Конечно, только лишь формальным осмотром соматического состояния больных обход не ограничивается – приличия ради вам, сразу после поступления, напишут колоссальный по объему план лечения, включающий сдачу всех возможных видов анализов крови, мочи, ультразвуковые обследования, консультации невролога, эндокринолога, уролога, стоматолога и еще десятка специалистов, даром поедающих свой хлеб в стенах этого учреждения. Здесь надо сразу оговориться – целью такие исследования имеют никак не уточнение вашего психиатрического диагноза (который чаще всего устанавливается только анамнестическим путем, то есть путем беседы с больным), а получение денег из Фонда социального страхования. Дело в том, что учреждение, в котором вы оказались, является частью системы здравоохранения. Значит, там должен быть ряд специалистов, оказывающих не только психиатрическую, но и общую терапевтическую помощь. И такие специалисты есть (причем, не только узкопрофильные, но и вспомогательные – медсестры, санитарки, есть даже собственная лаборатория по проведению анализов). На их содержание ФСС ежегодно выделяет учреждению немаленькие денежные суммы. И нехорошо получится, если в своих годовых отчетах эти специалисты будут указывать прочерки в строчках о выполненных объемах. Тогда финансирование центру по этим статьям урежут. Чтобы этого не допустить, коллеги из психиатрического цеха обильно снабжают товарищей работой.
С другой стороны, оптимисты даже на кладбище одни плюсы видят. Большое ли удовольствие сидеть в палате, когда, имея на руках назначения о прохождении обследований, вы будете прогуливаться по здешним корпусам, внося хоть какое-то разнообразие в просиживание пятой точки?
Как правило, профильные специалисты находятся в соседнем с лечебным корпусе – мраморном, 7-этажном. Таких корпусов два – первый занимает администрация центра, второй, чуть подальше вдоль Кропоткинского переулка оборудован под бесчисленных профессоров, научных сотрудников и смежников. Тут вам будут делать УЗИ, ЭЭГ (электроэнцефалография или, как здесь говорят, «шапочка»), РЭГ (радиоэлектрография – «вторая шапочка»; такое название этим исследованиям присвоили, исходя из метода их проведения, заключающегося в плотном закреплении на голове прорезиненной сетки с электродами), здесь же сидят психологи. Рядом – кабинеты научных сотрудников. Такие же благородные интерьеры, хоть и оскверняемые то там, то тут обилием людей в форме ФСИН, но все же производящие впечатление старого, «чинно-благородного» лечебного учреждения, напичканного учеными и кожаной мебелью. Тишина… Все это, в отличие от жутковатых интерьеров здешней палаты, навевает приятные впечатления и мысли о том, что все еще не так плохо – ну не могут в таких условиях обитать темные люди, не способны они на зло! (Хуже то, что с этой прогулки вы будете возвращаться в обстановку, в которой как раз-таки одно дерьмо и обитает, но не будем о плохом.)
Гулять вы будете не только, обходя соседний корпус в поисках разбросанных по нему в хаотичном порядке специалистов. Еще примерно по часу в день – после обеда – вы, по своему желанию, будете описывать неправильные окружности вдоль бетонного забора небольшого прогулочного дворика с обратной стороны приемного отделения, что, как вы помните, на первом этаже лечебного корпуса. Площадь дворика небольшая – метров 50 в квадрате. Есть скамейка – для тех, кто устал, – и пара огромных вековых дубов – для создания видимости лесопосадки, контакта с цивилизацией, которого местным обитателям так не хватает. Только вот дубы изуродованы прибитыми к ним жестяными пластинами вдоль всей окружности, которые служат удерживающим механизмом для мотков колючей проволоки, окружающей здешний периметр по верхнему краю. Без нее никуда, сами понимаете – Россия.
Один из подэкспертных поделился гениальным, с его точки зрения, открытием:
–Видишь эти маленькие отверстия в коре дубов? Это от пуль. Точно тебе говорю – здание старое, сталинской постройки, а при Сталине какое самое распространенное занятие было? Правильно, расстрелы. «Серпы» не стали исключением. Тоже шмаляли. Даже по диаметру отверстий скажу тебе – или маузер, или наган. Может, и Берию тут того… Никто же точно не знает, где именно приговор в его отношении привели в исполнение… И на жестянках этих, что егозу15 держат – рисунки какие-то типа наскальной живописи, стрелочки, буквы. Такие в тюрьмах обычно на стенах пишут. И тут, наверное, перед расстрелом приговоренные писали.
