Вот это как, подумала Индия, заворачивая ребенка в марлю и на мгновение прижимая к себе.
Она посмотрела на детей. Те крепко спали. Жаль, что девчушка сейчас не бодрствует. Тогда бы Индия дала ей подержать новорожденного братишку и сказала, что примерно то же ощущает гадкий утенок, превратившись в лебедя…
– Хватит дрыхнуть, доктор!
Индия открыла глаза. Элла вернулась, принеся тарелку с жареным хлебом и вазочку с джемом, и села напротив.
– Ну и ночка была. Врагу не пожелаешь, – зевнула медсестра. – Самое смешное, что через девять месяцев мы снова окажемся в том доме.
– Тогда нам придется захватить с собой прозектора, – мрачно ответила Индия, вспомнив прощальный разговор с матерью новорожденного.
– Миссис Стокс, вам ни в коем случае нельзя больше рожать. Вы должны прекратить интимные отношения с мужем.
– Каким это образом? – оторопела миссис Стокс.
– Объясните ему, что новая беременность вас погубит, и скажите «нет».
Миссис Стокс посмотрела на нее как на сумасшедшую:
– Миссус, а вы пробовали сказать «нет» каменщику, который весит пятнадцать стоунов?
Элла пришла ей на помощь, посоветовав миссис Стокс воспользоваться половинкой выжатого лимона или небольшой губкой, смоченной в уксусе. Оказалось, женщина пробовала и то и другое. А чем закончилось? Беременностью. Тогда Индия предложила ей поискать в аптеках противозачаточные колпачки. Миссис Стокс лишь покачала головой:
– Сразу видно, вы не из наших мест. Ну, найду я такого аптекаря. А вы знаете, сколько они стоят? Мне они не по карману. И никому из здешних. Одна такая штучка-дрючка стоит два шиллинга и три пенса.
Индия растерянно смотрела на бедную женщину. На младенца, требующего молока, которое истощенный организм его матери мог выработать намного меньше, чем требовалось. Она смотрела на проснувшихся детей, во все глаза разглядывавших новорожденного брата, и понимала: нужно найти способ помочь миссис Стокс. Но как?
– Элла, мы должны что-то сделать для нее, – сказала Индия, подливая себе чая. – Просто обязаны.
– Согласна. Но что?
– Снабдить противозачаточными средствами, – сделав несколько глотков, ответила Индия.
– Я вам уже говорила: это очень опасная затея.
– Но я последовала вашему совету.
– Моему?
– Да. Вашему. Вчера вы посоветовали мне… оставить моральные принципы дома и просто помогать людям. Помните?
Элла покачала головой:
– Не очень-то обращайте внимание на мои слова. У меня язык без костей.
– Но ваши слова врезались мне в память. Заставили задуматься.
– Это ж надо!
– Да. Я думала о миссис Стокс и таких, как она. О том, что видела и слышала, пока училась в медицинской школе. Нам показывали младенцев, которых задушили собственные матери, обезумев от постоянного крика. В морге я видела тело девочки-подростка. Узнав о беременности, отец забил ее до смерти. А сколько женщин превратились в развалин из-за нескончаемых беременностей!
– Ой, дорогуша, вы прямо как луч солнца на хмуром утреннем небе.
– Элла, мы должны что-то сделать. С чего-то начать.
– Но я могу хотя бы позавтракать? Тяжело спасать мир на голодное брюхо.
– Элла, я вполне серьезно.
– И я тоже, Индия. Ну что мы можем сделать вдвоем? Ничего.
– Кое-что можем.
– И что же?
– Оказывать бесплатную медицинскую помощь женщинам и детям Уайтчепела.
Элла чуть не подавилась ломтиком жареного хлеба.
– Всего-навсего? А я-то думала, это будет сложно.
Серые глаза Индии буравили Эллу. Она была знакома с медсестрой менее суток, но чувствовала родственную душу. Возможно, причиной была доброта Эллы, которую Индия видела в темных глазах этой женщины, теплых и таких не похожих на ее собственные. Может, их сблизила новая жизнь, которой они вместе помогли прийти в этот мир. Возможно, причина была в чрезмерной усталости, но Индия почему-то чувствовала, что может рассказать Элле все.
