– Он сознался сегодня, что насчет Алешки протокол действительно был. Что Сеть помогла Алешке добраться к тебе и заодно выявила все уязвимые места Службы. Что-то он еще проверял и в нем, и в тебе, но нам не сказал. Вроде бы – доволен. Но по Юмису никогда толком не поймешь, доволен ли он. Учтив уж очень.
– …Ой. Вы про самого Дракона, что ли? Про Юмиса Дракона?! Да ему-то что до меня?
– А ты подумай, – тяжело взглянул Игнатий. – Для кого работает Геккон? Для кого работают Близнецы? Понимаешь? Нет?
– Нет. Не понимаю… Если только… А! Так это его «Яблоко» -то! – сложил два плюс два Мур. – Кого бы еще Близнецы стали слушать!! Ой. Это что ли он меня придумал? Ой… Ой. Ой, жуть…
– Никакая не жуть. Юмис – нормальный, умный, справедливый парень.
– Ага. Вот он возьмет и размажет меня по предметным стеклам.
– Да зачем же ему для этого ты сам? Все твои анализы на Гекконе есть. Нет уж, ты ему нужен целый и здоровый. Не как организм, а как личность. Он велел беречь тебя, – Игнатий вздохнул. – Я из госпиталя, вот когда ты болел, каждый вечер ему отчет посылал.
– …Сегодня тоже пошлете?
– Да. Если кто и рад этому твоему «жить по правде» больше меня, так это он. Оставим это сейчас: ты его не знаешь. Да ты и себя толком не знаешь, – Игнатий пожал плечами. – Будь откровенным, пожалуйста. Не замыкайся. Давай честно. Мур, мы ведь знаем, что ты возвращался из Бездны. Два раза. Но снова сбегал. Да?
– Я намного чаще возвращался, – отдал Мур еще один кусок правды. – Только не в истинное время, не в родное, а плюс-минус пара лет – тогда Сеть не опознает. И к людям не подходил. Так, по лесам Айра бродил. Как мышь. Орехи собирал, рыбу ловил. Спал в норках.
– …В норках?
– Ну да. Копал себе логово и спал там, чтоб тепло… Да неважно. Все это было, когда я был маленьким и людей очень-очень боялся. А потом… В Бездне, когда был Маугли… Ничего и никого, в общем, не боялся.
– Навет-Ответ и старые корабли. Ясно. Не бойся и сейчас. Это я боюсь, что ты сейчас не выдержишь и молча исчезнешь. Юмис, думаю, тоже. Раз мы с тобой сейчас нарушили Правило.
– Я сам нарушил.
– Мур, ты останешься с нами?
– Не знаю. Не могу пообещать, что…
– Не обещай. Думай. Выбор – за тобой. Надеюсь лишь, что тебе хватит ума сотрудничать… Ну, а хоть откровенным – будешь? А – жить по правде?
– Да, – он закрыл глаза.
– Открой глаза. Тебе плохо? Бок болит?
– Нет. Голова кругом.
– Еще бы, – усмехнулся Игнатий. – Твои беды от одиночества, понимаешь?
Мур подумал, что его одиночество Маус развернул, как фантик на леденце. И теперь защиты – никакой. Может, в этом и был расчет Юмиса? Игнатий вздохнул и сказал:
– Так, вот что. Ложись сейчас и спи до утра. Все завтра. Куда тебя обследовать в таком состоянии. Понял?
– Понял… Спасибо.
– Да за что же?
– За разговор… такой, будто я человек.
– А ты и есть человек.
– Нет. Я нави.
Несколько минут после того, как за креслом Игнатия затворилась дверь, Мур сидел неподвижно. Потом лег на бок – плевать, что на пол. От имени Юмис мозг будто парализовало. Мало ему было Близнецов… Что теперь делать? Как себя вести? Опять прикинуться ничем? А правда? Но ведь Юмис не отдает его на Геккон, не отдает Близнецам… Знает, что он Маугли Молния – и не отдает Службе? За такую защиту надо быть благодарным? Юмис. Сам Юмис.
Сам Дракон.
Зачем же он Юмису Дракону?
4. Щели и окна
Утро наступило как-то очень быстро. В семь разбудила бабуля, отругала, что спал на полу, как дикарь, и опять, ворча, напоила бульоном. Через четверть часа за ним пришел Бор. И отвел в такое место, где время перестало существовать, только врачи-специалисты, приборы, экраны, капсулы, всякие медицинские штуки, зеленые и белые ленты анализов, вопросы, тесты на реакцию. Офтальмологи со своими полихроматическими таблицами и цветными фишками, которые нужно расставить по кругу, ранжировав по цвету и тону – Мур был рад услышать, что его цветное зрение на данный момент идеально. Но больше ничего приятного – то яркие комнаты, то темные, боль в исколотых пальцах, «разденься-оденься», несколько прививок, жуткие анатомические картинки на объемных экранах, и между делом опять полечили шов – когда все закончилось, осталось чувство, что ни одна клетка его организма не избегла внимания. Доктора обследовали все, кроме мозга – по детским воспоминаниям он знал, что завтра его ждет обследование куда более серьезное.