–Так жестянка-то по уровню забора идет. Как они туда подпрыгнули, чтобы там такое нацарапать?
–Дурень ты, – машет рукой искушенный в истории и биологии экскурсовод. – Они же сначала маленькие были, дубы-то эти. Когда маленькие были, на них эти жестянки и набили. Потом дубы выросли, с ними уровень жестянок поднялся.
Я не стал объяснять моему визави, что законы биологии начисто уничтожают его утверждение, так как растут дубы не только в высоту, но и в ширину, и, если бы жестяную табличку прибили вокруг дуба на определенном уровне, она бы по мере его роста вверх бы не поднялась, а была бы разорвана (или, по крайней мере, сильно растянута) прибавляющимися ежегодно «кольцами» дерева. Не стал я и говорить о том, что единственной целью ее нахождения здесь является фиксация колючей проволоки на определенной высоте – блажен, кто верует…
И о чем только не думается на прогулке! Кто-то, не насытившись бесконечным общением внутри палаты, несет сюда продолжение «интересных» тем, годящихся разве что для придирчивых и любознательных корреспондентов телеканала «Рен-ТВ», кто-то дает консультации (сам мало что понимая) по всем вопросам женщинам из соседней палаты, что также выходят гулять в то же самое время в сопровождении двух санитарок, кто – просто курит, сжигая кажущееся бесконечно тянущимся время, кто – обнимает дубы и питается их энергетикой, позволяющей окончательно не сойти с ума.
А сойти с ума тут запросто. Особенно санитаркам, которые, как бы странно это ни звучало, обязаны слушать все разговоры, которые ведут между собой не вполне нормальные обитатели «Серпов» и записывать их в той части, которую запомнили, все в тот же дневник наблюдений. Так что бдеть им тут приходится 24/7. Проверить их бдительность вы можете, если только шепотом во время прогулки, шутки ради заведете разговор о возможном побеге отсюда или начнете, все с той же провокационной целью, присматриваться к здешним высоким заборам. Сразу же увидите мгновенную и очень серьезную реакцию на вашу, казалось бы, невинную шутку и поймете, что здешние блюстительницы порядка натасканы на подобные разговоры и действия не хуже заправского работника безопасности, стоит при нем пошутить насчет терроризма. Облают – в лучшем случае. А то и отметку о нарушении режима в лечебном учреждении схлопочете, что никак не улучшит вашего правового положения. Ибо все-таки место здесь режимное.
Правда, режим не очень строгий – телефоны здесь, как и было сказано, дают ежедневно с 18 час 30 мин до 19 час 00 мин. Раньше дать могут – в зависимости от смены, добрая она или нет, положительно удалось ее настроить в своем отношении подэкспертным или напротив, – но изымают ровно минута в минуту. И тут галдеж в палате начинается такой, что санитарки затыкают уши и убегают подальше от коридора – и про дневник наблюдений забудешь, когда 30 обитателей двух палат и два телевизора орут, что есть мочи.
Понятно, что никакого серьезного разговора за такое время и в такой обстановке не проведешь – так, сообщить в двух словах или в нескольких строчках короткого сообщения в мессенджере о том, что «жив, здоров», и хватит. Никакой интимности, ничего личного – все напоказ выставлять вынуждает царящая здесь обстановка. Казалось бы, кому это надо? Мы, конечно, привыкли к тому, что закон в нашей стране не имеет практически никакого значения, и, соответственно, на положения Закона «О психиатрической помощи в РФ и гарантиях прав граждан при ее оказании» о том, что находящимся в психбольнице положен телефон круглосуточно, и только особая опасность больного (по соответствующему решению главврача) может ограничить это право, особенного внимания не обращаем. Понимаем, что везде и всюду эти права больных нарушаются, и телефоны изымаются. Но вопрос – зачем? Какую цель преследует ограничение больного на 23 с половиной часа в сутки в пользовании средством связи? Тоже, скажете, эксперимент? Средство исследования?