– Элла, я хочу открыть больницу. Для бедных. Лечить нуждающихся… и не только. Я замахиваюсь на большее. Вы знаете, что лучший вид медицины – превентивная, а не лечебная. Если мы охватим своим вниманием детей, пока они еще очень малы, а лучше – пока они еще находятся в утробе матери, то сможем разорвать порочный круг. С утробы надо и начинать. Заботиться о здоровье беременных женщин и новорожденных, обучать молодых матерей принципам личной гигиены и рационального питания. Помогать им ограничивать численность семьи…
Индия так увлеклась перспективами, что не заметила, как Элла, перестав есть, достала из сумки книжечку и подвинула ей. То была книга, написанная Флоренс Найтингейл: «Вводные заметки об устройстве родильных домов».
– Эту книгу я знаю наизусть! – воскликнула Индия, ее глаза вспыхнули. – Я особенно поддерживаю утверждение мисс Найтингейл, что на каждую пациентку родильного дома должно приходиться две тысячи триста кубических футов пространства плюс одно окно.
– Когда мне не спится, я лежу и мечтаю: вот бы стать сестрой-распорядительницей в таком родильном доме. Чистом, современном, с новой системой водопровода и канализации, – призналась Элла.
– Добавим к этому качественную санитарию, надлежащую вентиляцию и стерилизацию постельного белья, – подхватила Индия.
– А также полноценное питание и свежее молоко.
– И достаточный штат патронажных сестер. Хорошо подготовленных, чтобы все матери и дети, выписанные из родильного дома, находились под постоянным наблюдением.
– В больнице должно быть отделение женских болезней. И такое же детское.
– Современная операционная, где соблюдаются требования Листера относительно антисептики.
– Операционная, черт побери! – вздохнула Элла, приваливаясь к спинке стула. – Честолюбивые у вас замыслы.
– Возможно, – согласилась Индия. – Может, с операционной придется подождать. Начинать все равно придется с небольшой больницы.
– Даже небольшая больница стоит кучу денег, – заметила Элла. – Они у вас есть?
– Да. Я организовала фонд.
– И сколько же в нем? – деловито спросила Элла.
– Пятьдесят фунтов. Премиальные, которые я получила на выпускной церемонии.
– И только? – разочарованно протянула Элла. – С такими деньгами даже фруктовый лоток не откроешь.
– Я собираюсь регулярно делать отчисления от своего жалованья.
– Вы пока еще ничего не заработали!
– Заработаю. Элла, я хочу это осуществить. Я намерена попробовать.
Элла закатила глаза, но ответить ей помешало появление матери. Та подлетела к столу с двумя порциями яичницы, подрумяненного картофеля и печеными яблоками. Шумно поставив все это на стол, она порывисто обняла дочь и поцеловала в лоб.
Столь эмоциональное поведение было бы простительно, если бы мать и дочь встретились после десятилетней разлуки. Но Индия чувствовала, что миссис Московиц устраивает Элле такую встречу каждый день. Индия стыдливо отвернулась. Она не помнила, чтобы мать или отец когда-нибудь целовали ее так. Правда, в раннем детстве ей позволялось целовать мать в щеку, но только если она пообещает не помять материнское платье.
Миссис Московиц присела к столу. Элла познакомила ее с Индией. Мать взглянула на Индию, затем на дочь и спросила:
– А что у вас обеих такие вытянутые физиономии?
Элла рассказала, что у них с Индией нашлась общая мечта – открыть больницу. Но пока дальше мечтаний они не двинулись.
Мать цокнула языком:
– Чем хандрить, возьмитесь за дело. Начните с малого. Как известно, Бог помогает тем…
– Ох, мамэлэ![7]
– …кто сам себе помогает, – закончила она, погрозив дочери пальцем. – И без «ох, мамэлэ», Элла. Ты же знаешь, что я права. Эй, мистер Московиц! – крикнула она, махнув мужу. – Ты в подвал собрался? Дорогуша, принеси мне яиц.
Ее муж, поглощенный беседой, сидел у самовара и не собирался ни в какой подвал, а потому посмотрел в ее сторону и удивленно заморгал.