– Устал?
– Терпимо.
– Молодец, – рассеянно сказал Бор. – Короче, коллегам ты не понравился – не мог понравиться, сам понимаешь, после такой-то операции. Они тебе пока программу реабилитации составляют.
– У такой программы должна быть цель, до какого уровня развивать.
– Мурчик, ты что хочешь выпытать? Что тебя ждет? Так это только от тебя зависит. А мы все – да разве мы не поможем тебе во всем и всемерно? Еще бы ты сам себе помог… Пойдем, провожу – пообедаешь. Потом погуляешь, если хочешь. А ты хочешь?
– Хочу. Там ведь снег… Ух, уже вечер!
– Нет, просто темнеет рано. Но на сегодня закончим: тебе надо отдохнуть… Вон, ноги заплетаются.
В маленьком кафе Муру принесли столько еды, что он оторопел. А врач только усмехнулся:
– Усиленное питание. Ты признан истощенным. Давай-давай. Ешь. Ты сам дорогу к бабуле найдешь?
– Да.
– Она тебе покажет, где погулять – а что во дворике, так это не потому, что мы тебя караулим – а чтобы в заветрии. Надо поберечься, не гуляй долго, не мерзни, ладно?
Дворик, тихий и белый, с одиноким фонарем и пушистыми деревцами потом снился Муру. Он в этом дворике наконец-то поверил, что зима – это не страшно, если есть дом, и что он тут будет в безопасности. Больше не попадется Близнецам? Крутилась снежком тихая метель, снежинки задевали щеки, цеплялись за ресницы, таяли холодком. Жмурясь из-за них, он подышал снежным воздухом, побродил по дорожкам. Мороз щипал пальцы, и он прятал руки в рукава. Он так устал, что хотелось лечь в мягкий сугроб и уснуть. Едва добрел до своей комнаты с цифрой восемь… Но там такое красивое было окно – зима, метель. Он сел на пол и долго смотрел, как мечется за окном снег. Он любил окна.
Потому что на Гекконе и на кораблях окон нет. Люди не понимают, как это удивительно – просто подойти к окну. Когда внизу, в лесном доме увидел первое в жизни окно – сначала испугался. Очень. Но тогда он вообще боялся. Всего. Всех.
Что тогда происходило вокруг, он не мог понять. Знал, что «списание на грунт» – это позор и ужас. Но вниз его отвозил Вук, которому он верил: и чуть не сошел с ума, когда после посадки Вук взял его на руки и крепко-крепко прижал к себе, а прибежавшие к люггеру врачи стали прямо сквозь комбинезон колоть шприцами. Теперь-то понятно, что они, вогнав его в искусственный сон, спасли ему рассудок – даже Мега трудно было бы без подготовки вдруг оказаться на планете со всеми ее образами, звуками, ветрами, насекомыми… голубым небом… Мур, конечно, до того видел картинки в детских книжках (домики-елочки-облака и тому подобные игрушки), но толком не понимал, что видит. Да и книжек таких было всего две штуки. Близнецы не одобряли разглядывание картинок и бестолковую возню с игрушками. А игрушек было тоже две – деревянная с колесиками, обгрызенная еще когда зубы резались машинка и разборный пластмассовый, как-то подаренный Вуком звездолетик. И все. Играть-то некогда. Еще была ненаглядная, тоже из младенчества, замурзанная, затертая маленькая подушка с нарисованным желтым котиком – он с ней спал в обнимку, если заслужить. А если летал плохо, то Близнецы велели нянькам отбирать. Все это давно утилизировали, конечно.
