Из тумбы стола хозяин выудил, опять-таки, не глядя, видимо порядок у него повсюду был наведён образцовый и никем не нарушаемый, заварочный чайничек цилиндрической формы серебристого металла. Оттуда же появилась деревянная резная коробочка, немедленно молодым человеком раскрытая. Щепоть высушенных измельченных листьев оглядывается на предмет количества и высыпается в заварочник, после чего коробочка снова исчезает в столе. Аудитор встал и удалился на кухню, откуда спустя несколько секунд послышался чиркающий звук зажигаемой спички. Через некоторое время раздалось и клокотание, говорящее, что закипела вода, затем- звук наливаемого кипятку. И неся впереди себя парящий чайничек рыжий молодой человек вошел в комнату, удобно вновь устроившись во вмятине кресла.
Люди всё знают о чае, способах его заваривания и традициях чаепития. Не стоит проверять, соблюдают ли сами любители этого напитка эти правила, да это и не важно, ведь что время, что место, да и компания порой не способствуют рассиживанию и получению удовольствия. Но и при всем этом, зная заранее, что предстоит пить «на ходу», мы стараемся точно отсыпать меру заварки, выдержать необходимое время налить нужное, «правильное» количество чаю, привычно дуть на поверхность, втягивать жидкость с хлюпающим звуком, чтобы пар с ароматом вслед за напитком попадал на нёбо, помогая нам ощутить вкус… Да и чаёк-то последние лет пятнадцать уже не тот… Но… все же часто хочется воскликнуть: – А любите ли вы чай так, как люблю его я?
Аудитор видимо был неприхотлив. Стеклянный стакан, поблескивавший в уличном свете рядом с графином на столе совершенно его устроил. Парящая струю из тонкого носика быстро наполнила стакан на три четверти, толстая серебряная ложечка зазвенела о стенки, размешивая и остужая красно-коричневую жидкость. С удовольствием отметил, что перед началом чаепития рыжий прикрыв глаза вдохнул чайного аромата и остался, скорее всего, доволен. Причмокивая и покряхтывая, то отставляя стакан, то опять помешивая ложкой, не торопясь «кушал» Степан Калашников чаек. Важно и со смаком. Допив, отставил стакан, неожиданно перекрестился, утерев губы салфеткой и взял в руки космошлем.
Минутой позже вся пространство комнаты завибрировало, воздух уплотнился, застучал, словно комната превратилась в гигантский стетоскоп, приложенный к самому сердцу огромного мира. Проводки и антенны подрагивали и иногда вспыхивали голубоватыми искрами, лопающимися с сухим треском и наполняющими воздух озоном. Фонари за окном тоже вели себя странно, то загораясь ярче, то почти вовсе затухая. По небу с неимоверной скоростью сразу во всех направлениях на различной высоте носились рваные тучи… Голова человека в шлеме подрагивала будто того лихорадило, а маятник, до того мерно раскачивающийся, наоборот застыл и стал недвижим. Несколько раз, видимая в недозадёрнутом окне луна промчалась мимо, каждый раз в разной фазе… Творилась вокруг всякая чертовщина…
Не только приблизившийся уже на расстояние суток Новый год, а и все прошедшие даты, праздники и события обошли в этом году доктора Куклину стороной и виной тому не личная нелюбовь к увеселениям и компаниям. Пандемия застала её в кресле заведующей отделением одной крупной городской больницы. Поработав некоторое время в новых условиях приняла она нелегкое решение и ковидная реанимация приняла с распростертыми объятиями опыт, руки и силы новой сотрудницы. И календарь перестал что-либо значить в новой её жизни. Только график работы регламентировал отныне и труд, и краткий отдых. Вот и 31 декабря мчалась она по пустым ночным улицам, чтобы в 2.00 заступить на вахту и застать всех без исключения больных на этом свете.
