Следом поспевает милиционер, выворачивает руки Индюка.
Индюк: «Ой, больно, дяденька! Ой, больно! Отпусти!»
Дворник: «Как же! Отпущу я! Отец твой разбойничал, и ты по той же дорожке…»
Милиционер перетягивает ремнём руки Индюку за спиной.
Сева на коленях возле Володи. Над ними склоняется дворник: «Как ты? Сильно пырнул?»
Володя шепчет: «Не знаю».
Сева: «Вовка, ты что? Не умирай».
Володя (задыхаясь): «Ты сам не умирай. Вон крови сколько».
Интервью. Всеволод Бобров. Трогает лоб, вспоминая далёкую драку во дворе: «После того случая, когда я чуть не утонул, Вовка старался оберегать меня. Приглядывал за мной как мог… И в той драке он испугался, что мне голову раскроили. Рана пустяковая, но крови много было. Гвоздь в тоске торчал… Шрам остался, но крохотный, ерунда… А вот Вовку полоснули серьёзно. Он загремел в больницу…»
Больничная многоместная палата. В кровати лежит Володя. Возле него родители, Сева и его сестра Тоня. У Севы забинтована голова.
Михаил Бобров, отец Севы (бодро): «Что, Вовка, надёжно тебя заштопали? Сможешь гонять мяч?»
Володя Бобров: «Смогу. Куда я без футбола? Хоть сейчас готов».
Мать: «Вот я всыплю тебе по первое число, будешь знать. Ишь ты – хоть сейчас он готов».
Володя: «А что?»
Отец: «Ладно, мать, ты не ругайся. Вовка наш – молодец. Почти герой».
Сева: «Почему почти? Мне голову могли раскроить… насмерть, если бы не он».
Мать: «Ну, герой, герой. Никаких „почти“. А ты больше не суйся к той шпане, тогда и беды не наживёшь».
Сева: «Я не совался. Мы играли в футбол. Они продули, вот и разозлились».
Отец: «Вы с этой напастью ещё не раз столкнётесь…»
Володя: «С какой напастью?»
Отец: «С завистью человеческой. С подлостью. С грязью… Главное держитесь вместе, стойте друг за друга горой».
Больница. Центральный вход.
Из дверей выходит Володя Бобров, его встречают несколько человек: отец, мать, сестра, Сева Бобров и его друзья – Олег Белаковский и Саша Никитин.
Отец (Михаил Бобров) держит в руках фотоаппарат: «Так друзья-приятели, встаньте-ка вместе, поплотнее. Будем фотографию делать. Сначала все вместе, а после только наших спортсменов… Дайте только приноровиться, дело для меня новое, непривычное»…
Фотография. Володя Бобров, Сева Бобров, Тоня Боброва, Саша Никитин, Олег Белаковский. Эта фотография появится ещё несколько раз в фильме, напоминая об ушедшем безвозвратно детстве.
Интервью: Олег Белаковский, врач: «Для детей время всегда счастливое, если нет войны и голода… Мы гоняли мяч, и нас наполняла неописуемая радость… В те годы мы были, как говорится, не разлей вода. Кто бы мог подумать, что нагрянет война, и нашу дружную компанию разметает по свету… и что встретимся мы только после войны, после разгрома Германии… Жизнь непредсказуема».
Зима. Во дворе дома залит каток. Мальчики сидят на низеньких лавках и прикручивают шпагатом к валенкам «снегурки», затем с восторгом бегут по льду, юрко скользя между взрослыми.
Сева: «Мама сказала, что будет пирожными награждать нас. За каждый гол – пирожное!»
Сашка Никитин: «Ну, я теперь столько мячей загоню в ворота! Алька, слыхал?»
Олег Белаковский: «Что?»
Сашка Никитин: «После игры бежим к Бобровым пирожные трескать».
Олег Белаковский: «Какие пирожные?»
Сева: «Запечённое тесто с сахаром. Вкуснятина. За каждый гол – пирожное».
Олег: «Ого! Стимул!»
Сева: «Что?»
Олег: «Стимул».
Сева: «Не понимаю. Что это?»
Олег смеётся: «Это когда есть ради чего».
Сева: «А просто так? За интерес? Игра же, Алька! Стимул, говоришь? Так игра и есть тот самый стимул»…
1935. Сестрорецк. Школа.
Дети сидят за партами. В класс входит учительница литературы, Наталия Васильевна, дети дружно встают, как положено в школе. Учительница останавливается у окна и смотрит не на учеников, а куда-то в окно, где на фоне синего неба графически чётко вырисовываются тонкие голые ветви. Наконец поворачивается к ученикам. И вместо приветствия тихо, торжественно: «Сегодня мы начинаем Пушкина. «Люблю тебя, Петра творенье…«» Внезапно замолкает и после паузы в мёртвой тишине восклицает: «Боже мой, какие вы счастливые! Рядом Ленинград. Рядом Мойка… Медный всадник… Вы живёте в краю белых ночей… Пройдут годы. Судьба разбросает вас. Но нигде вы не перестанете быть ленинградцами. Нигде…»
Дверь в класс открывается, входит директор школы. Ученики опять встают, громко хлопая откидными крышками парт.
