила обитателей барака. Слепого Мэта буквально трясло от ужаса! «Да они и вправду со странностями», – подумал Майкл, вспомнив слова сестры Лангтри о том, что многие боятся ехать домой.
Сестра Лангтри… Сержант Уилсон так давно не имел никаких дел с женщинами, что не мог сказать с уверенностью, какие чувства она у него вызывает. Эта война перевернула все с ног на голову, но Майклу трудно было свыкнуться с мыслью, что женщина способна занимать руководящую должность. Кроме того, насколько ему помнилось, до войны женщины не были настолько уверенными в себе. Несмотря на всю свою доброту, внимание и заботу, сестра привыкла командовать и без малейшего смущения демонстрировала мужчинам свою власть. Нет, она, конечно, не была драконом в юбке, но Майкл все же ощущал неловкость рядом с женщиной, которая, похоже, допускала, что они говорят на одном языке и думают одинаково. Он не мог даже утешить себя мыслью, что повидал на войне побольше ее: вполне возможно, сестра Лангтри сама провела под огнем бо́льшую часть войны. Она носила на погонах серебряные звездочки капитана корпуса медсестер, а это довольно высокий ранг.
Мужчины из барака «Икс» ее обожали. Когда она впервые привела его на веранду, Майкл тотчас почувствовал их молчаливый протест, враждебную настороженность, с которой законные владельцы придирчиво разглядывают возможного нового пайщика. Наверное, это ревнивое чувство и стало причиной их взбалмошных, капризных выходок. Что ж, напрасно они всполошились. Если Нил говорил правду, то, похоже, ни один из них не задержится в госпитале надолго, а значит, никому не придется утверждать свое первенство и отвоевывать почетное место у кормушки. Майкл хотел лишь одного: покончить с войной и армией, вычеркнуть из памяти все воспоминания о шести годах службы, которая уже близилась к концу.
Мысль перебраться на базу номер пятнадцать он принял с воодушевлением, однако ему вовсе не улыбалось провести следующие два месяца, слоняясь без дела по бараку: когда слишком много свободного времени, начинаешь думать, думать… и вспоминать. Он был совершенно здоров и сохранил ясный рассудок – это знал и он сам, и те, кто принял решение отправить его сюда, – но что касается этих бедняг из барака «Икс», то они действительно страдают душевным расстройством: Майкл видел это по их лицам, слышал в голосах. Со временем он, конечно, узнает, почему, как это вышло, а пока достаточно было сознавать, что все они не в себе и меньшее, что он мог сделать, – принести хоть какую-то пользу.
Решение принято, и когда последний из пациентов доел свой десерт, Майкл поднялся из-за стола, собрал в стопку грязные эмалированные тарелки и отправился в подсобку.
Глава 4
За день сестра Лангтри не меньше шести раз пересекала из конца в конец территорию госпиталя от общежития медсестер до барака «Икс», и последние две прогулки приходилось совершать уже в темноте. Днем Онор с радостью пользовалась случаем размять ноги, но с наступлением сумерек чувствовала себя неуютно. В детстве она отчаянно боялась темноты, не желала спать без ночника, но потом, конечно, научилась справляться с собой, подавлять этот беспричинный страх. И все же когда шла впотьмах мимо госпитальных бараков, она старалась занять голову какими-нибудь мыслями, и освещала себе путь фонариком. Лучик света разгонял зловещие, грозные тени, подступавшие со всех сторон, и страх отступал.
В день появления в госпитале Майкла Уилсона Онор покинула барак «Икс», когда мужчины сели ужинать, и тоже направилась в столовую поесть. Теперь она возвращалась обратно, и кружок света от ее фонарика скользил по дорожке впереди. Наступало ее любимое, самое приятное время – несколько часов до отбоя. В этот вечер ее переполняло радостное нетерпение: новый пациент всегда вызывал особый интерес, требовал к себе обостренного внимания, напряженной работы мысли.
По пути в барак Онор задумалась о том, какой разной бывает боль. Казалось, прошла вечность с тех пор, как матрона, главная медсестра, отправила ее в «Икс». Как ни убеждала она эту твердокаменную даму, что у нее нет опыта работы с душевно больными пациентами, что она испытывает страх перед ними, ничего не помогало. Тогда в этом назначении ей виделось наказание, пощечина от армии вместо благодарности за годы службы на фронтовых эвакуационных пунктах. Там была другая жизнь: палатки, земляные полы, пыль, когда стоит сушь, и грязь, когда льют дожди и воздух напитан сыростью. Она старалась не заболеть, не показывать слабость, чтобы исполнить свой сестринский долг, а климат, изнурительный труд и суровая походная жизнь безжалостно перемалывали ее в своих жерновах. Чудовищный таран из ужаса и боли крушил все на своем пути день за днем, неделю за неделей, и так тянулись годы. Но тогда боль была иной. Она могла безутешно рыдать над солдатом с оторванной рукой или над другим, чьи разбросанные внутренности липкой массой покрывали землю, в то время как сердце остановилось навсегда в уже ледяной грудной клетке. Но все это было данностью. Тех, чья жизнь оборвалась, уже не вернуть. Она латала, что могла залатать, оплакивала тех, кому уже не помочь, и все шла и шла вперед, оставляя позади прошлое.
Попавших в отделение «Икс» терзала боль совсем иного рода, та, что поражает душу и разум. Люди ее не понимали, зачастую смеялись над ней или просто отмахивались от нее. Сестра Лангтри только теперь поняла, почему чувствовала себя оскорбленной этим назначением. Боль физическая, ранения и увечья, полученные в бою, обычно раскрывают лучшие стороны человека: героизм, мужество, духовную силу. Сколько таких молодых героев, искалеченных войной, прошло перед ее глазами за годы службы на полевых эвакопунктах! Это едва ее не сломило. Но в психическом расстройстве нет ничего героического, нервный срыв воспринимается как изъян, свидетельство слабости характера.
В таком вот нерадостном расположении духа и пришла Онор в барак «Икс»: возмущенная, с поджатыми губами, готовая едва ли не возненавидеть своих пациентов. Лишь верность профессиональной этике и добросовестное отношение к обязанностям не позволили ей замкнуться в упрямом предубеждении, заставили пересмотреть свои взгляды. В конце концов, пациент есть пациент: больной рассудок, как и больное тело, нуждается в лечении.