Там, на грунте он проснулся в белой комнате без окон. Мир был тяжелым, воздух – густым от слабых незнакомых запахов. Няни, две золотистые девушки – он такого цвета людей никогда не видел – говорили ласково, называли малышом, выкупали, одели в мягкий белый халатик, потом принесли привычную еду. После завтрака, напугав, пришел доктор, но мучить не стал, лишь послушал сердце, велел показать язык, уколов не делал, только приклеил (куда разрешил Мур) иммуностимулирующие пластыри, объяснив, что надо защититься от атаки планетной среды. Теплые карие глаза и прямой взгляд, шрамик над бровью и нестрашные осторожные руки – Мур поверил, что это хороший человек. Не злой. Еще доктор понятно объяснил, почему так тяжело – сила притяжения, атмосферное давление и все такое. Мур его почти понял: надо приспосабливаться. Зато вернули комбинезон, ботинки – все это пахло домом, Гекконом и напугало: а вдруг Близнецы тоже явятся? С орбиты недолго лететь. От ужаса и тяжести он ослабел, няня отвела спать в кроватку. Проснулся, размышляя, почему ничего не надо делать: ни уроков, ни упражнений. Принесли еду, он попытался поесть, ведь нужно быть послушным, но не смог. Тогда снова пришел нестрашный доктор. Мур спросил, а можно ли увидеть Вука. Ну, того большого мальчика с синими глазами, который его сюда привез.
– Нет, вряд ли.
– А у кого тогда мне все спросить?
– Спроси у меня, – предложил доктор.
– Спасибо. Меня когда заберут обратно?
– Никогда. Не думай об этом. Тебе надо скорей разбираться со всем здешним. Ты читать умеешь? Начнем с природоведения. Я пришлю тебе книжку. А пока поверь, что никто обратно тебя не заберет.
– Никогда?
– Никогда.
Мур не выдержал и улыбнулся. Доктор удивился:
– Ах ты, солнышко. Так ты рад, что тебя забрали с Геккона?
Мур опомнился, но сказал правду:
– Пока – да, очень.
– Пока?
– А вдруг тут будет еще хуже. Что я должен буду делать?
– Сначала – приспособиться к условиям жизни на планете. Это будет трудно, очень, потому что все совсем-совсем другое, чем на Гекконе, но ты справишься.
Мур справился. Шел, куда вели, делал все, что предлагали. Привык к другой, интересной еде, которой постепенно заменили привычную. Привык, когда забрали комбинезон, к другой – штаны и рубашка – одежде. Привык к гравитации. Прочитал (выучил) несколько книг с картинками. Смотрел обучающие мультики для малышей: что такое дождь, туман, снег, что такое сельское хозяйство, что такое дорожное движение… Даже что такое цирк. Играл в игрушки, и сам, и с нянями. Много игрушек – маленьких моделей машинок, люггеров, людей, животных, домиков, кубиков, мячиков. Он раньше даже не то что не видел – представить не мог, что игрушек может быть такая куча и все для него одного. Надо было собирать нарядные, красивого цвета домики и деревья на подставочках в игрушечный город, катать машинки между домиками, расставлять фигурки людей и животных. Сам ничего не спрашивал, но внимательно слушал объяснения и няней, и всех врачей – их теперь много было, разных, тот нестрашный появлялся редко. Остальным он не доверял, но все терпел. Не слушаться ведь нельзя, накажут. Еще пока ни разу не наказывали – потому что он ведет себя очень тихо, послушно и вежливо. Однажды медицинский осмотр длился очень долго, а потом взрослые что-то решили вместе и, улыбаясь, предложили пойти в такую комнату, где будет окно, и посмотреть, если он захочет, наружу. Да, как в иллюминатор. Мур пошел.
Сначала он напрочь не понимал, что видит – несмотря на то, что на картинках вполне даже отличал «небо» от «травы». Все было сине-зеленым. Залитым золотой светящейся энергией от звезды посреди неба. Он посмотрел на звезду, на кожу людей рядом и понял, почему они такого золотистого цвета. Минут через десять его мягко увели от окна. Ноги подкашивались, это заметили и тут же уложили в постель. Он уснул, и ему снилось окно и звезда в голубом небе. Вот бы научиться делать такие окна самому: раз, и открыл окно из скучной белой комнаты куда-нибудь наружу, где все разноцветное… И живое… И звезда, такая добрая… Которую зовут «Всегда». У него поднялась температура. Врачи беспокоились, а он лежал, не шевелясь, притаившись сам в себе за закрытыми глазами, и думал о звезде по имени «Всегда», которая светит там где-то за стенами сверху, и том, как делать окна. Мутило и хотелось пить. Открыть окно отсюда… в какое-нибудь другое место… Чтоб вот прямо в стене открылся проем, и сквозь него видно и звезду «Всегда», и все совсем-совсем другое, какое-нибудь хорошее… Он открыл глаза и увидел в белой стене напротив кроватки окно в чудесное и золотое, где не страшно! Увидел! Вскочил, хотел побежать туда, посмотреть – и мягко накрыло густой тьмой.