Директор: «Здравствуйте, ребята. Садитесь. Наталия Васильевна, разрешите? Я коротко, всего несколько слов… Я зашёл к вам, чтобы сообщить очень хорошую новость. Наш город, наш славный рабочий Сестрорецк, выставил свою хоккейную команду на первенство Ленинградской области среди школьников. Из вашего класса в команду вошли Олег Белаковский, Александр Никитин и Всеволод Бобров. Из старших классов в команду – Владимир Бобров, брат Севы».
Мальчики один за другим встают. Их лица радостно сияют.
Директор: «Поздравляю вас, ребята. На вас ложится большая ответственность – защищать честь Сестрорецка на спортивном поле. Теперь это не матч во дворе, а настоящее, официальное состязание».
Стадион. Игра в хоккей с мячом. Сева обходит соперников и забивает мяч в ворота. Ещё обводка, ещё гол.
Команда возвращается в Сестрорецк. Сева и Володя входят в квартиру, сбрасывают верхнюю одежду, входят в комнату и видят пианино.
Мама обнимает сыновей: «Ну как? Выиграли?»
Володя: «Да… Мам, а это что?»
Мама: «Пианино».
Володя: «Вижу, что пианино. Но зачем оно тут?»
Мама: «Будете учиться музыке. Надо не только мячи гонять, но и приобщаться к культуре».
Володя и Сева в один голос: «Ну мам! Ну нет! Ну…»
Тоня: «А я вот хочу учиться музыке. И буду».
Интервью. Всеволод Бобров: «Маме страшно хотелось сделать из нас музыкантов. И вот всех нас троих – Володю, Тоню и меня – представили приглашенному педагогу… Начались занятия. Для нас с Володей они были сущей пыткой: стоило только начаться уроку, как во дворе, словно назло, раздавался звон мяча, завязывались жаркие схватки. Мы крепились десять-пятнадцать минут, а затем под разными предлогами покидали комнату и, конечно, уже не возвращались к месту нашей пытки».
Параллельно с этими словами зритель видит двор сквозь окошко, множество мальчишек с клюшками, детей на санках.
Сева выходит в коридор. Там его ловит мама: «Куда?»
Сева: «Мам, по нужде надо… очень…»
Мама: «Приспичило?»
Сева: «Просто невмоготу».
Он притворяет за собой дверь, но не плотно, затем мы видим, как его рука тянется за коньками.
Мама: «Стой! А коньки зачем? А ну вернись!»
Сева бежит без оглядки по искрящемуся снегу.
Голос Всеволода Боброва за кадром: «Мама сердилась, но потом поняла, что мы в этом деле безнадёжны, и занятия продолжила только Тоня»…
1937. Сестрорецк. Школа. За окном буйная солнечная весна.
Ученики в классе. Учитель и директор у доски.
Директор: «Вот вы и окончили семилетку, ребята. Теперь многие из вас пойдут по стопам своих родителей, будут осваивать рабочие профессии. Насколько я понимаю, большинство идёт в фабрично-заводское училище при нашем заводе. Правильно?»
Ребята хором: «Правильно!»
Директор: «Вот и хорошо. Молодцы… Ну а тем, кто остаётся в школе дальше, я желаю усердия и успешно грызть гранит науки».
Заводской цех. Сева Бобров возле токарного станка смотрит, как работает его наставник Иван Первухин.
Первухин: «Это, брат Сева, знаешь ли, превыше всего. Ведь мы теперь кто? Хозяева страны. Мы за всё, что делается у нас на земле, в ответе. Так что давай всегда и во всём показывать другим, как жить надо. Честно. Ясно. Прежде всего, для людей. А потом уж и для себя…»
Сева: «Иван Христофорович, а если из меня не получится хороший рабочий?»
Первухин: «Как так? А я тут на что? Почему не получится?»
Сева: «Ну а вдруг? Ну, если, к примеру, руки у меня не из того места…»
Первухин: «Это ты брось, брат. Это ты на всякий случай выдумываешь оправдание, на случай, если где-то напортачишь… А ты не портачь, делай нормально, себя в работу вкладывай, и всё получится. Главное – не суетись, не торопись, тогда сделаешь точно, наверняка… Конечно, не обязательно ты станешь лучшим из лучших, но уж руками завсегда наладить сможешь что угодно. За это я ручаюсь»…
Улица Сестрорецка. Клуб. Полный зал. На экране – хроника последних событий: идут толпы людей с транспарантами «Смерть врагам народа». Лица зрителей напряжённые.