Бледный голубовато-серый проём окна проявился как-то вдруг, будто и не было его, но ворвался прибывшим скорым поездом и встал перед глазами грубо, зримо, настояще. И почти сразу начало светать. Посветлело за окном, стены комнаты явили рисунок на обоях, и с неподвижной фигуры в странном сооружении на голове медленно, но верно стекал вниз ночной мрак. Фигура подняла руки, стащила громоздкий шар и оказалась средних лет мужчиной со взъерошенной черной с обильной проседью шевелюрой, покоившимся в большущем старинном кресле. Нелегко, ели не сказать «невозможно» было опознать в нем еще недавно другого Аудитора, но это был именно он- Степан Парамонович Калашников собственной персоной.
Аудитор сладко потянулся, позвонки снова хрустнули в районе лопаток, но уже громче, нежели прошлым вечером, поднялся, щелкнув коленом, и понес замолкшую «печатную машинку» к открытому зёву антресоли. Но в этот раз для уборки наверх прибора мужчине почему-то потребовалась табуретка. Затворив дверки Калашников подошел к окну и раздвинул шторы…
Еще вчера под окнами дома Аудитора был просторный двор с площадкой, где установлена к празднованию Новогодия казенно украшенная ёлка, от которой нынче не было и следа. Не наблюдалось и большей части двора, взамен которого сверкала стеклянная крыша одноэтажного сооружения, разноцветно подсвеченного изнутри. Ночевавшие у бордюров и на тротуарах автомобили непривычно бросались в глаза несвойственной им обычно чистотой. Притоптанного снега тоже уже не наблюдалось нигде. На усыпанную бумагой, пластиковыми стаканчиками и останками пиротехники серую поверхность тихо опускались, вальсируя в тишине крупные белые хлопья, преображая двор на глазах.
Уже описанный прежде человек- Аудитор Степан Калашников, являл собой, как мы помним, чуть выше среднего роста молодого рыжеволосого человека. Теперь же перед окном стоял, рассеянно глядя вниз, мужчина к пятидесяти, темный, с сединой и проявившейся проплешиной на макушке. Стоял несколько ссутулив вперед плечи и слегка наклонившись, как сделал бы человек со слегка нездоровой спиной. Комната же, где он и пережил превращения двора и собственной персоны, осталась неизменённой. Хочется добавить, «от слова «совсем». У стены тикали, размахивая маятником, как счастливый пёс хвостом, часы, прикрывался от уличного света стопками бумаг старинный стол зеленого сукна, широкое кресло дремало, освободившись от досаждавшего ему так долго седалища. Будто комната эта- ось, вокруг которой мчатся вприпрыжку и кувырком глобального масштаба изменения и катаклизмы, чем дальше, тем быстрей и ошеломительней, стихая по мере приближению к центру вращения.
В дверь постучали. Отрывисто и требовательно. Степан Парамоныч подошел, открыл и протянул руку навстречу гостю. На пороге стоял вихрастый пацан. Лет ему можно дать на вид, семь-восемь. Темные глаза серьёзно глядели на хозяина. –Здрасьте, дядь Стёп, – вложил он ладошку в руку Аудитора, который с готовностью её пожал. –С новым годом Вас! А какой это будет год? – И протянул подарок- на фоне карусели из звёзд на альбомном листе невысокий человечек в белом, округлом шлеме. Аудитор невольно вздрогнул. Мальчик прошел по коридору, занял предложенное место за столом и поискал глазами ёлку. Ёлки не было, что показалось ему немного грустным. Степан хмыкнул, пошарил в кухонном шкафчике и извлёк блестящий картонный домик-коробку с подарком. Гость успокоился и ожидая чаю принялся мучить хозяина вопросами, порой неожиданно недетскими.