– Три дюжины.
Мистер Московиц вздохнул и поднялся со стула.
Миссис Московиц обернулась назад и прищурилась, увидев двоих парней за столом.
– Янки, Арон, почему вы еще здесь?
– Мама, ты спрашиваешь в философском смысле?
– Не строй из себя умника, господин учащийся ешивы, которому мамочка до сих пор хлеб маслом намазывает. Доедай и иди, не то опоздаешь. Арон, а ты подойди сюда. Когда ты в последний раз мылся? В твоих ушах картошку можно выращивать.
– Мама!
– Иди и вымой уши! – Она снова повернулась к дочери и Индии. – От маленьких детей головная боль, от взрослых – сердечная. А у вас, доктор Джонс, есть свои малыши?
– Зовите меня просто Индией. Детей у меня нет. Я не замужем.
– Ах! Не понимаю я этих нынешних девиц. Ну скажите, почему вы с моей дочерью влипли в эту жуткую врачебную работу вместо замужества? Как вы найдете себе мужей? Вы только посмотрите на себя. Бледные, усталые, круги под глазами. Какой мужчина захочет просыпаться, видя рядом такое лицо? Приукрасили бы себя, духами побрызгались. Разве это плохо?
Она пощипала щеки Индии, чтобы вызвать румянец.
– Эйне шэйнэ мэйдл![8] – улыбнулась миссис Московиц и тут же снова нахмурилась. – А вот прическу вам нужно изменить.
– Мама, генуг![9] – сказала Элла.
Вошел посыльный. Миссис Московиц вскочила, отчитала его за позднее возвращение и заняла прежнее место за кассовым аппаратом.
– Индия, не обращайте внимания. Мою мамочку хлебом не корми – дай сунуть нос в чужие дела.
– У вас чудесная мать, – засмеялась Индия. – И она права.
– Насчет чего? Вашей прически?
– И в этом тоже. Но я имела в виду начало дел. Пусть даже скромное.
– С чего предлагаете начать?
– Можно начать с помощи миссис Стокс. Мы наведем справки о приобретении надежных и доступных противозачаточных средств для нее и таких, как она. Должен же найтись в Лондоне какой-то аптекарь, врач, поставщик, не заламывающий цены. Мы найдем такого и сообщим ей.
– Но действовать надо очень осторожно.
Индия кивнула. Противозачаточные средства не были запрещены. Врачи относительно свободно прописывали их для женщин из средних и высших слоев. Но часть общества была настроена решительно против. И не только священники. Находились политики и газетчики, считавшие подобные средства аморальными. Они гневно клеймили всех, кто выступал за право женщин предохраняться от нежелательной беременности. Консервативные настроения были все еще сильны. Индия знала о случаях, когда за одну только публикацию брошюр о противозачаточных средствах людей чернили, отправляли в тюрьму и даже отбирали детей.
– Мы будем действовать осторожно, – сказала Индия.
– Тогда ваше предложение, доктор Джонс, принимается, – весело ответила Элла. – Сегодня мы спасем миссис Стокс от новой беременности. Завтра построим новенькую, сверкающую больницу для женщин Уайтчепела.
– По рукам.
Они чокнулись чашками и принялись за еду. Элла настаивала, чтобы Индия съела все до крошки, поскольку ей понадобятся силы. Число записавшихся на прием сегодня еще больше, чем вчера. Затем напомнила, что на Индию возложены еще и вечерние обходы в больнице.
Индия не знала, как доживет до полудня, не говоря уже о вечере. Взглянув на Эллу, она увидела, что и та находится в таком же состоянии. Ничего, они обе проживут этот день. Индия улыбнулась. Ей было радостно сознавать, что у нее появилась подруга.
Мир она пока не изменила, но неожиданно для себя обрела подругу.