Сестрорецк, ветер метёт по улице жёлтые листья.
Сева Бобров подходит к заводским воротам. Его останавливает Иван Первухин.
Первухин: «Погоди, Сева, постой со мной, покурим».
Сева: «Я ж не курю, Иван Христофорович».
Первухин: «Да и я редко балуюсь».
Сева: «А почему здесь? Можно и внутри».
Первухин: «Успеется…»
С территории завода выезжают две чёрные машины. Первухин провожает их настороженным и испуганным взглядом.
Сева: «Начальство?»
Первухин: «НКВД… Двух инженеров нашего ФЗУ арестовали».
Сева: «Арестовали? За что? Враги народа?»
Первухин: «Я с ними бок о бок против Юденича стоял под Питером. Бок о бок… Они не враги…»
Сева: «Тогда почему?»
Первухин: «Не знаю… Ошибка… Или подлость чья-то… Ты знаешь что, Сева, ты друзьям верь и от друзей не отворачивайся. Всякое в жизни случается, но ты не отворачивайся. Человек и оступиться может, согрешить, но ты удержи его, не дай упасть, не дай утонуть…»
Сева: «А как же подлость?»
Первухин: «А вот подлость – это всё одно что предательство. Такого прощать нельзя».
Сева: «А если друг предал? От него всё равно не отворачиваться?»
Первухин: «Если друг предал, это уже не друг. Дружба – это святое. За друга жизнь свою отдают. Дружба – это единственное, на что опереться можно…»
Интервью. Хлопушка. Михаил Бобров, отец Севы: «Вроде бы мирное время… После революции уж семнадцать лет минуло, а столько преступного элемента было!.. Всё гражданская война виновата… Шпана, карманники, бандиты… Ножи, финки, а то и наганы в ход пускали… Ну и всякие, которые из бывших, которые не приняли Советскую власть, этих элементов тоже хватало. Непростые времена, очень непростые… Поначалу арестовывали бывших, ну, которые из офицеров или просто из зажиточных. А потом врагов стали выявлять среди своих, среди наших рабочих. Со многими мы вместе революцию делали, и вдруг – вредитель, враг народа! Как так? Я не понимал этого… Тяжело было и, чего скрывать, страшно… Вины за собой не чувствуешь никакой, а всё одно прислушиваешься к шагам за дверью: не за тобой ли приехали…»
Раннее утро. Пустынная улица. Возле одного из домов останавливается чёрный автомобиль «воронок».
Квартира Бобровых. Михаил Бобров (отец Севы) поднимает голову, прислушиваясь к шуму в подъезде. Слышится громкий стук в дверь. Его жена испуганно смотрит на мужа: «Что там?» Михаил Бобров прикладывает палец к губам.
Михаил Бобров идёт по коридору к входной двери, выглядывает. На лестничной клетке стоят люди в кожаных куртках. Один из них властно велит Боброву уйти, вталкивает его рукой обратно в квартиру: «Закройте дверь, товарищ. Не мешайте». Соседская дверь приоткрывается, видно испуганное женское лицо. Чекисты входят внутрь. Слышится вопрос: «Гражданин Фелимонов здесь проживает?»
Бобров угрюмо стоит в коридоре, прислушиваясь к происходящему.
Из комнаты бредёт Сева.
Отец: «Севка, ты куда?»
Сева: «Во двор, по нужде».
Отец: «Погодь… Не ходи».
Сева: «А что там?»
Отец молча прижимает голову сына к себе. Из другого конца коридора на них смотрит мать Севы. Выходят из комнаты Володя и Тоня.
Интервью. Александр Никитин, журналист: «Я Севке по гроб жизни благодарен за его дружбу… В тридцать седьмом моего отца арестовали. Многие от меня отвернулись, как от сына врага народа. Почти все отвернулись, а Севка остался рядом. Он, конечно, не понимал, что происходит в стране, никто из нас, мальчишек, ничего не понимал. Сталин – отец народов, справедливый и мудрый. Так мы все думали. Всюду его портреты. Арестовали кого-то – мы верили, что так и надо. А если кого-то из знакомых, то верили, что это ошибка и что скоро „там“ во всём разберутся… И вот моего отца арестовали. Дали десять лет без права переписки. Ошибка!.. Боль выжигала меня изнутри, боль души… Чёрная пустота… Мать слегла, долго не могла оправиться. Севка меня каждый день звал к себе обедать… Ну и хоккей, конечно… Там, на спорте, всё как-то забывалось – несправедливости, обиды, на спорте жизнь била ключом… А в 1939-м Севку включили в состав первой заводской команды. Меня тоже взяли. Это уже был настоящий, большой хоккей. Мы встречались в официальных матчах с самыми лучшими, самыми сильными командами Ленинграда: „Динамо“, „Красная заря“, с командой Кировского завода и другими…»
Золотая осень. Двор дома. День. Голубятня. Кто-то из мальчишек зовёт: «Севка! Глянь, что у меня!» Сева взбирается на голубятню к приятелю, рассматривает голубя.