Дед Егорки- соседа Степана Парамоновича, из-за проблем с ногами много лет передвигался с трудом. И сейчас, отметив, что времени на разговоры сорванцу-почемучке должно было хватить с лихвой, дабы не совсем добить соседа болтовнёй, позвонил в квартиру напротив по телефону. – С наступившим! Степан, там наш бесёнок тебя, поди, уж замучил, пусть домой собирается. -Егорка, едва услыхав звонок вскочил, чинно поклонился хозяину и пошлёпал к двери. Проводив, Калашников вдруг понял, что устал и нуждается в отдыхе и прогулке.
Бело-голубой мир медленно, плавно, красиво стелил под ноги белоснежный ковер. Двор практически пуст, только любопытная птица, поблескивая черными бусинками, нагло пялилась на сутуловатую фигуру, уверенная в собственной недосягаемости на высокой ветке. Фигура глянула на ворону, показала ей язык и обвела взглядом двор. 1 января 21 года. Свежим снежком укрывало неубранные пока приметы празднования местными жителями Нового Года. Обилие мусора навевало мысли о спешном оставлении населением загаженного и отравленного города. Калашников мрачно плюнул под ноги, подавил в себе желание вернуться в дом и меланхолично направился по скрипучему нетоптанному пушистому тротуару в опустевший город.
Одноэтажное сооружение оказалось торговыми рядами, невесть как сумевшими прорасти на части двора жилого дома. Ёлка, у которой микрорайонские праздновали, стояла теперь на пятачке перед входом в это царство изобилия «за ваши деньги». Невзирая на ранний для первого января час, когда гуляющие всю ночь успели разойтись, а уже выспавшиеся новогодние «жаворонки» не ощущали жгучего желания и настроения выходить в печальный постпраздничный город, иллюминация повсюду горела, переливалась и подмигивала. Казалось- персонально Степану Парамоновичу. Тот опустил голову, сцепил руки за спиной и будто задумавшись о чем-то непростом, пошагал дальше.
С трудом держащийся на ногах доктор беспрестанно тряс головой и растирал уши, успешно пытаясь не заснуть. О том, сколько часов на ногах, он старался не думать, деваться всё одно некуда. Ехавшая ему на смену к двум ночи Куклина до больницы так и не добралась, выброшенная со скользкой дороги двумя летящими, бешено вращающимися автомобилями. Неадекватные от выпитого водители, один из которых набрался под завязку в гостях, второй- кочуя из бара в следующий, везде принимая за «Новое счастье» «обрели друг друга» и подобно страшному кегельбану вышибали до полной своей остановки имевших несчастье оказаться в месте их «встречи». По счастливой ли случайности, или боженька успел, таки, вмешаться в последний момент, но не оказалось не только погибших, а и серьезно пострадавших. Куклина же была заклинена в машине и отказавшись от освобождения в пользу более серьезных случаев, несколько часов провела в придорожном сугробе. И только после вскрытия авто поняла, что передвигаться самостоятельно получается с большим трудом…
Доктор сначала вдохнул кислороду сам, после чего прижал маску к лицу молодого парня…и начал падать, будто желая присесть… Пожилая невысокая сестра успела подхватить его за подмышки, но удержать центнер с гаком сил не хватило, и они вместе повалились па пол. Что-то зазвенело, разбиваясь, рядом.
Время шло, понемногу улицы прорастали деловито шагающими по неотложным праздничным делам нетрезвыми взрослыми и шумной, носящейся туда-сюда, и то и дело шарахающей петардами, фейерверками и обычными хлопушками, детворой. Взрослые зашвыривали подальше в сугроб опустошенные на ходу бутылки и баночки, щелчком пальца отправляли мимо урн окурки, обрывки вскрытых сигаретных пачек. Разнокалиберные дети оставляли после своих огненных забав раскуроченные трубки, коробочки, палочки, воткнутые в снег… В ушах Аудитора давно звенело от грохота, ближнего, дальнего, повсеместного… Он остановился, снова огляделся, зажмурился и помотал головой. Постоял немного и круто развернувшись отправился назад. Настроения гулять по городу паче чаяния так и не появилось, и захотелось привычно укрыться дома от всего разом. В обратном направлении шагалось Калашникову легче и быстрей.