Проснулся через много часов. Никакого волшебного окна. Скучная белая стена. Няня, завтрак. Врачи, осмотр. Книжки, игрушки. Новый набор картинок с растениями, и он учил: вот ель, пальма, капуста, фиалка, осока. Скучно. Через два дня он не выдержал и тихонько спросил у няни, как надо себя вести и что еще выучить, чтоб разрешили снова посмотреть в окно. Няня побежала к докторам. Те вдвоем пришли за Муром, отвели в комнату с окном. На этот раз можно было смотреть дольше. Только плохо видно, потому что нос чуть выше подоконника. Но Мур уже различил в пестроте жизни снаружи деревья, их ветки и форму. Осина. Ель. Еще ель. Сосна. Эта, как ее… Береза? Облака, бело-серые на прекрасном и далеком голубом. Когда увели от окна, пошел лег в кроватку, свернулся клубком, спрятавшись сам в себе. Вот правда, как было бы хорошо не просить позволения посмотреть в окно, а открыть свое… Или лучше – не окно, а дверь. Выйти наружу. И убежать туда. От них – от всех. К звезде по имени «Всегда».
…А когда бабуля поутру разбудила, за окном была та же темень, что вечером. Только метель стихла. На завтрак дали такие гречневые блинчики, что Мур едва вслух не замурлыкал – и еще добавку принесли. Но хорошее настроение прошло, едва в кафе вошел маленький мальчишка в белом. Худой, чуть пониже Мауса, рыжий, сердитый, с серебряными буковками ТН на рукаве белой курточки. Нави. Таймнавигатор. На Мура едва глянул, сел поодаль. Принесли блинчики – отодвинул. Принесли кашу – отодвинул. Когда Мур выходил, рыжий капризно отодвигал тарелку с запеканкой. Что ж, имеет право на капризы… Наверно.
Мура на полдня уложили в устройство, похожее на ротопульт, и загрузили заданиями на реакцию, координацию и прочее – выпустили, только когда бок разболелся. Мышцы отвыкшего тела плакали и дрожали, и было трудновато дышать. Но отдохнуть не позволили. Дали стакан молока, надели на башку тяжелый шлем, уложили в темной комнате и напали с тестами, логическими головоломками и каверзными задачками. После обеда – Мур еле заставил себя доесть хотя бы супчик – опять врачи, опять исследования, и куда только не засовывали его башкой, заставляя решать головоломки, слепя вспышками, вкалывая какие-то препараты в вены… Мура мутило, но он терпел. Потом взяли пункцию спинного мозга, дико больно, но перетерпеть можно. Вот только эта процедура напомнила такие подробности из прошлого, что его будто надгробием придавило. Близнецы тоже… Каким только его исследованиям не подвергали… Да и о недавнем, о госпитале, тоже есть, что вспомнить…
– Мурчик, да ты что, – подошел к нему от приборов врач. – Загоревал так – зачем? У тебя все в порядке со здоровьем.
– Надеюсь, – Мур покосился на приборы. Выбросы нейромедиаторов всегда его выдавали, даже если по лицу ничего не видно. – Уже можно встать?
После ужина опять надели на голову шлем, правда, полегче, и ввели в виртуальную игру, красивую, безумно интересную, трудную, каверзную. Мур знал, что в игре он выдаст все свои потаенные особенности психики и ума, но играл честно, старался. Полночи снились все эти закоулки игры, летающие острова и мягкие облака – он проснулся оттого, что сильно замерз, особенно голая голова, уши как ледышки. За глубоким окном комнаты шел снег. Ночь, полюс, холод. Мур завертелся в одеяло с головой, закрыл ледяные уши ладонями и дышал в коленки, чтоб согреться. Без толку. Болели спина, бок и исколотые руки. Да еще пришлось встать и выйти в туалет. Возвращаясь, он заметил, что из темного проема в какой-то другой мир веет теплом, и не выдержал, остановился погреться.
Оттуда пахло летней ночью, водорослями, сырым песком, слышался отдаленный шум прибоя. А правда, поплавать бы в теплой соленой водичке, ведь, как из госпиталя вернулся, там в школе еще и ни разочка выкупаться не успел. Он оглянулся на дверь – может, за ним и сейчас наблюдают? Зачем? Вздохнув, он улегся было. Холодно… Одеяло легкое, не греет… В полумраке он видел свои летние сандалии на полу у шкафа. Проем в лето начал потихоньку светлеть – там скоро рассвет. Совсем близко, будто в комнате, сонно чирикнула птичка. Мур сам не заметил, как оказался на ногах. Штаны, сандалики… Он только до моря и обратно!
Море!
Завтрак ему особенно понравился – после купанья-то. Уж накупался он вволю, повалялся в теплом бархатном песке совсем крохотного островка, погрелся под лучами раннего солнышка, поиграл с ракушками, потом опять накупался, и, когда вернулся, оказалось, что спать уже и некогда. Он даже в душ сбегать не успел, и теперь боялся, что все унюхают, как от него пахнет морем.