Как бы не так! Тут дело уже гораздо глубже. Не будем забывать, что основная масса здешних обитателей – подследственные или подсудимые. Так случилось, что они, как рассуждают врачи и санитарки, пока избегают строгого уголовного наказания, находясь «в больнице». Но ведь это же несправедливо, рассуждают все те же судьи в белых халатах (иногда – грязных и промасленных). Надо же их как-то наказать!
Ерунда, что кругом по периметру – колючка, что от обилия охраны рябит в глазах, что стены давят на тебя посильнее самого тяжелого атмосферного столба. Надо обязательно прибавить к этому запрет телефонов, чтобы полностью отрезать человека от мира и дать ему понять, что он уже и человек-то наполовину, и прав никаких не имеет, и единственное его пристанище это закрытое от посторонних глаз скопище таких же, как он: или преступников, или сумасшедших (зависит от исхода экспертизы). Конечно, здесь не СИЗО, порядки тут значительно отличаются, как и отличается и свет в конце туннеля (отсюда хотя бы выйти можно в обозримом будущем), но в целом – это такое же МЛС (место лишения свободы), и каждый, кто здесь находится, должен это понимать.
Те, кто под домашним арестом, чувствуют это особенно остро – им телефоны вообще не дают, никогда. С юридической точки зрения это – полный абсурд, так как, стоило тебе выбыть из-под домашнего ареста де-факто (когда ты удалился от дома, в котором осталось контролирующее твои передвижения устройство), мера пресечения кончилась. Нет ограничений по передвижению – нет и быть не может ограничений и других, наложенных судом. Нет контроля, так как уголовно-исполнительным инспекциям, осуществляющим надзор за исполнением домашнего ареста, сюда вход заказан (только их товарищи по ФСИН следят, чтобы ты отсюда не убежал, но это совсем другое). Значит, о каком запрете пользования телефоном может идти речь? Больницы не отнесены законом к органам, исполняющим постановления судов о мере пресечения! Но факт есть факт – все они считают здесь себя надзирателями, а что это за надзиратель, который не может запретить преступнику такую мелочь, как пользование сотовым?!
Чаще всего под домашним арестом здесь педофилы. Их здесь много. Это – особая, своеобразная категория местного населения, которая здесь, в отличие от тюрьмы, не считается «опущенной». Потому что не все из тех, кого следствие причислило «к лику святых», в действительности являются такими…
Марат Лаценов, 38 лет:
–Нет, ну у меня история, конечно, из разряда «закачаешься». Было у меня все – бизнес (провайдер стационарной телефонной связи и интернета, целый Ленинский район Московской области охватывали, больше 2000 абонентов), жена (правда, немного постарше меня, но баба эффектная, видная), дочка 10 лет. Машина, дом, собаки. Ну все, как полагается в нашем возрасте. Правда, кое-чего все же не было – любовницы. Ну как-то руки не доходили или желания особого не было, а тут вдруг – раз! – и пришло понимание, что по статусу давно бы уже вроде положено. Сказано – сделано. Да баба-то еще эффектная, ты бы видел! Сорок лет, самый сок, цыганка, ухоженная, красивая, ноги от ушей. Зовут Рада. Прямо как в кино, да. Ну она прежнего своего мужика хорошо «обжала», как теперь говорят – дом у него «откусила» за сто лямов, если не больше, машину «Порше Кайенн», не дешевую, долю в бизнесе. В общем, все при ней. И мне даже как-то приятно стало от того, что реалии поиска любовницы превзошли все ожидания – искал-то девчушку глупенькую, лет 25-30 (особо молодые меня никогда не привлекали), а нашел и умную, и красивую, и богатую. Значит, могу еще, значит, силен.
Ну первое время, как водится, отношения скрывали, а потом – баба, как говорил Джигарханян, она сердцем видит – Оксанка почувствовала, что у меня кто-то есть. Жили мы к тому моменту почти 15 лет, скрывать не было ни смысла, ни особого интереса. Я, бывало, раньше погуливал от нее, она знала, и даже пару раз закатывала скандалы. Правда, без особого рвения – возвращался же всегда, да и она не была святой. Был у нее уже тогда дружок по койке, бывший прокурор района, Женя Рассадкин, сын первого вице-губернатора Ярославской области. В общем, эти наши взаимные походы налево сильно никого никогда не занимали, не бесили – ну с кем не бывает? И потом, говорят: «Левак укрепляет брак». В общем, брак по швам не трещал, и поводов для беспокойства не было. А тут появились. Загулял я серьезно. Ну попсиховали мы с Оксанкой, подрались даже, посуду там побили. Ну а делать-то что? Да и что сделаешь в такой ситуации? Просто принять.