Иззубренный ключ, заранее на ощупь найденный и за кольцо надетый на палец привычно вошел в замок. Тяжелая дверь легко открылась, впустив хозяина во всегда полутемный коридор, и лязгнув защелкой замка захлопнулась у него за спиной. Сверху по лестнице, шаркая подошвами и покашливая, спускалась троица традиционно нетрезвых типов из числа людей, кои не угодили всему дому и которым никто из жильцов не указ.
Часы до проводов старого и встречи нового года. Время незадолго до закрытия торговых центров- самое время «Ху» для некоторых категорий граждан. Не исключительно тех, кто, заработавшись не сумел выбрать подарки, не только людей, кто по пути домой решил пройти по ближнему ТэЦэ на всякий случай. Немало типов, чьё нахождение здесь целей никаких, казалось бы, не преследует, но… Группка развязной молодежи, то скачущей друг от друга, задевая прохожих, то встающих толпой посреди прохода на пути посетителей на замечания в свой адрес реагировали мало. А если и соизволяли отозваться, только грубо и с угрозами. Высказавший претензию если и был удовлетворён, единственно перед своей совестью, и то не до конца по причине нежелания накануне праздника портить внешний вид и настроение. А стадо продолжало развлекаться порой на глазах полиции. Ведь трогать-то они никого не трогают, да и сами первыми придираться не спешат.
Быстрый и ловко лавирующий в потоке спешащих парень со спортивной сумкой направлялся в сторону одного из выходов, когда едва не под ноги ему приземлилась модная вязаная шапочка. Пытаясь не наступить, он шагнул в сторону и ощутимо жестко задел плечом метнувшегося за своим добром, не желающего никого замечать и осознавать, что он не один, молодого человека. Тот растянулся на полу.
–Обезьяна, – заверещал он снизу: – Борзый, . ля? -Парень приостановился ответить: –Клоун, ты не сам ли кинулся, как на буфет?
А дружки поднимающегося уже обступали Серёгу и несколько рук крепко прихватило куртку. Может и имелась возможность кончить дело миром, но одна сторона не любила оказываться без вины виноватой по жизни, другая же и вовсе в усиленном составе не боялась ни бога, ни черта. И карусель закрутилась…
Никогда не верьте тому, кто будет вас предостерегать от стычки с неорганизованным, но находящимся в численном большинстве противником. Один боец, находящийся перед несколькими оппонентами имеет то преимущество, и опытный человек пользуется этим, что может атаковать любого из них. Трое-четверо, находящиеся на одной линии и не окружившие одиночку, все вместе пытаясь нанести удар только мешают друг другу, создавая тесноту и лишая товарищей самой возможности замахнуться и ударить. А Серега привычно занял положение спиной к витрине… Но наказать наглеца, огрызнувшегося на стаю, молодым людям под занавес года хотелось.
А уж насчет того, что «хотелось» и «моглось»– не Ленин и Партия, то есть не близнецы братья, ребятам доходчиво не объяснял доселе никто. Уже всего минутой позже из тех троих, что не отскочили, угрожая и скороговоря, а переоценив свои силы решили все же наказать Серегу, один лежал животом на грязном кафеле, обхватив Серегину ногу и не делая даже попыток повалить его, а двое были на ногах. Первый удерживался за ворот на расстоянии согнутой руки, изредка пробуя отдалиться, второй, удачно отхвативши в скулу слева, наклонился и прикрыл лицо выставленными предплечьями. Жирную победную точку в поединке поставил свисток. Свистел, как вы поняли, не спортивный арбитр, а некоторое время наблюдавший полицейский. Он взял обоих бойцов за отвороты курток и повел за собой. Его напарник, склонив голову к микрофону рации, закреплённому на груди, комментировал события. «Стая потянулась вслед.