Глава 8
Где бы ни проходил Фредди Литтон, ему всегда смотрели вслед. И сейчас, когда он размашисто шагал под дождем по Беркли-сквер в Мейфэре, женщины в возрасте от пятнадцати лет и до пятидесяти поворачивали голову в его сторону. Их привлекала густая грива золотистых волос, скульптурный подбородок и глаза бледно-янтарного цвета. Высокий, худощавый, гибкий, Фредди был воплощением безмятежного обаяния патрициев. И хотя он делал вид, будто ничего не замечает, но ловил каждый женский взгляд. Взгляды свидетельствовали об интересе, а интерес приносил пользу как в бальных залах и спальнях, так и возле урн для голосования. Женщины не имели избирательных прав – и слава Богу! – но зачастую могли оказывать влияние на мужей, наделенных этим правом.
Фредди увернулся от проезжающей кареты, изящно обошел детскую коляску и направился к ступеням крыльца дома номер 45 – большого городского особняка, построенного Адамом. Там его приветствовал дворецкий, который провел Фредди через анфиладу просторных комнат с роскошным убранством и множеством уникальных старинных вещей. Он знал, что все они достались леди Изабелле по наследству от родителей. Со стороны ее мужа здесь не было ничего. Лорд Бернли был никем. Уэльский угольный барон, которому посчастливилось стать богаче Господа Бога. Изабелла происходила из рода Одли, и ее родословная прослеживалась вплоть до династии де Клеров и Вильгельма-Завоевателя.
Родословная самого Фредди простиралась почти столь же далеко, что уже создавало ему весомую репутацию в глазах Изабеллы. Ричард Литтон, первый граф Бингэм, получил дворянство в конце XIII века, во времена правления Эдуарда I, завоевал королю Уэльс, а затем повел свои войска на север, чтобы сокрушить Уильяма Уоллеса. Нападение Ричарда Литтона на Фолкерк отличалось поразительной жестокостью. Уоллес окрестил его Красным Графом и сказал, что во всех океанах не хватит воды, чтобы смыть кровь с рук этого захватчика. В фамильной галерее Лонгмарша был портрет Ричарда Литтона. Светловолосый, обаятельный, с янтарными глазами, Красный Граф выглядел точно так же, как покойный отец Фредди и сам Фредди. Теперь портрет висел у Фредди в квартире. Мать потребовала, чтобы он забрал полотно, сам вид которого вызывал у нее ненависть.
Проходя через столовую Изабеллы, Фредди завистливо поглядывал на портрет кисти Гольбейна, стол работы Чиппендейла и парные вазы эпохи династии Тан. Какая удивительная коллекция, какой блистательный дом и как выгодно было бы молодому парламентарию завладеть всем этим. Его семья не могла похвастаться таким обилием замечательных вещей. Слишком многое продали, чтобы расплатиться с долгами. Что касается домов, Литтоны владели приземистым кирпичным монстром на Карлтон-террас в Эдинбурге, родовым гнездом Лонгмарш и обветшалым поместьем в Котсуолде. Последние два принадлежали брату Фредди.
При мысли о Бингэме улыбка сразу покидала обаятельное лицо молодого Литтона, как сходит тонкий слой позолоты, обнажая металлическую основу. И тогда на поверхности появлялось иное, куда более угрюмое выражение. Как же я устал стоять в тени других! – с горечью подумал он. Фредди быстро совладал с собой, и в гостиную Изабеллы уже входил, улыбаясь как ни в чем не бывало.
– Миледи, к вам достопочтенный сэр Фредерик Литтон, – доложил дворецкий, открыв двери гостиной.
– Фредди, дорогой, входи.
Его будущая теща сидела у камина. В платье из серого шелкового фая, украшенная жемчугами, она выглядела очень внушительно. Ледяной оттенок ткани сочетался с цветом ее глаз. Хозяйки других богатых лондонских домов давным-давно отказались от официальных дневных нарядов, предпочитая более свободные и удобные платья для полуофициальных приемов. Но только не Изабелла. В корсете родилась, в корсете и умрет, подумал Фредди. Женщина сидела, держа спину безукоризненно прямой. Глядя на Изабеллу, он вдруг понял, что за все годы ни разу не видел ее развалившейся в кресле или на диване.
– Добрый день, Изабелла, – произнес Фредди, наклонился, поцеловал ей руку и улыбнулся.
– Какое удовольствие видеть тебя, Фредди. Как любезно с твоей стороны выкроить время в череде твоих политических дел и навестить меня.