В общем, ушел я к Раде. Дочку оставил, но навещал регулярно. А Рада она… другая. Не как Оксанка. Участливая такая, серьезная во всем, что касается семейных отношений. Этим, во многом, и подкупила. Ну и секс конечно – он для меня всегда был на первом месте. В этом вопросе цыганки – просто огонь. А вот насчет семьи – для меня это стало откровением. Ничего мимо нее не проходит, во всем она стремится участвовать, всем интересуется, чем партнер живет. Обычно цыгане как? Матери – кукушки, а отцы – вообще на своей волне. Что для них семья? Пустой звук. Табор, кочевая жизнь, наплевать на оседлость и традиционные ценности. А эта – нет. Другая. Иногда эти ее качества трогали меня до слез. Вот, например, раз едем с ней из Москвы, я по телефону разговариваю, обсуждаю текущие проблемы. Надо срочно где-то взять 400 тысяч. Ну у одного товарища спросил, у другого. Гляжу – она рядом сидит, надулась. Я спрашиваю: «Что такое?» Она в ответ: «А у меня ты занять не можешь? Я тебе, что, чужой человек? Лучше у посторонних спрашивать, когда родные могут помочь? На то ведь они и родные!» И так и заставила у нее занять, представляешь?! Правда, потом заставила и вернуть тоже, но не суть.
–А как сюда-то попал?
–Ну слушай. Тут лето пришло. Рада с детьми от первого брака в Тунис собралась. Ну я ее проводил, все дела. И в этот же вечер – звонок от Оксанки. Мол, не чужие люди, давай с собаками с нашими, которые после нашего расставания у нее остались, вечером по набережной погуляем. Как знала! А, может, и правда знала… Ну согласился – чего в этом предосудительного-то? Бывают же пары, которые нормально расстаются, потом даже дружеские отношения сохраняют. Подумал, что и у нас так может быть… В далеком будущем… В общем, встретились. И так, это, ты знаешь, искра какая-то между нами пробежала, что в тот же вечер прямо в машине и переспали. И продолжали спать всю следующую неделю, пока Рада на отдыхе была.
Неделя, правда, быстро пролетела. В последний или предпоследний день моей «холостой жизни» мы с Оксанкой опять гуляли и вдруг я увидел на ее глазах слезы. Терпеть не могу женских слез. Спрашиваю. Она молчит. Я спрашиваю, но уже более настойчиво. И тут она говорит: «Мы когда расстались, я так расстроилась, что кинулась к твоим конкурентам за помощью. Ну, чтоб они тебя как-то приструнили или бизнес там «отжали», или какой-нибудь спор корпоративный «замутили». И, в общем, так получилось, что они меня за 10 миллионов уговорили на тебя заявление в милицию написать». Я в шоке: «Какое заявление? О чем?» Она отмалчивается: «В общем, ничего страшного, сказали, не будет, потаскают тебя малость, может, часть бизнеса им отдашь, и за это я в итоге десятку получу… Я понимаю, что совершила ужасное преступление по отношению к тебе, но готова и деньги отдать, и заявление забрать. Прости меня, пожалуйста». Ну, думаю, мало ли, что баба может в пылу эмоций натворить. Ну, написала что-нибудь модное ныне про бытовое насилие, так кого теперь за это сажают-то? Ладно, недолго обижался. Тут же и помирились – каким способом, надеюсь, ты понимаешь…
В общем, на следующий день вернулась Рада. Цыганка, она чует почище любой нашенской бабы. Тоже, гляжу, ворчит, дуется. Ну у меня способ поднимать им настроение старый, проверенный. Я ее на заднее сиденье, сам следом, полчаса криков и стонов на парковке, где сотни свидетелей средь бела дня – зато проблема плохого настроения решена раз и навсегда.