Снизу его зовёт Володя: «Севка, идём на конный двор».
Сева спускается с крыши голубятни: «А что там?»
Володя: «Можно раздобыть ненужные дуги. Распилим их, крюки примотаем к палкам, получатся клюшки».
Сева: «А кто нам дуги даст?»
Володя: «Дядя Фима сказал, что надо убрать навоз, опилки, мусор, тогда дадут».
Сева: «И чего ж мы ждём? Бежим!»
Сева зовёт Александра Никитина: «Сашка, айда с нами».
Квартира Бобровых. Михаил Бобров (отец Севы) устало снимает спецовку. Лидия (жена) выглядывает из кухни: «Пришёл? Как ты? Что так поздно?»
Отец целует жену: «Собрание парткома».
В комнате Тоня играет на пианино.
На полу в коридоре сидит Сева и мастерит клюшку.
Отец: «А ну дай… Добро… Крепко сделал».
Мать: «Как из училища вернулся, так сразу клюшку сел мастерить».
Отец: «Молодец. Откуда дуга?»
Сева: «Дядя Фима дал. Мы с Вовкой ходили к нему на конный двор, работали. Вот и заслужили».
Отец проходит на кухню. Мать гремит тарелками.
Мать: «Сева! Тоня! Ужин!»
Отец: «Вовка где?»
Мать (с улыбкой): «Девушку провожает».
Отец: «Девушку?»
Мать: «Прощается».
Отец: «Почему прощается?»
Мать: «Повестку получил. В Красную Армию призывают. Завтра в военкомат идёт».
Отец кашляет и чешет голову.
Входит Сева: «Пап, через неделю матч с ленинградским „Динамо“ здесь, в Сестрорецке, на нашем поле. Придёте?»
Отец подмигивает матери: «Ещё бы! И Антонину приведём. Из всех сил болеть будем! Всей семьёй».
Футбольное поле Сестрорецка. Много зрителей. Команда завода «Прогресс» против ленинградского «Динамо».
Перед началом матча в раздевалку заводской команды входит Михаил Бобров. Сева Бобров и Олег Белаковский шнуруют бутсы.
Сева говорит Олегу: «Видал, что на трибунах творится? Ох и отлупят же нас, если проиграем».
Отец Севы (на ухо): «Волнуешься, Сева?»
Сева: «Волнуюсь, папаня».
Отец: «И зря. Играй, дружок, как обычно. Не бойся никого и не старайся делать то, чего не можешь, не рисуйся. Одним словом, держи себя просто, играй в удовольствие, и всё будет в порядке».
Игра. Два гола в ворота «Динамо». Динамовцы потрясены и обозлены. Начинают играть острее.
На воротах заводской команды стоит Олег Белаковский. Динамовцы забивают три гола. Олег расстроен. Зрители неистовствуют. Счёт 3:2 в пользу «Динамо».
Последние минуты матча.
Заводская команда идёт в наступление. По краю прорывается вперёд Федя Чистяков, обводит одного защитника, перепрыгивает через другого, бросившегося ему под ноги, и перед самыми воротами, когда ещё два защитника бросаются ему наперерез, отдаёт пас Севе Боброву. Сева забивает гол. Звучит финальный свисток.
Футболисты завода прыгают от восторга. Сева обнимает Олега Белаковского и Александра Никитина.
Раздевалка. Входит Валентин Фёдоров, игрок ленинградского «Динамо».
Фёдоров: «Сева, поздравляю тебя с отличной игрой. И ещё вот что. Мы собираем сборную Ленинграда, чтобы играть против сборной Москвы в хоккей. Приглашаю тебя».
Сева: «Правда?»
Фёдоров кивает: «Так что отдохни малость, а я пришлю открытку – число и время очередной тренировки».
Сева: «Спасибо».
Фёдоров уходит. Заводские футболисты бросаются к Севе с поздравлениями, жмут руки: «Молодец! Вот это фортуна! Поздравляю! Знай наших!»
1940. Ранняя зима. Ленинград.
Сева стоит перед стадионом. В одной руке он держит клюшку, в другой сжимает свёрток. Мимо проходят спортсмены с аккуратными чемоданчиками в руках, с клюшками в специальных чехлах. Сева садится на запорошённую снегом лавку. Вся его поза говорит о смущении и нерешительности.